Буревестник

Все так, как прежде: месяц, год и век

меняются и делятся в пространстве.

Секунда жизни - это быстрый бег

во временном и полном постоянстве.

Возможно, мне и рано думать так,

ведь я юна, и по годам тосклива,

и в зеркале моем смешной чудак

все смотрит прямо и смеется криво.

Здесь каждый - шут, проклятый арлекин,

и на руках немало было дряни.

Но смыв дурацкий некрасивый грим,

видны морщины злости и печали.

И мне не нравится смотреть на этот свет.

Я - часть его, а, значит, сожалею,

что по причине трусости и бед

я по-другому видеть не умею.

 

И мне понятен стал весь Пастернак,

с его садами, прочной тетивой.

Он тоже ждал великий тайный знак,

и ожидание ввело его в покой.

Мне ясен Маяковский, Мандельштам -

борцы свободы и рабы свободы.

Для слов, что уподобились слезам,

нужна особая в поэзии природа.

И только Брюсов взялся за кинжал,

мне в руки его бережно доставил.

И высек на клинке мою мораль,

что в жизни нет и вовсе свода правил.

А если время - это лик закона,

то и его, как выяснилось, нет.

Все прошлое - лишь рев слепого грома,

ведь он не видел этих молний свет.

 

Пусть громко воет песню Буревестник,

пусть все поэты встанут и уйдут.

Замолкнут все придуманные песни,

и так же, как поэты, пропадут.

И будет так: ни месяца, ни века,

лишь молний свет протянется стрелой,

Весь прошлый день останется, как эхо,

и этот день - случайной полосой.