Буревестник
Все так, как прежде: месяц, год и век
меняются и делятся в пространстве.
Секунда жизни - это быстрый бег
во временном и полном постоянстве.
Возможно, мне и рано думать так,
ведь я юна, и по годам тосклива,
и в зеркале моем смешной чудак
все смотрит прямо и смеется криво.
Здесь каждый - шут, проклятый арлекин,
и на руках немало было дряни.
Но смыв дурацкий некрасивый грим,
видны морщины злости и печали.
И мне не нравится смотреть на этот свет.
Я - часть его, а, значит, сожалею,
что по причине трусости и бед
я по-другому видеть не умею.
И мне понятен стал весь Пастернак,
с его садами, прочной тетивой.
Он тоже ждал великий тайный знак,
и ожидание ввело его в покой.
Мне ясен Маяковский, Мандельштам -
борцы свободы и рабы свободы.
Для слов, что уподобились слезам,
нужна особая в поэзии природа.
И только Брюсов взялся за кинжал,
мне в руки его бережно доставил.
И высек на клинке мою мораль,
что в жизни нет и вовсе свода правил.
А если время - это лик закона,
то и его, как выяснилось, нет.
Все прошлое - лишь рев слепого грома,
ведь он не видел этих молний свет.
Пусть громко воет песню Буревестник,
пусть все поэты встанут и уйдут.
Замолкнут все придуманные песни,
и так же, как поэты, пропадут.
И будет так: ни месяца, ни века,
лишь молний свет протянется стрелой,
Весь прошлый день останется, как эхо,
и этот день - случайной полосой.
