МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ ГАСТРОЛЬ
Моя последняя гастроль
1
- Отец, я хочу жить!
- Живи, Дитя моё!
- Я хочу танцевать, Отец!
- Танцуй, Дитя моё!
2
В стерильной чистоте больничного коридора вновь раздался, в который раз за эти сутки, крик новорожденного.
- У вас девочка! Поздравляем! – С этими словами доктор, улыбаясь, положил ярко-розовый, морщинистый комочек на живот матери. Взглянув на чудесную милую кроху, с которым она была единым целым долгие девять месяцев новоиспеченная мать, улыбнулась, устало вздохнула.
- Спасибо, доктор!
И малышка лежала, вместе с мамой укрытая теплым одеялом.
- Пых. Пых. – Сопело дитё, осознавая неразрывную связь, с чем-то большим и сильным, тёплым и таким родным.
3
- Папа, а пап! А де мам? - егоза, схватив отца за большой палец руки, важно вышагивала рядом, вот какая я, посмотрите на меня. Какая я раскрасавица.
- Паа, - тянула Ириша, - Де ма?
Отец остановился, присел перед ангелом и, поправляя поясок на курточке, а затем съехавший на бок огромный розовый бант, в который раз начал объяснять.
- Ириш, солнышко, мама ушла далеко, далеко. На небо. - Ребенок, для которого «далеко» -соседняя улица. Озадаченно посмотрела по сторонам, старательно хмурилась, в поисках этого самого «далеко» и повторяла:
- На непо! На непо? А это кута? Боше не ппидёт?
- Не придёт, Ириш. - Услышав в очередной раз окончательный безутешный вердикт. Иринка была готова вот вот расплакаться. Уголки губ ползли вниз, загоревший на первом весеннем солнышке, уже начавший облазить носик морщился, в глазках начинали проблескивать первые капельки горьких детских слезинок. Отец подхватывал девчушку на руки и говорил. Говорил, подняв руку к далёкому горизонту:
- Мама, вот там! Солнце моё! И она всегда, всегда с нами! – с этими словами, он брал в свою ладонь ладошку дочери. И поместив её возле груди:
- Она всегда с нами! Вот здесь! Там где сердце! - а дочь, для которой мать была, чем далеким нереальным и по-детски милым, сквозь слёзы повторяла:
- Там, де сеце!
Потом они гуляли, катались на каруселях, ели мороженое, целых два часа.
- Па, а Пап! А де мам? – и всё повторялось.
- Там, де сеце!
4
- У вас удивительно одаренный ребёнок, понимаете, – произнесла я в ответ на незаданный вопрос слегка растерявшемуся молодому человеку. Его же героиня, якобы совершенно не интересующаяся о чем я говорю с её отцом сидела на лавке, как ни в чем не бывало, болтала ногами. - Но, во первых наборы в школу давно уже закончены. А во вторых, где вы раньше то были. Она же совершенно неподготовленная. Мои детки в её возрасте такое выделывают, - продолжала я. Тут нужно остановиться поподробнее. Потому что, впервые увидев огненно-красное чудо и взглянув в эти огромные зеленые глаз, я поняла, что не устою. Однако эмоции эмоциями, а что насчет мастерства или таланта, в конце концов, и вот тут Ирина действительно удивила. Да, время было упущено. Да, девчушка слишком независима. Так может в этом, и плюс успокаивала я себя. И всё-таки профессиональная гордость взывала в моей душе громогласными трубами. Худо-бедно, слава богу, я их заглушила.
- Ну, нет, так нет, - он как то враз сразу сдулся, сгорбился, даже стал меньше. Подошел к дочери, взял её за руку, и они пошли к выходу.
- Стойте! – крикнула я им вслед.
Так Ирина сдала свой самый первый, самый важный экзамен в своей совсем её коротенькой жизни. Экзамен на Талант.
5
Голос его вдруг подобрел и стал похож на тягуче приторно-сладкую патоку, что варят на кондитерской фабрике. В детстве нас классом водили на экскурсию.
- Павел Игнатьевич! Да как вы смеете! – голос мой звенел от возмущения и негодования. Павел Игнатьевич наш директор или Павлуша, как за глаза его называла вся труппа театра, куда я устроилась после училища, стоял в двух шагах и улыбался. Нет, не улыбался, а плотоядно скалился. Так скалится крокодил при виде буйвола спешащего к водопою. Я размахнулась. И, уткнулась носом в свои ладони.
- Ну, полно, милочка, полно. Мы же с вами взрослые люди.
Он подошёл ближе и положил свою потную руку мне на плечо. Слёз моих как не бывало.
- Взрослые люди! – прошипела я, вложив в эти слова всю боль обиды за осколки мечты. Осколки моей мечты. Моя мечта большая сцена театра оперы и балета города Н. Я поверила, я поверила в свои силы. Поверила в свою мечту. А он. Все эти мысли локомотивом промчались по моему сознанию. Локомотивом по мечте. Вскочила. Сдернула его похотливую ручонку, как горячий горчичник и от всей души влепила ему пощёчину. Он отшатнулся. Пошел пятнами. Потом побледнел, и только моя пятерня на его левой щеке, словно спрут, медленно наливалась темной кровью.
- Пшел вон! – выплюнула я, в лицо лишь пару минут назад казавшимся мне самым благородным из всех кого я встречала. На деле оказавшимся лицом обычного прощелыги или бабника. Кому как удобнее.
- Ты понимаешь! Ты понимаешь! Что ты сделала! Девка!
6
- Доктор, - спросила я, - а я буду танцевать?
- Танцевать, ягодка? - переспросил Глеб Сергеевич. Был он небольшой, подвижный, сухонький, старичок, врач старой послевоенной закалки, посмотрел на меня поверх очков, как будто видел впервые.
- Танцевать? Что ж, вполне возможно, но боюсь это исключено! Дело в том, что ваш перелом довольно специфичен, - и он начал пересыпать свою речь такими мудреными словечками, которые в ихних докторских рецептах ничего кроме головной боли не вызывают. А, я уже не слушала. Мне хватило его первой фразы. Все мои мечты, все мои чаяния. Сначала Павлуша, а потом еще и это несчастье. Упав на больничную кровать, зарывшись лицом в подушку, я завыла в голос.
- Зачем жить? - этот вопрос, молотком стучал в моей голове целый год. И, слава богу, ещё был жив папа. Это он передал мне часть своей жизненной силы, своего оптимизма - оторвал от себя. Растратил на свою непутёвую дочь. Этой жизненной силы мне хватило, даже слишком. А себе ничего не оставил. Благодаря своему отцу я поняла, что значит жить. Жить на этом свете. И неважно пусть у тебя все тело переломано, или всего одна нога. И срывая в кровь мозоли, я стала жить. В память об отце. В ту темную страшную ночь, когда скорая все не ехала и не ехала, как будто мы жили не в центре города, а невесть где. Когда упал папа.
- Сердце не выдержало! – сказала скорая. Опоздала на пятнадцать минут.
Через три дня, всё закончилось. Оставшись одна в пустой квартире. Именно тогда я поняла, что значит жить. Я вновь и снова поверила в свою такую казавшейся мне недостижимой мечту. Танцевать!
- Стоит жить! – я как сумасшедшая, прыгала на костылях по квартире и орала. Билась головой о стены. Плакала. И снова орала, видимо до такой степени перепугала соседей. Что сначала пришла тетя Света снизу, потом соседи по площадке.
- Стоит жить!
7
Спустя три года в чужом городе в чужой квартире, с обжигающим стремлением, во что бы то ни стало добиться, достигнуть успеха я устроилась в театр оперы и балета - простой уборщицей.
- Да. Да! Да! - не смейтесь, скажу я вам. Простая тетка в грязном халате с мятым эмалированным ведром и шваброй в руках. Совсем не важно, сколько лет тебе по паспорту, а что в душе мало кого интересует. Ночью, ночью, когда заканчивалась смена в двенадцать или в три? Я танцевала. Я представляла полный зал и летала, нет, не летала, порхала как мадам Баттерфляй перед воображаемым зрителем. Ах, мой милый зритель! Он вставал, хлопал, аплодировал, вызывал на бис, удивляясь, кто это такая. И как она, прима как она выписывает все эти невообразимые фигуры.
Да, у нашего Павлуши действительно оказались очень длинные руки. Длиннее чем у рыжего орангутанга из зоопарка. Потому что в нашем родном городе устроиться на работу после того как я ему отказала, оказалось практически невозможно.
8
Она вернулась в свой родной город и не узнала его. Сняла квартиру и однажды вечером сама того не замечая пришла к бывшему дому. Ноги сами её привели. Зашла со двора. Тут же была облаяна какой-то дворнягой подозрительной наружности. Дом пострел, как-то ссохся. А может она выросла. Всё те же, обшарпанные подъездные двери, разбитый асфальт тротуара. Старая ещё более разросшаяся черёмуха, которую в детстве, облюбовали вместе с соседскими мальчишками для своих незатейливых игр, приветливо помахивала ей своими крючьями-ветками. Присев в стороне на лавочку, с ненасытной жадностью оглядывая фасад старого и столь милого жилища. И вспоминала. Да, всё в прошлом, ушло как с белых яблонь дым. Это прошлое, здесь её не держало. Вышла на главную улицу. Обернулась. На первом этаже прочно обосновался сетевой дискаунтер, маняще-привлекательно мигающий огнями и кричащих реклам, о наличии вечных и единственных в своём роде скидок. Прошла мимо. Последний раз, взглянула на двор, на дом в котором прошли её лучшие годы, она мельком заметила, как в бывшей квартире, на углу третьего этажа вспыхнул свет.
- Живут! - улыбнулась она. А дом, словно услышав эту её фразу, понимая и принимая, их последнее свидание в этой жизни. Облегченно вздохнул, прощаясь.
В подворотне раздалась пьяная песня, и уже ничто не могло испортить её радостного настроения.
- Живут! Живут! - заклинанием повторяла, идя к себе.
9
Давно спился и почил в бозе бабник и негодяй Павлуша. А когда пришла проведать свою наставницу Ларису Ильиничну, оказалось, она уже как год уехала на ПМЖ в Израиль. Взяла адрес, и теперь они ведут переписку, как две давешние подруги. Кто–то скажет, а как же компьютерные технологии, интернет и подобные новшества. На что отвечу:
А вы когда-нибудь получали обыкновенное письмо. Письмо, которое приносит к вашему дому почтальон и опускает в почтовый ящик. Оно лежит, ждёт вас, как Иона во чреве кита. Письмо, которое неизвестными дорогами и дорожками, а может кораблями и самолетами, доставленное к вашему порогу. Письмо, пропахшее ветром странствий и солеными брызгами. Письмо, впитавшее этот ветер. Вы, открываете его. Вы вскрываете рубашку конверта и наслаждаетесь. Вы принимаете, это человеческое тепло и чувства, вглядываетесь в знакомый почерк всем своим существом трепетно и ласково. В живом бумажном письме нет ни капли фальши или игры, там настоящая жизнь. А не суррогат тех отношений, которыми забита жизнь современного существа, гордо именуемым себя homo sapiens.
Получив очередную весточку из такого далекого Ближнего Востока, Ирина с удивлением разглядывала фотокарточку, выпавшую из конверта. На ней Лариса Ильинична и, вы не поверите дорогой читатель, Глеб Сергеевич. Тот самый лечащий доктор. На глянцевой фотографии пожилая пара улыбаясь, идёт по песку берегом моря. За спиной белеют паруса и сверкают на солнце словно драгоценные камни, башни святого города.
10
Убеленная сединами, статная женщина, толкнул входную дверь, вошла в танцевальный класс. Тут же десяток звонких детских голосов, подхватив всё буйство весны, пропели:
- Утро доброе, Ирина Ивановна!
- Доброе! – отвечала она улыбнувшись. Проходя мимо каждого из учеников для каждого из них находила, доброе слово, жест одобрения. Кого-то наоборот поправляла, подсказывала. Или шутя и ласково трепала за непослушный вихор. Проходила в кабинет. Быстро переодевалась и выходила в танцзал к станку. Делала разминку. А потом вслед за разминкой здесь же в этом танцевальном зале под музыку Рахманинова или Чайковского начинались чудеса. А все кто находился в зале, с замиранием сердца смотрели. Созерцали и впитывали. Впитывали как сухая почва дождавшаяся, наконец, дождя. Впитывали танец Мастера.
11
Однажды к ней привели девочку, взглянув на которую ретивое забухало в груди. Юная прелестница пяти лет с огромными, как озера голубыми глазами. Взирала на этот карикатурный мир, будто не совсем понимая, где находиться. Тем не менее, на просмотре выдала такие па что, Ирина Ивановна, не раздумывая сказала:
- Да, я согласна, - и молодая пара, отец с матерью говорили какие-то слова благодарности о том, что они отчаялись, что никуда не хотят брать, малышка, мол, независима, да еще и характер умеет свой показать, а она улыбалась и, глядя в никуда вспоминала, первую встречу со своей наставницей.
А про себя уже назвала Мариночку - «Моя последняя гастроль». Это оказались воистину, пророческие слова.
12
Будучи уже пожилой дамой в преклонном возрасте, она выходила на лестничную площадку. Аккуратно с палочкой, не дай бог, что случиться. Подходила к перилам и стояла. Недолго, минут пять, и слушала, чем живет дом. Мимо пробегая, соседский Вадик кричал:
- Привет! Теть Ир!
- Приве! - отвечала она, удивительно сильным для её возраста голосом.
Вернувшись в квартиру, присаживалась в глубокое кресло и включала старую радиолу. Выбрав из коллекции что-нибудь из любимых, а любимых у нее было всего две пластинки, фирмы «Мелодия», была такая в несуществующем ныне государстве. Отдыхала душой и телом. Так могла просидеть и час и два, потом шла на кухню пить чай.
13
Начинался рассвет новой жизни.
14
«Здесь покоится прах тела…»
115*
- Отец, я хочу жить!
- Живи, Дитя моё!
МАЙ 2017
