Глава сорок первая «Долгожданные всходы и разочарованный отъезд»

 

 

 

 

 

§3. "Последний отпуск"

 

 

В начале июня 1992 года по пути в родной город Горький, куда я отправился в очередной отпуск, я заехал в ОблСЭС к Никонову, чтобы передать заявление об увольнении.

Девять отработанных лет вместо положенных трёх – более чем достаточное основание для этого.

Заявление я передал в приёмную секретарю Бориса Ивановича, дабы избежать трудных вопросов моего начальника.

 

В июне, вместо отдыха на природе, я торчал в Горьком.

Не реже трёх раз в неделю мы с моими однокурсниками Малышевым и Литвинцевым работали в оздоровительном центре «Оптимист» психотерапевтами.

Центром называлось бывшее общество трезвости.

Девяностые годы заставили старые структуры перейти на новые бизнес-рельсы.

Центр стал оказывать платные услуги населению.

 

Штатное расписание как общества трезвости, так и оздоровительного центра не предусматривало наличие должностей психотерапевтического профиля.

Поэтому мы работали в центре не как штатные сотрудники, а как фактические арендаторы предоставляемых Центром служебных площадей.

 

Малышев, на всякий пожарный случай, отдал наши трудовые книжки руководителю общества трезвости и центра «Оптимист» в одном лице.

Тот положил их в свой сейф.

Мало ли что.

 

Зарабатывали в «Оптимисте» мы скудновато по сравнению с предыдущим периодом нашей работы, где-то в среднем по одной тысяче рублей за один рабочий день.

Несмотря на то, что российский пенсионер получал около 600 рублей в месяц, нам, избалованным крупными по меркам того времени заработками, такие гонорары казались смехотворными.

Для примера: сникерс стоил 400 рублей, пачка самых дешёвых сигарет – 40 рублей.

 

Чудовищную инфляцию простимулировали российские власти, чёрный непроглядный туман окутал страну, и всё же я почувствовал какое-то новое свежее дыхание времени...

Мне было в определённом смысле страшно и страшно интересно одновременно.

Азарт на грани смертельного риска охватил меня...

Словно ты играешь в «русскую рулетку».

 

Я предложил Малышеву плюнуть на нищие крохи, которые мы собираем в Горьком, и осуществить турне по городам бескрайней родины.

Взять хотя бы Свердловск или Пермь, куда мы уже наведывались.

Колоссальные сборы, масса страждущих, ищущих избавления от алкогольной зависимости.

 

Чумак и Кашпировский своими телевизионными сеансами подготовили питательную почву для безбрежного сбора купюр с загипнотизированного населения.

Я хотел было предложить Малышеву свои услуги организатора подобных мероприятий, но он, по непонятным причинам, отказался.

 

Я шестым чувством предвидел, что смог бы вполне успешно исполнять обязанности директора нашей психотерапевтической группы.

Когда мы выезжали в города России, такие как Пермь, Свердловск, Барнаул, я всегда блестяще заводил толпу предваряющими сеанс лекциями.

Шурик буквально вопил от восторга, когда к нему на индивидуальный сеанс после моей лекции приходили люди с мощной пресуппозицией.

 

Выражаясь простыми словами, пресуппозиция – это достаточная для положительного эффекта степень готовности человека воспринимать слова и действия лечащего врача.

В данном случае – психотерапевта.

Высокая пресуппозиция – высокий уровень доверия к нему.

 

Иначе говоря, человек после моей лекции уже заранее поверил психотерапевту, ещё не успев войти в его кабинет.

Ещё не ведая, как «спаситель» будет выглядеть и что говорить.

А это состояние принципиально важно для успеха наших манипуляций над головами бедных несчастных жертв алкоголизма.

Малышев всегда любил подчеркнуть, что лечим не мы, а вера пациента в нас.

 

Изобретательный Шурик соорудил некое подобие лазера по типу ручного варианта гиперболоида инженера Гарина.

Носил он его в особом солидном кейсе, из которого с важным видом вынимал самопальное изобретение в присутствии пациента.

По сути это была обычная лазерная указка размером сантиметров 40 в длину и семь сантиметров в толщину.

Он заказал исполнение заказа по своему чертежу на одном из Горьковских оборонных заводов, потребовав нанести хромирование на алюминиевую болванку лазера.

Благодаря чему наш чудо-лазер выглядел как прибор космических пришельцев.

 

Курс нашего лечения страдающих от хронического алкоголизма стоил 1500 рублей или 10 бутылок водки по ценам того времени.

Убедительный аргумент в пользу будущего здоровья больного.

 

Состоял этот курс в следующем.

Я собирал толпу страждущих в большом зале, где читал лекцию о вреде алкоголизма и обосновывал необходимость экстренного излечения от порочной тяги к алкоголю.

Примерно через час-полтора, после моей лекции, люди вставали в очередь к «специалистам-психотерапевтам».

Малышев и Литвинцев принимали пациентов по одному в своих кабинетах.

«Врачи» зачитывали громким внушительным голосом типовой текст, составленный на основе НЛП (нейро-лингвистического программирования).

 

Этот текст был отработан на кафедре Красноярского медицинского института, где Шурик обучался годом ранее.

Каким-то непостижимым образом ушлый Шурик выбил у руководства колонии, в которой работал, путёвку для себя и своей жены на курсы усовершенствования по психотерапии в Красноярск.

Там он познакомился с заведующим кафедрой психиатрии, профессором, доктором медицинских наук Макаровым, который дал ему «путёвку в жизнь».

 

Макаров развил бурную деятельность по зарабатыванию «бешеных денег», которые хлынули в руки психотерапевтов после хорошо отрекламированных телевидением манипуляций Кашпировского в конце восьмидесятых.

Я сам в какой-то степени подпал под влияние последнего.

Я поверил, что всё возможно, даже на расстоянии.

(Надеюсь, вы помните, как Кашпировский обезболивал больную без наркоза на операционном столе по телефону)

 

Далее, после произнесения «мантры», очень важно было, по уверению Малышева, вынуть из «космического» кейса толстую серебристого цвета лазерную указку, похожую на большой сувенирный карандаш, и сильно ткнуть её острым концом в лоб пациента (между бровями, в область так называемого «третьего глаза»).

При этом нужно вызвать болевые ощущения у испытуемого, сопровождая свои манипуляции словами: «А теперь будет немного больно. Потерпите, пожалуйста. Это недолго».

Важно нажать на лазер с такой силой, чтобы все ожидающие своей очереди больные при появлении этого пациента в коридоре после сеанса смогли разглядеть круглое красное пятно на его лбу, оставленное тупым наконечником «волшебного лазера».

 

Приехав в очередной (в надежде, что в последний) отпуск из глухого североуральского медвежьего уголка, я, в каком-то смысле, наслаждался благами цивилизации...

Я устал от диких нравов сельской жизни.

За девять лет работы в Ивделе у меня создалось впечатление, что в центральном посёлке меня знает каждая собака.

 

Особенности жизни в узком пространстве состояли в том, что нельзя было элементарно плюнуть, не услышав потом о себе нелицеприятного отзыва.

Плюнешь, а о тебе скажут, что ты кого-нибудь зарезал по дороге в СЭС.

Это я, конечно, преувеличиваю специально, чтобы нагляднее и понятнее было.

 

Мне надоели одни и те же лица.

Раздражало и то, что когда идёшь в магазин, ивдельчане начинают внимательно изучать, что ты в нём купил.

А потом будут сплетничать о том, что ты сказал и даже (вы не поверите!), о чём подумал.

 

Сплетни досужих домохозяек донимали меня.

В скучном городе, оторванном от цивилизации, где даже по телевизору можно было посмотреть только два общесоюзных канала, а в местном кинотеатре демонстрировались фильмы исключительно индийского производства, у населения ощущалась острая нехватка в новостях.

Вот ивдельчане и придумывали разные скабрёзные истории про местное «начальство», к категории которого относили и вашего покорного слугу.

 

Мне сильно захотелось оказаться в магазине или побывать на каком-либо общественном мероприятии, где тебя абсолютно никто не знает, где до тебя никому нет дела, где все присутствующие беспрецедентно равнодушны к твоей личности, где ты можешь оставаться самим собой без навязывания дурацких требований к твоему моральному облику извне!

Я понял, что деревенская жизнь, с её наглым вмешательством в личную жизнь каждого индивидуума, не для меня.

Я – типичный городской житель.

Я в крупном городе родился и в нём, родимом, хочу умереть в глубокой почтенной старости...

 

 

 

 

§4. Малышевские визиты и отъезд из Ивделя

 

 

В конце июля 1992 года я вернулся в Ивдель, чтобы отработать положенный законодательством о труде месяц перед увольнением.

Мы с Ольгой начали собирать вещи.

Заказали контейнер для отправки крупного габарита.

 

На железнодорожной станции ответственная за отправку контейнера стала спорить по поводу адреса.

Она упорствовала в своём убеждении, что нет такого города Кстово, есть, согласно справочнику, Котово, но этот населённый пункт не имел никакого отношения к Горьковской области.

 

Переспорить её не удалось.

Тогда мы остановились на Дзержинске.

Это город она признала существующим и потребовала переписать адрес назначения груза.

Мы плюнули и переписали.

 

Под занавес в Ивдель приехал Малышев без Литвинцева, но со своей новой подружкой.

Он просил меня загодя дать объявление в городскую газету «Северная звезда» о намечаемом сеансе излечения от алкогольной зависимости.

 

Я спросил Шурика, где Коля.

Шурик не смог дать вразумительных объяснений, сославшись на чрезвычайную занятость партнёра по бизнесу.

Я предупредил Малышева, что, несмотря на его практические уроки, не буду принимать непосредственного участия в психотерапевтическом сеансе.

Дабы не уронить своего авторитета в глазах ивдельчан.

Я не знал, чем закончится эта, с моей точки зрения, афёра.

 

Это был второй «сеанс» моего однокурсника и дружка в Ивделе.

В первый раз газета дала объявление с большим опозданием, в день его приезда.

Естественно, все нуждающиеся в помощи находились на работе.

 

Единственный «пациент», у которого был тот день выходным, пришёл в нашу СЭС и наскоро получил от недовольного Шурика порцию «транса».

Ожидаемого эффекта не произошло.

Этот тип перед вторым сеансом здорово подпортил репутацию Малышева, крича на всех перекрёстках о том, что приезжий горьковский психотерапевт не более чем шарлатан.

(Я бы не стал сильно оспаривать сие заявление неудобного в моральном и материальном отношении озлобленного критикана).

 

Я выступил в роли арендодателя.

Малышев пообещал, что всю выручку честно поделит на троих.

Свою подружку он назначил кассиршей.

Она принимала деньги и выписывала квитанции.

 

Народу на этот раз набилось, как семечек в огурце...

Я на сеансе, по объяснённым выше причинам, не присутствовал.

 

...Финансовые итоги обескуражили даже привыкшего к большим деньгам Шурика.

За полтора дня мы заработали 110 тысяч!

По меркам того времени это стоимость однокомнатной квартиры!

 

Получив из рук своей любовницы столь огромную сумму, Шурик потерял самообладание.

Когда он пришёл ко мне в квартиру Вали Кобзевой, чтобы рассчитаться, на нём не было лица.

Руки его дрожали...

 

«Что случилось?» – спросил я его.

Он отсчитал мне тридцать пять тысяч и заплетающимся то ли от волнения, то ли от возбуждения языком произнёс: «Валим отсюда!».

«Куда ты так спешишь?» – удивился я.

«Ты что, не понимаешь? Нас всех за такие деньги убьют!».

 

Я попытался успокоить Шурика, возразив, что не надо путать спокойный в криминальном отношении Ивдель и такой крупный город, как Горький.

Но он продолжал трястись.

Вёл себя – как сумасшедший...

 

Я посоветовал ему как можно быстрее взять билеты в обратный путь.

Перед тем, как уехать, жадность фраера Шурика заела.

Под предлогом, что, якобы, следовало бы поделиться полученной прибылью с отсутствовавшим Колей Литвинцевым, он выцыганил у меня десятку.

 

Я не стал сопротивляться.

Отстегнул требуемую сумму захлёбывающемуся слюнями и дрожащему от страха Малышеву.

Оставшихся двадцати пяти тысяч для переезда мне вполне хватало.

 

Я прерасно понял, что Шурик прикарманит эти деньги, но не возражал.

В конце-концов, нам вместе ещё работать и работать на ниве психотерапии...

Конечно, я бы мог припомнить ему нашу предварительную договорённость о справедливом разделе прибыли, но ссориться с распирающим от нахлынувшей жадности Малышевым из-за денег на раннем этапе наших партнёрских взаимоотношений – глупо и недальновидно, как мне показалось тогда.

 

Без этих, свалившихся с неба, денег я всё равно не смог бы материально обеспечить переезд.

Жуликоватый Шурик, обкрадывающий при любой возможности всех без разбора, даже своих друзей, в принципе здорово помог мне.

 

Ясно давая себе отчёт, что Малышева ни в коей мере нельзя отнести к светлым силам, я воспользовался ситуацией, когда, образно говоря, громадный чёрный дракон с перепончатыми панцирными крыльями перенёс меня из засосавшего болотного Ивделя в благословенный край милой Отчизны...

Тёмные силы, при известном умении, тоже можно использовать в своих целях.

Главное в этом деле – не объявлять истинных намерений.

Пусть черти остаются при своём мнении...

 

В последние дни перед отъездом к нам в помощь приехала сердобольная и участливая Наташка Корнева, дочь родной Ольгиной сестры Веры,

Проще говоря, племянница.

Наташке исполнилось восемнадцать.

 

Она была в расцвете девичьей красоты.

Дивные, до пояса, волосы цвета спелой пшеницы, гармоничные правильные черты красивого лица, стройная фигурка, длиннющие, как у модели, ножки, аппетитно торчащие грудки и бархатная гладкая белая кожа сильно отличала Наташку от уральских смуглых скуластеньких коротких и квадратных бабцов.

 

...Когда она шла рядом с Ольгой по улицам Ивделя, сгорающие от непомерного любопытства местные бабы, видя внешнее сходство, интересовались у Ольги, не дочь ли приехала к ней.

Ольга не стала отрицать.

Мужики-москвичи, работавшие по вахтовому методу в Ивдельском ЛПУ МГ, просили Ольгу отдать свою дочь замуж, обещая устроить красавице райскую жизнь в столице.

Наташка, окинув очередного такого мужика презрительным взглядом, гневно цедила сквозь зубы: «Дерёвня!»

 

Через несколько дней Ольга и Наташка, отправив груз на станцию, отбыли в направлении средней полосы России, в родной город Кстово.

Я остался дорабатывать до конца августа.

В последнюю свою ночь, когда я спал на полу в абсолютно пустой комнате, где-то на рассвете, когда человек перед пробуждением находится в состоянии «между сном и явью», мне реально довелось ощутить присутствие рядом со мной некой сущности...

 

Глаза я не открывал и без того зная, что эта сущность стоит надо мной в глубоком размышлении...

Я побоялся разлепить веки, убеждённый в том, что этого делать никак нельзя.

Как будто эта сущность категорически запретила мне делать это.

Я был уверен, что если я нарушу запрет и из чистого любопытства попытаюсь подглядеть, то немедленно умру от разрыва сердца.

Потому что реальность расшибётся вдребезги, столкнувшись с потусторонним миром, иным измерением.

 

Если постараться описать эту сущность, которую я увидел «внутренним зрением», то она внешне выглядела как Хозяйка Медной Горы из «Уральских сказов» П. П. Бажова.

Насколько я понял мысленный посыл Хозяйки, она придавала мне большое значение и предлагала мне остаться на Северном Урале.

Прочитав мои мысли, убедившие её в непреклонности принятого мною решения, она растворилась...

 

Читатель может подумать, что я «сдвинулся по фазе», или хотя бы временно потерял рассудок, но это не так.

Я на самом деле общался с Хозяйкой, потому что она – реально существующий персонаж.

Сказы Бажова – не сказки, а пересказ событий, засвидетельствованных жившими на Урале людьми.

Теперь я в этом больше чем уверен.

 

...Первого сентября я навсегда покинул «Ивдельлаг», мчась на поезде по громыхающим рельсам и паря на самолёте в бескрайнем синем небе, навстречу своему новому и, хотелось верить, светлому будущему...