Глава сороковая «Мои усовершенствования»

 

 

 

 

§1. "О, Ереван!"

 

 

В сентябре 1986 года мне позвонил заведующий отделом коммунальной гигиены Свердловской Областной СЭС Сидоров и предложил путёвку на усовершенствование по разделу своего профиля.

Сидоров в свойственной ему юмористической манере обрисовал перспективы блестящего отдыха в экзотической кавказской республике.

 

«Ты знаешь, что такое Ереван? Представь два многоэтажных дома напротив друг друга. Из окна, например, восьмого этажа одного дома до окна аналогичного этажа другого протянута прочная бельевая верёвка, на которой сушится бельё.

Эти бельевые верёвки с постиранным тряпьём напоминают собой паутину в лесу между стволами двух деревьев.

Высотные дома стоят настолько близко, что армяне без особого труда переговариваются с жильцами соседнего дома.

Правда, им приходится орать.

Ну и что?

Они привыкли общаться таким образом.

И вот такой гвалт стоит целый день до поздней ночи.

В Ереване даже в октябре довольно тепло, поэтому армяне и их дети могут гулять порой до двух часов ночи, пока не угомонятся.

Уверяю, тебе будет весело и приятно провести два месяца в этом городе!»

 

В начале октября я уже летел на ТУ-134 в незабвенную столицу Армении.

Новенький, как с иголочки, аэропорт «Звартнортц», построенный в виде летающей тарелки, пронзённой длинным острым шпилем, удивил меня своим смелым архитектурным решением.

Аэропорт сиял непривычной (для постоянного жителя заплёванного закрытого от глаз иностранцев города Горького) чистотой...

 

Первое, что бросилось во все органы чувств, это розоватое марево, точнее, свет приглушённо-розового южного солнца сквозь очаровательную, легкую дымку...

Если солнце сравнить с глазом, то я назвал бы это тёплым небесным взглядом с поволокой...

Не в том смысле, что на тебя кто-то смотрит с высоты.

 

Нет.

Я говорю об ощущении разлитого в воздухе блаженства, обнимающего тебя, как умеющая любить подруга, не требующая обязательств с твоей стороны.

(Отсутствие ответных претензий – самое важное качество для любой женщины, по мнению любого мужика, имевшего неосторожность прикоснуться к запретному плоду).

В городе витала та самая безответственная расслабленность, о которой я всегда мечтал и к которой безудержно стремился, не понимая истинного смысла жизни.

То есть умения наслаждаться ею...

 

 

Институт усовершенствования врачей располагался на одной из центральных улиц Еревана.

По сути, в центре Еревана располагался медгородок, включающий в себя все кафедры и привязанную инфраструктуру.

В одном месте, без дурацких разъездов (как это было в Горьком), мы и учились, и питались, и жили.

Спасибо, что мудрые люди позаботились об этом.

 

На первом этаже размещался буфет.

Буфет, как известно, не являлся полноценным объектом общественного питания.

В нём можно было только наскоро перекусить всухомятку.

Идти в кафе (не говоря о ресторане) не представлялось возможным: курсантские финансы не позволяли.

 

Что касается денежного обеспечения курсанта, то тут существовали различные варианты.

Не надо забывать, что в советское время все люди были примерно одинаково обеспечены.

 

Я имею в виду подавляющее большинство населения.

Основной девиз этого времени – «Все равны!».

Были, конечно, и те, кто в известном смысле «ровнее других».

(К месту вспомнить распространённый в те времена анекдот: «Наш, советский, принцип – «Всё – для человека!». И мы знаем имя этого человека»).

 

Пожилой армянин, представитель обслуживающего персонала буфета в своём единственном числе, сжалился.

Он пообещал по своей инициативе готовить нам «пэрвий блюд», то есть суп.

Он мудро спас наше всеобщее бедственное финансовое положение.

За «недорого» мы, благодаря ему, имели полноценный горячий обед, состоящий из «пэрвий», второй и третий «блюд».

 

Учёбы, как таковой, как и предупреждал меня всезнающий Сидоров, фактически не было.

Все усовершенствования врачей в то время напоминали скорее туристическую поездку.

Я был благодарен судьбе, предоставившей мне такую возможность.

 

Занятия имели формальный смысл.

Ни о чём новом, важном для нас, обитателей средней полосы (где водозаборы, как правило, из загрязнённых рек) санитарные спецы Еревана, обеспеченного парой глубинных скважин с чистейшей водой, поведать по определению не могли.

 

Мы это понимали, прощая этим спецам потраченное время и относясь к курсам чисто философски, как к приятному туристическому времяпрепровождению.

Старый преподаватель типично армянской национальности любил опрашивать курсантов на тему «Кто где проживает».

 

«Вот ты, например, Смородин, откуда?».

«Из Горького» – вру я, понимая, что слово «Ивдель» для него будет пустым звуком.

«А-а-а, Горький…, – обрадованно потирая руки, произносит седой армянин.

«Горький – хороший город: на вашем автозаводе армянин из Еревана за две бутылки водки покупает грузовую автомашину запчастей для «Волги».

Хороший навар получается!

Мы без России не проживём.

Поэтому очень любим простодушных и наивных русских.

Добро пожаловать в Армению!

Только не забывайте, пожалуйста, что здесь вы – гости!».

 

Потом заботливый препод учил нас держать деньги в безопасных местах.

Видимо, на его памяти было слишком много случаев, когда курсанты в чужом городе оставались ни с чем.

«Даже в трамвае или автобусе держите деньги в кармане брюк. В пиджак не кладите – украдут так, что вы и не заметите. А если полезут в карманы брюк, то сразу почувствуете. Да они, ворюги-карманники, знают, что почувствуете, поэтому не полезут. Если в общежитии идёте в душ, то деньги берите с собой, завернув их в полиэтиленовый пакет».

 

Полностью признаю правоту этих слов на примере моей подруги Хамитовой.

Она тоже поехала в Санкт-Петербург на курсы усовершенствования.

В первый день большую пачку денег, привезённую с собой, она положила под матрас и беззаботно отправилась в душ.

Вернувшись она не обнаружила и следов своей заначки!

 

Ключи от комнат общежития у опытных воров были в полном ассортименте.

Мало того.

Если бы украденные деньги принадлежали только Альфие.

Узнав о том, что она отправляется в Санкт-Петербург, многочисленные друзья и знакомые составили ей список необходимых вещей, снабдив доверчивую и добрую Альфию дополнительными денежными ресурсами для приобретения оных.

 

Сумма по тем временам была сверхвнушительная!

Ей пришлось долгое время после возвращения отдавать долги «участливым» спонсорам...

 

Не имея денег на обратный проезд, Альфия попросила свою мать выслать ей некую сумму, которой хватило на проживания и билет до Горького.

Мы с Ольгой были рады увидеть Альфию спустя несколько лет после последней встречи в 1992 году.

Отщепив от скромного семейного бюджета, мы помогли ей с деньгами, чтобы она смогла добраться до Ивделя.

Этот случай послужил подтверждением разумных предостережений и советов многоопытного армянина.

 

Заселился я поначалу в комнату с четырьмя мужиками, являющимися должностными лицами в своих санэпидстанциях.

Хроническая чванливость, пренебрежение к рядовому человеку, стремление унизить всякого, кто ниже рангом – всегда были неприятны, чужды мне.

Все эти качества моих соседей я испытал на себе в первые же часы знакомства с этими субъектами...

 

Через пару суток я сменил место дислокации, поменявшись койками с сургутским врачом по гигиене труда, обитавшим в соседнем номере.

Там я квартировал с прекрасным украинцем по фамилии Таран.

Он был простым врачом ведомственной линейной санэпидслужбы – работал в железнодорожной СЭС.

Интеллигентный, приятных внешности и внутренности тридцатилетний парень.

 

Мы о многом переговорили с ним.

Запомнился его восторг в отношении своей родины – Украины.

«Я много ездил по стране, – прекраснодушно философствовал Таран, – но нигде не видел города краше, чем Киев... В наших магазинах до сих пор висят окорока, лежат мясные деликатесы, о каковых в других городах приходится только мечтать. Не хотел бы жить нигде, кроме Киева».

 

Он поведал мне также о сексуальном приключении, случившемся с ним в одном из домов отдыха на югах.

Там он нашёл, как и полагается в таких случаях, подружку для ежедневных любовных утех.

 

В последний день перед отъездом к нему пришла его зазноба и выдала необычное предложение переспать с её подругой, которая за прошедшие две недели окончательно запуталась в выборе полового партнёра.

А уехать, не потрахавшись, подруге было ох как обидно.

Это было просто недопустимо!

Какой же это отдых получается?

 

Если бы не усталость после последнего, только что состоявшегося перепихона со своей верноподданной, Таран бы с радостью разделил ложе с новой привлекательной подружкой.

Но дело в том, что Таран только что спустил все остатки спермы в лоно законной избранницы.

И сил для продолжения фрикций у него практически не осталось!

Но сознаться даже во временном отсутствии мужских сил он не мог себе позволить!

Это ж – позор!

 

...С трудом, преодолевая физическую усталость, Таран выполнил просьбу боевой подруги.

По сию пору он горько сожалеет, что это соитие произошло не в то время и оказалось вынужденным, а не по собственной прихоти, продиктованной элементарной похотью.

 

Таран был глубоко симпатичен мне.

Вторым соседом по комнате оказался типичный хохол по имени Мыкола.

Жирный, самодовольный, примитивный, невысокого роста мужичок с арбузным животиком и лысиной, несмотря на средний возраст.

Судя по всему, родом он из глухой хохляцкой деревеньки, о существовании которой мы с Тараном и не подозревали до встречи с этим чудовищем.

Если не растение, не овощ, то животное – именно то определение, которое по справедливости можно было бы прикрепить на узком лбу Мыколы.

Примитивнее представителя санфака я ещё не встречал в своей практике взаимоотношений с людьми профильного образования.

Он рыгал, пердел, гнусно сморкался, короче говоря, вёл себя по-свински, считая это нормой человеческого сосуществования.

 

Перед сном Таран любил задавать Мыколе провокационные вопросы, дабы рассмешить меня.

«Мыкола, а у тебя есть жена?» – ехидно (чисто риторически) спрашивал Таран.

«Конешно же...» – ответствовал ничего не подозревающий Мыкола.

 

«А зачем тебе она?» – продолжал свои садистские психологические эксперименты Таран.

Мыкола задумывался.

«Как «Зачем?». Для того, чтобы готовила, убирала, следила за скотиной. У меня – корова, порося, куры».

 

«Так тебе жена нужна только для того, чтобы она вела домашнее хозяйство?».

«Конешно же... А для чего ещё я стал бы её держать?».

 

«Держать?» – прыснули мы со смеху.

«Конешно же...» – согласно кивал Мыкола.

 

На пердёж и рыгания Мыколы мы перестали обращать внимание, отнеся его личное присутствие в нашей компании к разряду случайного недоразумения.

Он стал для нас элементом интерьера, типа мебели, о которую приходится неприятно спотыкаться и которая приносит определённые неудобства, но её всё же можно снисходительно терпеть во имя всеобщего благополучия.

Теперь мне уже кажется, что именно такой Мыкола мог бы равнодушно палить в живых людей из пистолетика по Дому Профсоюзов в многострадальной Одессе.

 

Брошенные мной в самом начале курсов соседи неведомым образом познакомились с главным инженером единственного в то время коньячного завода Армении.

Затащили его себе в номер, раскрутив на пятилитровую канистру шестидесятилетнего коньяка!

Пригласили и меня.

Разлили по полстакана каждому из присутствующих.

 

Главный инженер предотвратил кощунственную попытку опорожнить кошмарные гранёные стаканы одним залпом.

Он учил нас: «Такой коньяк нужно пить по капельке. Берёшь капельку коньяка в рот и наслаждаешься широкой вкусовой палитрой ароматов...»

 

Я капнул себе на язык рекомендуемое главным инженером количество армянского коньяка.

Капелька чудесным образом лопнула, наполнив мой рот облаком, пропитанным благоухающими запахами цветочной поляны...

Никакой жидкости не попало в горло.

Она полностью растворилась в полости рта, оставив мне удовольствие насладиться душистым эфиром.

Мы полакомились несколькими каплями, а потом, желая получить достойный градус, не сдержались: всё же маханули содержимое стаканов в глотки, не взирая на бессильные протесты опытного дегустатора.

 

 

...В свободное от учёбы и экскурсий по Армении время я предпочитал игру в настольный теннис.

Играли мы навылет.

Поэтому все мои соперники успешно вылетали из-за стола, плохо сдерживая накопившееся за все эти раздражение.

Раздражение, связанное с тем, что я обыгрывал всех подряд.

 

При игре навылет они не имели возможности насладиться игрой друг с другом.

У всех, желающих поиграть в пинг-понг, был только один постоянный всесильный соперник – Смородин.

Мне подсовывали лучших игроков, но и те, оказывая достойное сопротивление, вылетали после третьей, заключительной, партии...

 

В самый неподходящий момент, когда мой азарт достиг небывалых высот, ко мне подошла одна из красивейших представительниц нашего курса.

Родом она была из Белоруссии.

Красавица ласково попросила меня оставить игру и пройти с ней в лифт.

Там нас ждала ещё одна наша курсантка...

 

Я покорно вошёл в лифт и стал ждать дальнейших пояснений сему странному акту.

Он тем более был странным по причине абсолютного молчания двух красавиц в моём интимном окружении...

Я нервно стучал ракеткой по мячику, понимая с каким нетерпением меня ждут за теннисным столом...

 

Девушки продолжали упорно играть в молчанку.

В общих чертах я догадывался, о чём они меня хотели попросить.

Но я стал озоровать: мне было принципиально важно знать, когда, где и как.

К тому же разбирало любопытство: не соревнование ли это между двумя соперницами за право обладания мной?

 

Допустим, они хотели, чтобы я сделал выбор в пользу одной из них.

Или они могли предложить мне более подходящий вариант: заняться любовью втроём (хотя для того времени это было бы чрезвычайно смелым предложением).

 

Короче, важных подробностей без их более или менее внятного пояснения я не мог знать.

Я нетерпеливо спросил замешкавшихся подружек: «Ну? Что вы от меня хотите?».

 

Они – как в рот воды набрали, мимикой предоставляя друг другу право говорить.

Ни одна не согласилась начать первой.

Я устал ждать, считая, что, в конце-концов, они всё-таки рано или поздно соберутся с мыслями и примут сколько-нибудь вразумительное решение.

А главное — огласят его в моём присутствии.

 

Не дождавшись озвученных желаний смущённых красавиц, я проследовал к теннисному столу, где, недовольно бурча, меня ждали уязвлённые регулярными проигрышами соперники.

Те уже мне приготовили сюрприз: они разыскали какого-то казаха, способного, по их мнению, обыграть любого из курсантов.

 

С казахом мы схватились не на шутку...

Счёт растерянно метался то в мою, то в его пользу.

 

Финал обнаружил моё преимущество: противник был повержен со счётом 21:19 в мою пользу ко всеобщему горькому разочарованию.

После гиганта пинг-понга, проигравшего мне, они оставили попытки подыскать мне достойного партнёра.

 

Они взмолились, чтобы я вышел из игры.

Пусть непобедимым, лишь бы освободил теннисный стол для того, чтобы потягаться между собой на равных.

 

Со мной им уже было неинтересно, зная заранее известный результат встречи.

В горячности азарта я категорически отказался покинуть стол, требуя неукоснительного соблюдения договорённости, согласно которой выигравший остаётся играть до первого проигрыша.

...Которого я, к глубокому удовлетворению моего честолюбия, так и не удостоился в силу явной слабости соперников.

 

Красавицы опять подозвали меня к себе.

Отказать им я не мог: это было бы выше моих сил.

Я пошёл на переговоры, но на этот раз ракетку и теннисный мяч у меня предусмотрительно отобрали торжествующие фанаты поверженного казаха.

 

Девушки поджидали меня на одном из пролётов лестницы...

Мне было неловко , так как я за несколько часов игры вымок от пота до нитки.

Кроме того меня сопровождал заметный запах взмыленной лошади.

В таком непрезентабельном виде трудно выглядеть романтичным.

 

Я снова спросил взыскующих дев, что они от меня хотят.

Те опять взглядами начали теребить друг друга, призывая к откровенности.

Игра в молчанку грозила продолжаться до бесконечности...

 

Она растянулась до неприличных размеров и, откровенно говоря, начала уже меня раздражать.

Тем более, что одна из красавиц выразительно зажимала нос всё это время.

Я понимал, что от меня страшно разит потом, но ничего поделать с эти не мог.

Чего вы хотите от спортсмена, прыгавшего несколько часов подряд за теннисным столом?

Могли бы догадаться, пригласить в женский душ, что ли!

Там бы мы и продолжили интимный разговор!

 

Но нет, эти дурочку тянули и тянули резину до бесконечности...

Я в сердцах плюнул, резко развернулся и ушёл прочь.

Посетить вместе с ними женский душ мне обрыбилось....

Хотя такое предложение выглядело бы гораздо логичнее их странного молчаливого поведения.

 

На этом эти две девушки прекратили свои попытки приставать ко мне по поводу, так и оставшемуся необъяснённым...

 

Периодически к курсантам обращались представители различных экскурсионных фирм с предложениями совершить туристическое путешествие в тот или иной уголок благословенной Армении.

Запомнилась экскурсии в Гехарт и Звартнортц, на озеро Севан...

 

В развалинах древнего Звартнортца я не нашёл ничего интересного: обычные старые камни, ничего не говорящие ни уму, ни сердцу.

Способные разбудить разве что буйную фантазию.

 

Но я не обладал настолько богатым воображением, чтобы представить себе допотопные времена, ибо слабо был знаком с историей Армении.

А вот Севан покорил раз и навсегда...

Озеро, окружённое роскошным ожерельем гор, имело необычайно красивые переменчивые цвета...

Если бы возможно было быстро прокрутить плёнку, на которой будет оно запечатлено в течение суток, то можно было бы наблюдать его волшебную цветовую переливчатость...

 

О чём я больше всего сожалею до сих пор, так это об упущенной возможности совершить экскурсию в Тбилиси.

Пожалел 30 рублей, сумму немалую по тем временам.

Несостоявшийся экскурсовод сообщил мне по секрету, что Тбилиси – очень красивый город, затмевающий своеобразием архитектуры даже понравившийся мне Ереван.

 

(Только об этом нельзя говорить в самой Армении: армяне очень ревнивы в плане подобных сравнений.

Они, как моя тётя Фая, до последнего вздоха будут говорить: «У нас – самое лучшее!»)

 

Действительно, преподы маниакально утверждали, что все знаменитости, все великие люди – родом из Армении.

«Вот взять, к примеру, Айвазовского.

Великий художник.

Признанный во всём мире.

Редкий талант.

А на самом деле он не поляк и не еврей.

 

Не обращайте внимания на окончание его фамилии на «-ский».

Он придумал себе это окончание для красоты звучания, потому что его настоящая фамилия «Айвазян!».

И так – по списку всех знаменитостей...

Оказывается, все классики искусств и наук имели первоначальную фамилию с окончанием на «-ян»!

 

Следуя их логике, я пришёл к выводу, что слово «Арбуз» на самом деле таковым не является.

Это изменённое словообразование, потерявшее свои корни в истинном обозначении этой прекрасной ягоды, которая первоначально, в глубокой древности, называлась «Гарбузян».

 

Не верьте тому, что слышите, если вам называют ту или иную фамилию гения.

Особенно ту, которая благодаря проискам коварных азербайджанцев, заканчивается на «-ов».

Без сожаления отметайте всю эту наносную шелуху!

В конце фамилии выдающегося человека на самом деле должно стоять «-ян».

И только «-ян»!

Есть малозначительные нюансы, дополняющие это окончание всего лишь одной буквой «ц».

То есть «-янц».

 

Если в самом начале фамилии есть приставка «Тер-», то обладатель её является сыном священника.

А в остальном все мы, дорогие мои россияне, по сути, – коренные армяне.

Просто мы об этом не знаем.

Ничего другого многомудрая Природа предложить нам, русским, не может.

Да и прочим иностранцам.

Не забывайте, что Ноев Ковчег пристал к армянской горе Арарат!

Оттуда и пошло всё новое Человечество, возродившееся после Великого Потопа!

 

Ну а теперь о серьёзном.

Апостольская церковь Армении — одна из древнейших христианских церквей, имеющая ряд особенностей в догматике и обряде, отличающих её как от византийского православия, так и римского католицизма.

В богослужении используется армянский обряд.

 

Первыми проповедниками христианства в Армении и основателями церкви Армении считаются апостолы Фаддей и Варфоломей.

Первым, поставленным непосредственно апостолами епископом в Армении признается Закария (68—72).

 

Ещё в 301 году христианство объявлено государственной религией Армянского царства (на несколько сот лет раньше, чем на Руси!)

Патриарх называется у армян «католикосом».

 

В Ереване, к моему изумлению, никогда не было вытрезвителя.

В отличие от Горького, где там и сям встречаются тела упившихся в доску мужиков неопределённого места жительства и рода занятий, в Ереване ни одного лежачего пьянчужки я не встретил.

 

Пару раз заметил не совсем уверенную, немного шаткую походку прилично одетых (в троечку) молодых людей.

Но, оказывается, это было скорее исключением из правила, непоколебимо царящего в Армении.

 

«А знаете, почему вы не видите пьяных людей на улицах Еревана? – пояснял нам седовласый препод. – Потому что у нас так заведено: приглашающий к себе в гости никогда не берёт и капли в рот.

Весь праздничный вечер он сидит во главе стола и выслушивает поздравительные тосты в свой адрес.

Но к рюмке не прикасается, внимательно следя за хмелеющими приглашёнными друзьями.

Армяне любят выпить, изредка случается, что чрезмерно.

Если кто-то из гостей нарушит меру, то хозяин обязательно вызовет такси, сядет с пьяным в машину и, доехав по адресу до дома друга, проводит до двери.

Там он позвонит в дверь и передаст с рук на руки подгулявшего гостя его жене.

Это строгое правило соблюдается на всех гулянках в Армении, связанных с употреблением спиртного».

 

 

Сотрудники кафедры, на которой мы проходили обучение, очаровали меня своей интеллигентностью, радушием, добротой.

У меня, человека почти никуда до сей поры не выезжавшего (кроме Москвы и Таллина), создалось впечатление, что все армяне таковы.

 

Увы.

Как я был разочарован спустя несколько лет, когда в силу специфики своих должностных обязанностей вынужден был столкнуться с армянами, наводнившими мой город для зарабатывания денег по принципу «купи-продай»!

Это были совсем другие армяне, из глухих горных сёл, жадные до скаредности хитрованы, презревшие все принципы элементарных приличий.

 

Льстивые лицемеры, они готовы продать тебя с потрохами за лишнюю копейку!

И не только себя!

Продали бы и отца с матерью, да законы патриархальные не позволяли...

 

Я содрогнулся, вспомнив своё благоговение к славной древней истории многострадального армянского народа, нашедшего защиту под великодушным крылом царской России.

 

Как рассказал мне через двадцать лет армянин-таксист, которого я тормознул на Рождественке (бывшей улице Маяковского), самые богатые армяне в девяностые годы побежали в Америку, в США, чуть менее богатые – в Европу, ещё менее – в Москву, и совсем бедные – в Горький.

 

...Ереван покорил меня непривычно тёплой осенью...

Даже в ноябре вечерами можно было прогуляться по его улицам в одной рубашке.

Понравились небольшие аллейки, подсвеченные невысокими фонарями.

Свет падал на красно-жёлтую листву клёнов и придавал погружённому в южную густую тьму Еревану необыкновенное очарование.

 

Я любил прогуляться поздно вечером перед сном.

В восемь часов уже темнело, а городской рынок ещё работал.

Издалека я видел странные фигуры, выходящие со стороны рынка с громадными белыми простынями подмышкой.

«Куда они, – подумалось мне. – В баню что ли?»

Оказалось, что это не простыни, а армянский лаваш, в который завернуты кипы зелени.

 

 

Тот самый старый преподаватель рассказывал нам и о традиционном армянском блюде под названием «Хаш».

Чтобы приготовить хаш, для начала нужно тщательно опалить, вычистить, выскоблить и вымыть говяжьи ножки.

Разрубить их вдоль и положить в холодную воду на ночь, меняя воду каждые два—три часа (или под проточную воду, лучше в холодный горный ручей).

 

Потом варят ножки на слабом огне, снимая пену и не соля, до тех пор пока мясо не начнет само отделяться от костей.

Готовый рубец нарезают тонкими полосками и добавляют к ножкам.

Его проваривают до мягкости.

Приготовлением хаша занимаются исключительно женщины в течение целой ночи, но не имеют права есть его.

 

Хаш традиционно едят ранним утром, до завтрака или на завтрак.

Как правило, хаш варится и подается несоленым, не заправленным.

К хашу подаются в отдельной тарелке: соль, измельченный чеснок (или бульон, разведенный толченным чесноком), рубленная зелень (петрушка, сельдерей, и обязательно кинза), тертая редька, подсушенный тонкий лаваш, порезанный полосками.

 

Армянский хаш не любит три вещи: коньяк (хаш едят только под водку), женщин (они не должны есть чеснок) и тостов (так как они обычно долгие и пространные, а хаш положено есть только в горячем виде).

В армянском календароведческом сборнике XVII «Эфимерте» указывается, что в феврале, из-за погодных условий, особо рекомендуется есть хаш с чесноком и красным перцем.

 

В Ереване мы любили посещать хинкальную — кафе, где подают хинкали, попросту говоря, большие пельмени с сильно наперчённым мясом в начинке.

Одно из воспоминаний я отразил следующим стихотворным образом:

 

«...Нам

Было в кайф

Спуститься вниз

Степенно,

 

И там,

На дне,

В прохладе погребка,

 

Познать,

Сбивая гонор

Шапке пены,

 

Всю

Мощь глотка:

Забористо-крепка!..

 

И перцем

Раскалённые хинкали,

 

С оттяжкой

Как пощёчины отцов,

 

Ворча, нам губы

Внятно прижигали,

 

Где хмель,

Табак

И бранное словцо...

 

И влагу Бога –

Следом –

(Корча жутко

 

Гримасы,

Непреклонны и тверды),

 

Плескали мы

На каменки желудков

 

В по-рыбьему

Разинутые рты!

 

...На пиво

Променявшие подружку,

 

Мы будем

Аж до самого утра

 

Им, ледяным –

До слёз

Пробившим кружку, –

 

Блаженственно

Тушить

Пожар нутра...»

 

 

Торговля в Армении имела одну странную специфическую особенность: нигде тебе не давали сдачи.

Это касалось прежде всего металлических монет.

 

Однажды в одном из хлебных магазинов раздражённая этим странным обстоятельством белоруска устроила грандиозный скандал пожилой армянке на кассе.

Армянка терпеливо выслушала оскорбления в адрес всей Армении, где «всё по-дурацки» и разъяснила взбешённой курсантке, что та глубоко не права.

Булка, из-за которой разгорелся яростный спор, стоила действительно 10 копеек, а не семь, как показалось белоруске.

Поэтому и сдача в данном случае не полагалась.

 

Нам всем после всех этих разбирательств было очень неудобно.

Точнее, очень стыдно за скандальную подругу.

Именно тогда у меня почему-то возникла мысль, что спать с этой стервозиной я ни за какие коврижки не стану.

 

По необъяснимой причине незадолго до отъезда вечером ко мне в комнату ввалился один из несостоявшихся соседей по койке.

(Помните, я говорил о том, что сменил номер через два дня после заселения в общежитие?)

Попытки пригнуть меня, унизить — ему не удались.

Несмотря ни на какие старания с его стороны.

Провокации с треском провалились.

 

Он нашёл в себе силы объективно оценить твёрдость моего духа.

До драки у нас тогда не дошло, но антипатия у меня к нему стойко сохранялась.

Он вошёл какой-то возбуждённый, готовый чуть ли не задушить меня в своих объятиях: «Я так рад, что мне представилась возможность познакомиться с тобой! Мне хочется сделать тебе какой-нибудь подарок. Книгу, например».

 

Резкий разворот в его отношении ко мне в определённом смысле насторожил..

Я так и не понял, что он хотел от меня.

В констатации его восхищения моей персоной я точно не нуждался.

 

...В день отъезда на лестнице у выхода из общежития меня поймала белоруска и чувственно промолвила: «Какой мужчина!».

Я не стал уточнять, к чему бы это, и проследовал мимо, торопясь в аэропорт.

Там она опять подошла ко мне с очередным комплиментом в мой адрес.

 

Было ощущение, что глядя на меня она испытывает не просто вожделение, а бесконечно пульсирующий оргазм!

Я не возражаю, но зачем заниматься этим в последний момент, чуть ли не у трапа улетающего самолёта?

У нас было предостаточно времени (более двух месяцев), чтобы выяснить свои отношения.

Глупо рассчитывать, при всей её красе, на то, что я брошу чемоданы и тут же, у стойки регистрации, стану сношать её во все щели!