Глава одиннадцатая "Пионерский лагерь"

 

 

 

 

§6. «Зарница»

 

Помню, какой интересной была военно-патриотическая игра «Зарница»!

У каждого отряда (кроме двух «малышнёвых», 4-го и 5-го: они по возрасту в этой игре не участвовали) были свои погоны, отличающиеся цветом.

 

Количество нарисованных на них и на шевроне рукава полосок свидетельствовало о статусе игрока.

У рядовых полосок не было, у звеньевых — одна, у меня, как председателя совета отряда — две, у единственного председателя совета дружины — три. Каждый погон имел стоимостное выражение в баллах.

 

Мой погон стоил целых 100 баллов. Другие — по нисходящей — в десять раз меньше по каждой ступени различий: то есть у звеньевого — 10, у рядового — 1 балл.

 

Основная задача — обнаружить представителя противника (солдата другого отряда), сорвать погоны и нарукавные нашивки.

В этом случае солдат считался убитым.

Если же он сумел вырваться из цепких лап врага, потеряв только один погон или шеврон, то считался раненым. Степень ранения определялась количеством потерянных в борьбе с противником носителей знаков различий.

 

Победителем в войне становился тот отряд, который наберёт максимальное количество баллов-очков.

 

Ребята из нашего первого отряда, услышав о цене моих погон, предупредили меня, что дешевле будет командиру отсиживаться в окопах, чем рисковать на поле боя. Но для меня подобное поведение граничило с позорной трусостью! Да и зачем тогда захватывающая игра «Зарница», если в ней не принимать участие?

Я отказался.

 

...С Гошей Одиноковым я преследовал рядового из третьего отряда.

Тот скакал по лесу, как стрекозёл. А может — как сайгак.

Мы долго гнали упрямую жертву по ухабам и буеракам. Потом обошли его справа и слева. Жертва выдохлась, затрепыхалась в отчаянии.

Нам оставалось лишь «снять скальп». Иначе говоря, сорвать с него всё, что пришито.

 

Поняв, что дни его сочтены, что два бугая рано или поздно совершат акт насилия над ним, мальчонка остановился, задохнувшись от стремительного бега, и начал усиленно махать руками, не давая нам возможности дотянуться до своих символов солдатской жизни.

Махал он долго. Мне надоело ждать. Я подошёл к нему на опасное расстояние досягаемости.

 

И тут произошло невообразимое: в отмашке рукой отрок случайно задел мой погон и тот предательски оказался в ладони жертвы.

Потеря целой сотни баллов! Весь наш отряд не наберёт такого количества, даже если переловит всех рядовых солдат противника!

Это где-то чуть более шестидесяти человек!

 

Председателей советов «вражеских» отрядов мы вряд ли найдём.

Враг — не дурак, он надёжно спрятал ценную добычу.

 

Оставались звеньевые. Только обесчещенные звеньевые второго и третьего отрядов могли спасти положение. Но только в случае полного отсутствия последующих потерь с нашей стороны. А это вряд ли возможно в такой заварухе!

 

Гоша обомлел от неожиданности... Он мигом всё понял. Терять 100 очков категорически нельзя!

Грубо попирая честные правила игры, он со злобой подступил к мальчонке, схватил его за шкирку, вырвал из цепких тоненьких ручонок мой погон, занёс над головой пленника руку с крепко сжатым большим кулаком и прямо в лицо ему ядовито-угрожающе прошипел: «Только попробуй кому-нибудь рассказать об этом! Убью!».

 

Тот боязливо закивал, демонстрируя своё покорное согласие.

 

На линейке, посвящённой подведению итогов «Зарницы», каждый отряд сдавал трофеи старшей пионерской вожатой.

Та с трибуны оглашала результаты подсчёта.

По набранным нашим отрядом очкам мы стали победителями!

Не успели мы отойти от восторженных заздравных кличей в наш адрес, как вожатая третьего отряда прошла к трибуне и заявила, что нас следует лишить доброй сотни очков, приплюсовав последние к счёту третьего отряда.

 

Над площадкой повисло растерянное недоумённое молчание.

Вожатая противоборствующего отряда пояснила, указав на меня: «Председатель первого отряда ранен! Наш боец оторвал у него погон!».

Начальник лагеря попросил меня подтвердить или опровергнуть сие крамольное сообщение.

 

Врать я не умею. Покраснев от стыда, я сознался. Лагерь ошарашенно-разочарованно выдохнул с каким-то глухим утробным гудением.

Мы проиграли. «Эх ты, ну зачем признаваться? — подумал Гоша.

Эту мысль ему озвучивать не пришлось, я прочитал её в огорчённых Гошиных глазах.

 

 

 

 

§7. «Праздник Нептуна»

 

 

«Солнце, воздух и вода — наши верные друзья!» — один из девизов пионерской лагерной жизни.

Солнца и воздуха в пионерлагере хватало всегда. С избытком.

А вот воды, в смысле купания, а не приёма внутрь, — вот с этим большой напряг.

Купание — главная летняя радость советского школьника. Пятиминутного барахтанья в теплой речной воде ждали весь день.

Мы страдали от острейшего дефицита времени приёма водных ванн.

 

А ведь ещё 47-ом году поэт Лебедев-Кумач дал нам основные заповеди, касаемые закаливания детского подрастающего организма:

 

«Закаляйся, если хочешь быть здоров!

Постарайся позабыть про докторов.

Водой холодной обтирайся, если хочешь быть здоров!

Будь умерен и в одежде и в еде,

Будь уверен на земле и на воде,

Всегда и всюду будь уверен и не трусь, мой друг, нигде!

Ты не кутай и не прячь от ветра нос

Даже в лютый, показательный мороз.

Ходи прямой, а не согнутый, как какой-нибудь вопрос!

Всех полезней солнце, воздух и вода!

От болезней помогают нам всегда.

От всех болезней всех полезней солнце, воздух и вода!

Бодр и весел настоящий чемпион,

Много песен, много шуток знает он.

А кто печально нос повесил, будет сразу побежден!

Мамы, папы! Не балуйте вы детей —

Выйдут шляпы вместо правильных людей.

Прошу вас очень, мамы, папы: — Не балуйте вы детей!

Мне о спорте все известно, мой родной,

Зря не спорьте вы поэтому со мной.

Прошу,— пожалуйста, о спорте вы не спорьте, мой родной!».

 

Став постарше, мы плевали на все лагерные установления. Без спроса ходили купаться на речку и наслаждались водичкой, сколько душе угодно.

Приятным в этом отношении был День Нептуна.

Помимо удовольствия подробного обозрения привлекательных фигурок наших девушек в полуобнажённом виде, этот день дарил нам красочное озорное театрализованное представление. Общепринятые правила поведения в определённом смысле дозволялось нарушать. Разрешалось кривляться, скакать, обезъянничать, издавать несуразные звуки.

Все направлялись на берег реки.

Девочки-русалки в полупрозрачных крашеных марлевых туниках, мало прикрывающих раздельные купальники, и с цветочными венками на головах с распущенными волосами подобострастно, как наложницы гарема, окружали трон Повелителя Водной Стихии в плавках и в мантии, наброшенной на голое тело, и с трезубцем в волосатой мускулистой руке. Роль Нептуна, как правило, исполнял физрук. Иногда кто-нибудь из поджарых вожатых.

 

Царь Морской (или иначе — Владыка Морей) имел длинную густую, сделанную из мочалки бороду, закреплённую с помощью резинок на ушах, его грозное чело венчала корона из золотистой фольги.

 

К свите Посейдона, кроме соблазнительных русалок, принадлежали представители прочей водной нечисти: вожатые в образе водяных, кикимор и чертей.

В их обязанности входило затащить гостей в воду, искупать или, по меньшей мере, просто обрызгать.

 

Старшая пионервожатая выполняла функции ведущей. Она устраивала различные конкурсы, по итогам которых вручала шутливые призы.

 

Набесившись вволю, мы отправлялись в родные пенаты...

 

 

 

 

§8. Пионеры лагеря

 

 

Рассказывая о пионерском лагере, нельзя забыть о персонажах его населявших.

Все пионеры лагеря «Дружба» от Льнокомбината, что в Ленинском районе, — дети простых работяг.

В основном из посёлка Молитовка, исторического ядра Ленинского района, где конце 19 века была основана льноткацкая фабрика – Молитовская мануфактура (ныне – ОАО «Льнокомбинат «Техноткань», в его зданиях размещается деловой центр «Бугров бизнес парк»).

В том числе из тех самых захудалых «каморок» — многоквартирного четырёхэтажного дома из красного кирпича, построенного ещё до революции для проживания простых рабочих мануфактуры.

 

Я так понимаю, что генотип у пионеров «Дружбы» сохранился в целости и сохранности, поэтому рафинированной интеллигентности от них ждать не приходилось. Нельзя сказать, что я, выросший в семье служащих, испытывал к «братьям меньшим» чувство брезгливости и презрения.

 

Нет.

Родители воспитали меня «в любви к ближнему».

Я или прощал, или старался не замечать грубой неотёсанности моих соплеменников. Я был демократичен, открыт для общения для любого, вне зависимости от его социального статуса.

 

Так меня учили родители.

Да и во дворе своего дома я общался с подобными ребятами.

Социализм хорош тем, что при нём все примерно равны (те, кто был «ровнее» других, находился вне поля нашего зрения, у них была другая компания; о «золотой молодёжи» я тогда даже и не слыхивал).

Примерная одинаковость объединяла нас, являлась основой для тесного общения.

 

 

В одну из смен я приобрёл в качестве постоянной подругу Наташу, а Гоша Одиноков – Ларису (Шалину).

Все мы были из одного – первого – отряда. Обе девушки стали единственными, кого мы приглашали в пару на вечерних лагерных танцах.

 

С Наташей нас свела сценка в художественной самодеятельности.

Всем отрядом мы инсценировали песню «Дан приказ ему на запад»:

 

«Дан приказ: ему - на запад,

Ей - в другую сторону...

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну.

Уходили, расставались,

Покидая тихий край.

"Ты мне что-нибудь, родная,

На прощанье пожелай".

И родная отвечала:

"Я желаю всей душой, —

Если смерти — то мгновенной,

Если раны - небольшой.

А всего сильней желаю

Я тебе, товарищ мой,

Чтоб со скорою победой

Возвратился ты домой".

Он пожал подруге руку,

Глянул в девичье лицо:

"А ещё тебя прошу я —

Напиши мне письмецо".

"Но куда же напишу я?

Как я твой узнаю путь?" —

"Всё равно, — сказал он тихо, —

Напиши... куда-нибудь!".

 

Я, как воображаемый комсомолец, говорил Наташе свою фразу, она, в ответ, — свою... Я трепетно жал Наташину ручку, жадно заглядывал в её красивые глазки на тёплом миловидном лице, и мы импровизированно прощались навсегда. Наташе не хотелось расставаться со мной даже в образе!

 

Психологи утверждают, что совместное участие в танцах и разыгрываемых театральных сценках интимно сближает людей.

То же самое произошло и у меня с Наташей.

Мы влюбились.

Чисто, прозрачно, по-юношески.

Даже и не думая о «половом продолжении» отношений.

 

Теперь мне кажется, что ключевым словом, зародившим нашу взаимную привязанность, стало песенное слово «Родная».

 

С именем «Наташа» у меня многое связано.

Дело в том, что мой старший брат в своё пионерское время познакомился с девушкой Наташей в том же нашем лагере «Дружба». У них завязался бурный роман. Подозреваю, что дошло до редкого в те времена «телесного контакта». Она была из Богородска. Вплоть до пятого курса института, на котором учился Саша, она регулярно навещала свою первую любовь, презрев расстояния.

 

У неё были длинные, всегда распущенные волосы. Она казалась мне первостатейной красавицей, о каких можно только мечтать.

На пятом курсе лечфака Саша встретил третьекурсницу Лену Троицкую, свою будущую жену, и принял решение жениться.

Наташа автоматом резко отошла на второй план, к моему великому сожалению.

 

А потом и вовсе исчезла из нашей жизни.

Не знаю, что говорил ей Саша, обосновывая свой разрыв отношений с ней.

У подростка Павлика образ Наташи запечатлелся навсегда как самый притягательный и очень сексуальный.

Она стала своеобразным бессмертным эталоном, образцом для поиска моей половой «партнёрши на века».

 

Моя лагерная Наташа тоже увлеклась мной. Она не стеснялась сама подойти ко мне, чтобы пригласить на очередной медленный танец, который позволял нам, преодолевшим «пионерское расстояние», поприжиматься друг к другу.

 

Постоянными посетителями танцев в пионерлагере были так называемые «деревенские». Деревенскими они считались весьма условно. Большинство из них были такими же городскими, как и мы. Просто они приехали в деревню к своим бабушкам, чтобы провести у них летние каникулы.

 

Таким был и Игорь. Горбунов, как потом я узнал. Совсем не "деревенский".

Он — коренной горьковчанин.

С деревенскими друзьями он наведывался каждый вечер в поисках девушки «уже не девушки». Имеется в виду та, которая могла «дать». Они подбирали себе подходящих для этого дела пионерок. Или тех, кто им внешне понравился.

 

Игорь сразу «запал» на мою Наташу.

Увидев, что она неравнодушно льнёт ко мне, он стал соперничать.

В один из вечеров я, как и полагается для устоявшихся пар, удостоился Наташиного приглашения на очередной «медляк». Я в ответ снова пригласил Наташу на танец. Галантно поцеловав Наташе ручку в благодарность за участие, я сел на лавку среди моих солагерников.

 

Игорь подошёл ко мне и цинично заявил: «У тебя все зубки? Только попробуй, станцуй ещё с Наташей, сразу не досчитаешься!». При этом он имел наглость оттянуть мне нижнюю губу, дабы удостовериться в наличии моих зубов. За его спиной злорадно торчала целая ватага деревенских парней, демонстрирующих грозные намерения в отношении меня.

 

Ничего не знающая Наташа при первых звуках музыки направилась ко мне и пригласила на танец.

Я отрицательно замотал головой.

Она оторопела: «Что?!».

Наташа искренне возмутилась моим отказом.

Я смутился и без объяснений покинул танцплощадку.

Она пошла вслед за мной, но на значительном расстоянии.

До самого спального корпуса она не приближалась ко мне, демонстрируя свою обиду.

 

 

Игорю «не обрыбилось».

На следующий день он с дружками заявился среди бела дня к нам в спальный корпус первого отряда.

Деревенские, к моему изумлению, договорились с пионервожатой (которая, как я понял позднее, с кем-то из них уже завела «шашни»), чтобы допросить нас с Наташей, насколько серьёзно мы друг к другу относимся.

Деревенские в компании с нашей вожатой вызвали нас в коридор и потребовали объяснений.

Мы вышли к ним и, взявшись за руки, гордо заявили, что у нас всё серьёзно.

«Галантные кавалеры» отвяли.

 

С тех пор Игорь уже не грозился набить мне морду за танец с Наташей.

Но больше всего меня поразила позиция вожатой, грубо нарушившей неписанные правила неприкосновенности личной жизни и позволившей деревенским учинить бесцеремонный допрос двух беззащитных влюблённых. Которые даже ни разу не поцеловались.

 

 

Я был завсегдатаем «Дружбы». Поэтому знал все заветные места, где в первую июньскую смену раньше всего созревала земляника. Нарвав землянику вместе с зелёными росточками, я наделал два десятка маленьких симпатичных букетиков и, улучив момент, когда в спальной комнате никого не было, усыпал ими постель своей возлюбленной Наташи.

 

Думаю, мой поступок произвёл фурор.

Наташа должна быть довольна проявлениями моих искренних нежных чувств.

 

Мужская и женская спальни соседствовали в корпусе первого отряда. Их разделяла только деревянная стенка, сквозь которую иногда был слышен громкий разговор и хохот.

 

Ушлый Саша Астраханцев изобрёл оригинальный способ подглядывания.

Стеклянные створки окон спальни, обращённые в коридор, были всегда открыты. Если присесть под окнами женской спальни, то в стеклянном отражении можно было наблюдать происходящее внутри помещения. На карачках он подкрадывался под окна и подсматривал.

 

После очередной разведки он поведал мне, что моя Наташка в стиле топлесс прыгала по кроватям подружек. При этом груди её призывно колыхались в разные стороны при каждом прыжке.

 

 

Астраханцев оставил глубокие впечатления от своей персоны. Началось с того, что в лагерь он приехал в гармонью. На мой тогдашний взгляд гармонью он владел в совершенстве!

Его репертуар был богат. Он исполнял как советские известные песни, так и песни собственного сочинения (на его стихи и музыку). Я был в восторге от общения с творческим человеком.

 

Одну из своих песен он назвал «Танго». С ударением на последнюю букву.

 

Через некоторое время я сочинил одноимённое стихотворение-версификацию, посвящённое Саше Астраханцеву:

 

«В далёких Штатах огни горят,

В далёких Штатах всю ночь не спят —

И в каждом баре

Там все — по паре,

Крутя любовь, танцуют шейк и пьют вино.

Один лишь парень стоит в углу:

Он в сердце ранен, кляня стрелу.

Пусть рядом гёрлы —

Почти что голы,

Он любит ту, которой видно, всё равно.

Она такая, его Любовь:

Её деньгами возьмёт любой —

Какое дело

Купившим тело,

Что даже силой чувств сердечных не отнять.

— Тебе бы, мальчик, её забыть,

Ведь девок алчных нельзя любить:

...Сегодня —с этим, а завтра — с третьим...

И никогда — беспутной жизни не понять...».

 

 

Без всякого сомнения, Саша был одарённым мальчиком. Жаль, что его чисто деревенское воспитание портило моё восприятие Астраханцева как личности.

 

Злые языки распространяли слухи, будто Сашка без принуждения, только из желания саморекламы просунул свой член в дырку забора у туалета и дрочил в ней до семяизвержения. Многие, среди них были и девочки из нашего отряда, наблюдали эту омерзительную сцену. Я не мог понять, зачем ему был нужен весь этот позор.

 

 

Лариска, подружка Игоря Одинокова, на следующую смену, когда моего друга в лагере не было (он остался в Горьком), стала проявлять ко мне знаки внимания.

Оставаясь верным лучшему другу, я делал вид, что не замечаю.

Постоянно акцентированно говорил ей о том, что Игорь до сих пор сохнет по ней.

Она оставалась бесконечно равнодушной в ответ. Игорь, по-видимому, нисколько её не интересовал.

Несколько последующих лет мы с ней были в одном отряде. Но уже без Игоря. Он перестал ездить в «Дружбу».

 

Однажды я уговорил Лариску на прогулку по лесу. Мы беспечно болтали и хохотали, вспоминая весёлые истории нашей предыдущей лагерной жизни.

 

Когда она сказала, что устала идти, я шутливо взгромоздил её на закорки.

Она жадно ухватилась за мою шею, широко расставив свои длинные безукоризненные красивые ноги, которые я надёжно подхватил трепетными руками.

Пока я нёс её на себе, то чувственной кожей спины ощущал прикосновение её девичьих грудей на лопатках и выпирающего лобка на уровне моей поясницы.

 

Я думаю, это был своеобразный контакт, после которого мы не только душевно, но и физически сблизились, так ничем и не обозначив наступившей новой фазы наших взаимоотношений.

Я продолжал считать Лариску подружкой лучшего друга и не смел подать ей знака своей расположенности к интимной близости с ней.

 

Странно, но это Ларискино сидение «на горшках» на долгие годы связало нас взаимной симпатией и стремлением друг к дугу без лишних, ненужных слов. Мы и так всё поняли про себя.

С Гошей, встречая его во дворе нашего дома, я про Лариску больше не заговаривал.

 

У Лариски была в подружках Света, регулярно посещавшая лагерь из года в год в одну смену со мной. Длинноволосая симпатичная шатенка с хорошей девичьей фигурой. Света не проявляла активности, видя что я вечно занят кем-то. Я даже не подозревал, что Света испытывает какие-то нестандартные крепкие симпатии ко мне.

 

У дам есть один неприятный для меня приём, с помощью которого они намереваются выудить рыбку из пруда.

На протяжении всей моей жизни я не раз столкнулся с тем, что этот приём домогающиеся дамы испытывают на мне, рассчитывая на стопроцентный успех.

Я бы назвал этот блядский приём «Взять кобеля на живца».

Как будто у Павла, как представителя примитивной мужской когорты, по определению нет мозгов, а только одни низменные инстинкты!

 

Бабы в таком случае начинают открыто демонстрировать свою доступность.

Светка тоже пошла этим путём: она прилюдно (в первую очередь, в моём присутствии) взасос целовалась с каким-то деревенским парнем прямо у входа в корпус.

При этом на ней была сексуальная кожаная юбка, обтягивающая её выпуклый зад, который лапал целующийся с ней счастливчик.

 

Меня подобная «реклама» только отталкивала.

Я слишком ревнив для того, чтобы бросаться на девушку, показавшую свои практические умения в деле половой любви.

В очередь к бабе (пусть даже очень привлекательной) я никогда не вставал. И вставать не собирался.

Поэтому Свете было мысленно навсегда отказано в доступе к моему всемижеланному телу.

 

Как бессменный председатель совета отряда, обладающий к тому же редкими по красоте внешними данными, я безусловно привлекал формально подчинённых мне пионерок.

Особенно тех их них, кто не раз приезжал в Дружбу».

Одна простенькая девушка «из каморок» безуспешно пыталась привлечь моё внимание новыми нарядами. Возможностей для этого у неё, по понятным причинам, было немного, но она старалась, как могла.

 

Один раз она вырядилась в матросский костюмчик и всячески его мне демонстрировала. Скорее всего, она дала бы мне возможность попробовать все прелести женского тела.

В их простой подростковой среде обитания это было в порядке вещей.

Но и на эту затравку я не повёлся, ревностно блюдя свою неиспорченность.

 

Перед утренней и вечерней линейками, завтраком, обедом и ужином, а также другими общественными мероприятиями весь отряд становился в ряд по росту на площадке перед спальным корпусом.

Я вставал в голове отряда и зычным голосом командовал: «Становись!».

Пионеры выстраивались в ряд.

«Равняйсь! Смирно! На-ле-во! Строем шагом марш!» — чётко продолжал я.

 

И весь отряд, шагая под периодическую команду «Левой! Левой!», двигался вслед за своим командиром.

 

Через минуту я что было мочи орал: «За-пе-вай!».

Кто-нибудь из запевал начинал куплет военно-патриотической песни, а отряд дружно подхватывал припев.

Репертуар «походных речёвок» («Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!») изобиловал и текстами песен, посвящёнными службе в Советской Армии, типа: «Сол-дат вер-нёё-о-о-отся. Ты толь-ко жди-и-и!».

 

На асфальтовую дорожку, расположенную по периметру площадки, предназначенной для проведения торжественных линеек, все отряды, начиная с первого, заходили по очереди под гром барабанов и сиплое гудение простуженных горнов.

 

Когда все отряды заполняли периметр, старшая пионерская вожатая давала команду сдать рапорты.

Я, следуя принципу старшинства, первым выходил в центр площадки и, стоя прямо перед ней и держа правую руку наискосок перед лицом в виде приветственного пионерского салюта, громко и чётко произносил:

 

«Старшая пионерская вожатая. Первый отряд на торжественную линейку, посвящённую… (далее следовал текст в зависимости от предстоящего мероприятия) построен. Наш девиз! (После этих слов мой отряд выкрикивал слова девиза отряда). Рапорт сдал председатель совета отряда Павел Смородин!».

 

Старшая пионервожатая салютовала мне в ответ со словами «Рапорт принят!».

 

 

В одну из смен воспитателем нашего первого отряда оказался мужик с нестандартным, я бы сказал, «юморным» мышлением.

Он откровенно презирал усреднённую серость лагерного быта и скуку формальных мероприятий. Ему хотелось острых незабываемых ощущений!

 

Когда он заходил в мальчиковую комнату, то вместо приветствия задиристо-бодро окликал нас: «Негры-ы-и-и?!».

Мы были обязаны стройным хором ответствовать: «Хау!».

Этому приветствию, как обряду, он подучил нас и сделал ритуальным в первом отряде той смены.

 

Перед очередной линейкой он с превеликим трудом (я долго отнекивался), но всё же уговорил меня вместо слов «Наш девиз!» гаркнуть «Негры!».

Мне было очень неудобно это делать, но как человек дисциплинированный, привыкший выполнять все требования взрослых, я подчинился.

Воспитатель в свою очередь предупредил ребят о том, что они должны без запинки откликнуться на мой, мягко говоря, нестандарный призыв словом «Хау!».

Пионеры тоже оказались в некотором замешательстве, боясь нарваться на закономерный скандал.

 

На линейке я, как и было предписано моим непосредственным руководителем, ляпнул: «Негры!».

В ответ раздались лишь тихие нестройные неуверенные и робкие голоса нескольких осмелившихся поддержать этот почин пионеров. Совершенно вразнобой они, испуганно озираясь, выдавили из себя «Хау-у-у…».

 

Начальник пионерлагеря сердито зыркнул на меня, и когда я проходил мимо трибуны, тихо произнёс: «Смородин, после линейки подойди ко мне!».

 

После линейки я понёс повинную голову на суд начальнику.

К чести нашего воспитателя, он опередил моё объяснение, взяв всю вину на себя.

О чем с ним говорил после этого начальник, я уже не слышал. Думаю, что в том разговоре было мало приятного для нашего воспитателя. Кстати, больше я этого воспитателя не встречал ни в одну последующую смену.

 

 

Что касается настоящей половой любви, то таковая, к моему изумлению, тоже присутствовала в пионерском лагере. Недаром деревенские парни, как мухи на мёд, слетались к нам каждый вечер на танцы.

 

Опытным взглядом можно было выловить подходящие для случки кандидатуры.

Прежде всего из разряда простых рабоче-крестьянских девах, потерявших девственность где-нибудь в подвале каморок или за глухим забором Молитовского посёлка.

 

Я не стремился «присоединиться» к ним. Брезговал.

 

Как-то раз я отправился в самоволку в лес за грибами. Грибы можно было отдать на кухню, где участливый повар к ужину соорудит тебе из них вкусное блюдо в качестве добавки к полагающемуся пайку.

 

На одной из полян я застал запыхавшуюся парочку из нашего отряда.

 

Сделав вид, что я ничего не заметил (а если и так, то не понял), я поспешил похвалиться перед скороспелыми любовничками найденными дарами леса.

Они обрадовались, что я не застал их во время совокупления и притворно продолжили вымышленную прогулку.

 

Чуть позднее этой «давалке» парни сделали замечание по поводу немытой шеи. А что говорить об остальной гигиене этой неряхи? Трудно такую захотеть...

 

Фактом, подтверждающим, что подобные случаи случек не являются исключительными в нашем пионерском лагере, послужили сердитые слова уборщицы, некстати брошенные в адрес моих товарищей, которые нанесли грязи на чисто вымытый ею пол: «Идите и ебите своих пионерок!».

 

Наверное, ей было больше известно о сексуальной жизни в пионерском лагере. Скорее всего, она стала свидетельницей неосторожных половых актов моих однолагерников.