Клейнерман

Клейнерман привёз из Кёнигсберга мешок гашёных почтовых марок. Какой-то немецкий клерк отрывал их от конвертов и открыток и складывал, на всякий случай, в этот мешок. Теперь-то я знаю, зачем он это делал. Среди вороха филателистического мусора, особенно когда этого мусора очень много, обязательно окажется несколько редких, дорогих марок. Разновидности, опечатки, марки с портретами разоблачённых немецких «врагов народа», изъятые из официального обращения, марки с редкой зубцовкой… Да мало ли ещё причин, по которым эти никчемные клочки бумаги становятся иногда сокровищами. Для Клейнермана мешок трофейных марок стал если не источником нетрудовых доходов, то, по крайней мере, основой для создания большой коллекции почтовых марок.

В нашей семье из трофеев я помню такую длинненькую тарелочку. Интересно, немцы тоже ели селёдку? Во всяком случае у нас это была селёдочница, единственная на протяжении двух десятков лет. До тех пор, пока мои родители не купили большой, уже китайский, сервиз. Китайцы селёдку точно ели.

И ещё шкатулка. Такая скорее глиняная, чем керамическая или, подавно, фарфоровая. С пляшущими бюргерами на крышечке. Мама складывала туда свою цепочку с медальоном, внутри малюсенькая папина фотография, серёжки и пару колечек. Серебряное – для красоты, и золотое – обручальное. Отец в те годы не носил обручального кольца. Хотя, я точно помню, оно у него было. Скорее всего оно тоже хранилось в этой самой шкатулочке. Уже потом, выйдя в отставку, он это кольцо надел.

Отдельный разговор о том, как папа уходил на пенсию. Мы вернёмся когда-нибудь к этой теме, а сейчас я о Клейнермане.

Нет, дорасскажу о шкатулке.

Хотя, впрочем, давайте поговорим всё-таки о Клейнермане. О нём мы раньше начали. Александр Аркадьевич, как и мои родители, будучи в конце войны обыкновенным младшим офицером, не получил доступа к картинным галереям или родовым замкам немецких аристократов, уставленных антикварной мебелью. Поэтому бессмысленно обсуждать сейчас, что бы он взял, успел бы взять, в качестве личной контрибуции за эти пресловутые три дня, традиционно отводимые на разграбление поверженного врага, если бы… Он попал, случайно совершенно, в одно из восточных отделений почты великого рейха.

Мне не известно доподлинно, и я не хочу домысливать, были ли там папки с листами чистых (негашёных) рейхсмарок. Нет, я не о валюте, не о деньгах, просто у меня как-то само собой получилось так назвать (не знаю, как они назывались на самом деле) стандартные почтовые марки, которые обязаны просто быть в любом провинциальном почтовом отделении. Скорее всего таких марок Клейнерману не досталось. Хотя? Но, как я уже по-обещал, фантазировать на эту тему не будем.

Я своими глазами видел этот мешок марок. Впечатлил.

Почему-то Александр Аркадьевич не пытался разложить марки из своего мешка по альбомам. Видимо, некогда было. Кляссеров, специальных альбомов с прозрачными кармашками, тогда ещё не существовало.

Обмен марками, штука на штуку, у нас происходил так. Я приносил несколько новых, купленных на почте, марок. Если Клейнерман успевал купить такие же марки раньше меня, сделка не складывалась. Но я проверял почту регулярно! Клейнерман брал горсть марок из своего знаменитого мешка, отбирал несколько штук из тех, которых было побольше. Я отбирал из них столько, сколько было мне положено. На марках были нарисованы, в основном, какие-то усатые дядьки. Счастью моему не было предела!

Предметом зависти всех офицеров отряда были золотые майорские звёздочки, отлитые Клейнерманом собственноручно сразу же по получении очередного звания. Майор Клейнерман служил в пограничном отряде врачом. По профессии он был стоматологом. Но поскольку врач на весь отряд был один, лечить ему приходилось ото всего на свете. Зубоврачебного кабинета в медсанчасти не было предусмотрено. По этой причине, или от чего иного он недолго задержался в пограничниках. Может быть, ему для красоты анкеты не хватало службы «на точке»? Через год он отбыл «в Европу».

Все Клейнерманы, и он сам, и его жена, и сын Аркадий, были очень красивы, импозантны, рыжеволосы. Как-то так случилось, что в посёлке жил ещё один рыжий еврей, правда, не такой красивый. Моё представление о внешнем виде евреев сложилось под влиянием этого обстоятельства. В дальнейшем это не раз ставило меня в неловкие и даже комические ситуации.