29. 5: §5."Боб Плашкин" . Глава двадцать девятая: «Первые впечатления от Северного Урала». Из книги "Миссия: "Вспомнить Всё!"
Глава двадцать девятая "Первые впечатления от Северного Урала"
§5. "Боб Плашкин"
«Борис, — представился он мне при первом знакомстве. — Зови меня просто: «Боб».
Плашкин — врач-эпидемиолог, направленный в Ивдель по распределению годом ранее.
Другое место ему предложить не могли: он еле-еле сдал госэкзамены, получив жалкие троечки с большущей натяжечкой.
Ивдель считался местом глухим, малопривлекательным для бывших студентов в чине «молодого специалиста».
Поэтому туда сунули Боба для отработки положенных государством трёх лет.
Плашкин пил беспробудно.
Ежедневно и помногу.
При этом он следовал своей житейской «мудрой философии»: пей и гуляй, пока молод; в старости, которая со временем незаметно настигнет тебя, ничего хорошего не останется, кроме болячек.
Поэтому — да здравствует молодость, плюющая на общественные ограничения в потреблении удовольствий от жизни!
В стихотворении «Жизненное кредо Боба Плашкина» я отмечал:
«Если молод, — пей, гуляй,
Дурака вовсю валяй:
Станешь лысым — Бросишь пить,
Будешь денежки копить…»
Жили мы с ним на втором этаже недостроенной гостиницы.
В номере, где окна зияли пустыми глазницами.
Рамы горе-строители ещё не успели вставить.
Зимой, в трескучий сорокаградусный мороз, мы затыкали эти окна подушками и матрасами, а спали практически на железной сетке кроватей, укрывшись двумя одеялами.
При дыхании изо рта вырывался густой пар: так холодно было в нашем номере!
Боб жил по принципу «Пропей зарплату в первую неделю, а потом жестоко экономь до следующей».
Неделю он лопал без просыпу, иногда даже забывая вовремя встать на работу, а потом жил на предусмотрительно закупленные в эти же дни беспробудного пьянства макароны и крупяные изделия.
Оставлял мелочь только на хлеб.
Пытался и меня приучить к такому режиму, пока мы вместе с ним куковали в одном двухместном номере гостиницы.
Он пытался также раскрутить меня на имеющийся в моём личном распоряжении чистый медицинский спирт, хранящийся в двадцатипятилитровой бутыли в сейфе.
Но я не допустил разграбления материальных ресурсов вверенной мне СЭС!
В вышеприведённом частично стихотворении «Если бы вы видели, Что творится в Ивделе...» я отвёл горемычному пьянчужке значительную часть бессмертного произведения:
«Прихожу поплакаться
К другу Бобу Плашкину
(Он забыл про недуги —
И спокойно спит!).
И лекарством действенным
Он со мной поделится —
Чистый, неразбавленный
Мне пропишет спирт.
Друг заметит ласково:
«Горло прополаскивай!...
Правда, лучше «внутренне»
Лить от всех хвороб;
А иначе, трезвенник, —
Если спиртом брезговать, —
То работа скотская
Вмиг загонит в гроб!
…Здесь с тобой не прынцы мы.
Ты наплюй на принципы!
И от горя лютого —
Пей, родной, не плачь;
Пей, судьбой ударенный,
Главный Государственный
Самый обаятельный
Санитарный врач!..»
Бесконечное добродушие и простота отличали Боба Плашкина.
«Бобом» его прозвали ещё в институте.
Учился он также, как и мой одногруппник Вержаковский, — с двойки на тройку.
Госы (государственные экзамены) сдавал с большим натягом в два приёма.
Его пожалели: Боб всё-таки дошёл до шестого курса и ему выдали долгожданный диплом…
Плашкин имел внешность уральского работяги: неотёсанное деревенское лицо, изуродованное какими-то волдырями естественного, с рождения, происхождения.
Безродность этого происхождения выдавали грубая, будто шершавая кожа, пальцы с узловатыми суставами фаланг и «барабанными палочками» на уровне ногтей.
Таким же несуразным простецким было всё его тело.
По виду Плашкин — типичный раб из каменоломен римской эпохи.
Или типичный представитель российской глухой деревенской глубинки…
С утра, когда он приходил в СЭС на работу с красной от выпитого на опохмелку рожей и воняя во все стороны перегаром, я, как руководитель серьёзного учреждения, делал ему строгие замечания-предупреждения относительно непотребного нетрезвого состояния.
Вечно нестриженный и взлохмаченный Боб небрежно отшучивался:
«Понимаешь, Алексеич, я с утра никогда не употребляю…
Упаси, боже!
Я ж знаю, что мне на работу надо.
Осознаю ответственность.
Но вчера вечером крепко принял на грудь спиртяги гидролизного.
А ты знаешь, какие химические реакции этот коварный спирт выделывает в организме?
Он ночью, пока спишь, засахаривается!».
При этих словах Плашкин показывает рукой, как застывает засахарившийся спирт в трубке пищевода.
«Так вот — продолжает весёлый фантазёр Плашкин. — Я с утра (от сильной сухости во рту) пью ковшик водички. И — о, чудо! — спиртовый сахар начинает растворяться, пропитывая весь организм крепким, ядрёным алкоголе
Только представь: у меня начинает кружиться голова, как будто я только что опрокинул полбутылки водки!
Ты не обращай внимания.
Краснота пройдёт.
Запах тоже к обеду выветрится».
Считая, что он угомонил меня, Боб усаживается за свой стол…
Всем входящим, считая себя старшим в общем кабинете, где сидят ещё четыре помощника врача, он представляется:
«Борис Плашкин. Врач-эпидемиолог».
Пришедшие не всегда верят на слово Плашкину, учитывая его непрезентабельную внешность.
«Представляешь, — жаловался мне Боб в порыве отчаяния, — они мне не верят. Говорят, покажи диплом. Я специально держу диплом в столе и каждый раз показываю его им, фомам неверующим!»
Однажды, когда страсти с санитарными проблемами при строительстве газопровода перекинулись на один из городков, где умудрились поставить надворный туалет без изоляции выгребной ямы в непосредственной близости с оголовком питьевой скважины, он, как врач-эпидемиолог, поехал «штрафовать» местное строительное руководство…
Перед поездкой традиционно «прихлебнул для смелости»…
Без моего ведома, конечно!
Приехав в городок, отыскал штаб строительства и с грохотом и матерной руганью ворвался в вагончик, где на его несчастье заседало приехавшее из Главка строительное начальство.
…Туалет тут же убрали, но накатали жалобу в горком и исполком о том, что врач Ивдельской СЭС ведёт себя непристойно, оскорбляет солидных людей, стучит кулаком по столу, находясь в нетрезвом состоянии!
На словах я поблагодарил Плашкина за неожиданно найденную оригинальную форму решения опасно затянувшейся санитарной проблемы городка строителей, но письменно был вынужден объявить ему выговор.
…Ничего не поделаешь, информацию о его недопустимой выходке уже не скроешь.
Она в распоряжении злорадствующих городских властей.
Но Плашкин всё равно был чрезвычайно доволен исходом своей рискованной операции по принуждению строптивого начальства газовиков-трубопроводчиков.
Плашкина хватило всего на год.
Летом 1984 года он, как всегда, еле дождавшись получения с нетерпением ожидаемой зарплаты, рванул в конце рабочего дня в гастроном.
Там он прикупил две «бомбы» краснухи и разместив из подмышками, радостно зашагал в сторону гостиницы, где продолжал в одиночку ютиться в недостроенном номере.
Разница после того, как я покинул этот неблагоустроенный номер, теперь состояла лишь в том, что оконные рамы, наконец-то, вставили…
Навстречу радостному Бобу, предвкушавшему пьяный вечер, шёл второй секретарь горкома, на дух не переносивший всё, что связано с СЭС. Плашкин, не заметив городскую шишку, проследовал по назначению, а второй секретарь вернулся в кабинет и набрал мой номер телефона.
Когда я услышал в трубке его ехидный голос, я понял, чего он добивается...
Пришлось увольнять Плашкина.
Это был повод для спасения Боба, который к тому времени, по свидетельствам окружающих, спивался окончательно…
Я понимал, что это удар по репутации организации, которую я возглавляю.
Но жалость пересилила.
Боб мог просто умереть после очередного возлияния!
Такой поворот событий был ещё хуже и скандальнее.
К тому же у Боба осталась в Свердловске мать (отца у него не было), которая сильно переживала за единственного сына, зная о его дурной наклонности.
Плашкин полностью согласился с моим грозным решением и вернулся в отчий дом.
Устраиваться на место врача в какую-нибудь СЭС он не стал.
Да и вряд ли его взяли бы.
Слишком известны были его «художества» в ОблСЭС, через которую шли назначения новых сотрудников в городские районные санэпидстанции.
…Через год кто-то где-то услышал, что он работает на кабельном заводе простым рядовым работягой.
«Ну и Слава Богу», — подумал я, надеясь, что он немного образумится под неусыпным крылом заботливой матери, умеющей находить рычаги воздействия на своего непутёвого сына.
В любом случае она хотя бы накормит, отстирает, умоет и причешет его, придав вечно растрёпанному Бобу более приличный вид.
Боб пообещал, что однажды навестит Ивдельские места, чтобы повидаться с бывшими сослуживцами.
Но обещания своего так и не сдержал: Плашкина я больше никогда не видел.
