23.2: §2. "Картошка". Глава двадцать третья: "На принудиловке". Из книги "Миссия: "Вспомнить Всё!"
Глава двадцать третья: "На принудиловке"
§2. "Картошка"
Сколько конкретно у меня было так называемых «картошек» (командировок студентов в сельскохозяйственный предприятия Нижегородской области для оказания помощи в уборке урожая картофеля) я уже не припомню.
Хорошо запомнилась последняя, на четвёртом курсе (четвёртый курс оказался самым обильным на события в моей институтской жизни).
По каким-то обстоятельствам личного характера я не успел на сбор студентов 4 курса санитарно-гигиенического факультета у Московского вокзала.
Наш поток руководство института разделило на две относительно равные части сборщиков картофельного урожая: с 1-ой по 6-ую группы и с 7-ой по 12-ую.
Шурик — по номеру группы — попал во вторую часть.
Так что на всё время этой знаменательной «картошки» я был избавлен от его присутствия рядом со мной.
Я поехал на «картошку» на день позже, поэтому добираться до места назначения мне пришлось самостоятельно, в одиночку.
К тому времени я уже знал, что наша половинка потока направлена в Тонкинский район, но где конкретно она приземлится, мне было не ведомо.
Не знали об этом и в Главном административном здании, где обязаны были иметь исчерпывающую информацию по долгу службы.
..В населённый пункт Тонкино на электричке я добрался поздно вечером.
Продолжать поиски сгинувшего в дебрях глухого северного района Горьковской области «картофельного десанта» уже не имело никакого смысла.
Я направился в местную гостиницу.
Койку в двадцатиместном номере мне оформили без бюрократических проволочек.
Через полчаса после прибытия в гостиницу я уже мирно посапывал на свежей постели...
В пять часов утра (или где-то около) меня разбудила чья-то рука, которая трясла бедного студента, как грушу!
Я разлепил полусонные веки и обнаружил, что нахожусь в окружении четырёх фигур полубомжеватого вида (небритые, немытые, в фуфайках).
Они склонились надо мной и что-то пытались мне втолковать.
«Эй, — расслышал я спросонья, — давай вставай! Поря опохмелиться...».
С этими словами один из них сунул мне под нос холодную алюминиевую эмалированную кружку, наполненную какой-то вонючей, как мне показалось, жидкостью...
Я сбросил остатки сна, но понять, что происходит, не мог.
«Мы тут опохмеляемся после вчерашнего... Как-то неудобно обойти тебя...» — заявили завзятые выпивохи, настаивая на том, чтобы я принял их угощение.
Я отхлебнул.
В нос ударил невыносимый лекарственно-травянистый запах!
Такими же характеристиками обладал и вкус тягучего густого содержимого кружки, вливать в себя которое было чрезвычайно тяжело...
Оказывается, мужики приехали в Тонкино на шабашку: они крыли шифером крыши в посёлках и деревнях.
Срубали нехилые бабки.
Рублей по шестьсот за месяц!
До моего появления в их номере они знатно приложились к широкому ассортименту крепкоградусных напитков, ничего не оставив на опохмелку.
С утра пораньше (в пятом часу утра!) они стали штурмовать ресторан при гостинице.
С большим трудом за пару червонцев им удалось уговорить дежурную по гостинице, чтобы та раздобыла им чего-нибудь покрепче.
В заначке у неё хранилась керамическая бутылочка (для себя) прибалтийского бальзама, предназначенного в качестве небольшой добавки в коктейли (как один из ингредиентов их рецептуры).
Бальзам можно пригубить из стопочки величиной с напёрсток, не более того.
Но жрать его из кружки – это уж слишком!
Я не стал обижать заботливых мужиков отказом: может у них так принято – делиться последними каплями драгоценной живительной влаги с любым попавшимся в поле из зрения путником.
Хотя кружка по моим ощущениям была наполнена более чем на треть!
Преодолевая отвращение, я влил всю предназначенную мне дозу в глотку и проглотил жуткую гадость безо всякой закуси.
Опросив встреченных мною сельских жителей, я установил, в какой деревне в данный момент находился отряд студентов-медиков.
До вечера я благополучно добрался до их временной стоянки.
...Однокурсники приветствовали меня одобрительным гулом.
Из их рассказа я понял, что они фактически потерялись.
На вокзале перед отъездом руководители института обещали направить вслед за ними запоздавшего преподавателя, который определит, в каком совхозе мы будем работать и грамотно организует наш быт.
Но ответственного препода и след простыл.
Он затерялся!
Переночевав в простой колхозной избе-читальне, мы решили самостоятельно определиться с местом постоянной дислокации.
На потоке некоторые парни на момент поступления в институт прошли армию и имели определённый стаж среднего медицинского работника.
Закалённые боевые наши товарищи быстро договорились с директором одного из местных совхозов.
В самый раз он чесал репу, какими силами ему убирать богатый урожай картофеля на просторных полях его совхоза.
И тут привалило такое счастье!
В виде полусотни молодых, крепких, физически развитых парней!
Обговорив все условия работы и быта, мы приступили к выполнению совхозного плана в части сбора корнеплодов...
Вставали мы в семь утра и уже ровно в восемь во все лопатки копали картофель.
Точнее, собирали её на грядке, вскопанной до нас трактором.
С получасовым обедом посередине рабочего дня.
Уходили с поля тоже в 8 часов, но уже вечера.
Валились с ног от усталости!
Поле казалось нам бесконечным...
Руководство совхоза расселило нас по домам жителей деревни.
Группа ребят, в которой был я, определилась к пожилой вдове.
Она накидала нам матрасы в большой комнате своей избы, где мы и спали богатырским сном...
В моей группе, как и полагается, был вездесущий Андрей.
Спали мы (как вы уже догадались, если внимательно читали предыдущие главы) рядом, по соседству.
В одну из ночей мне приснилась совершенно голая девушка...
Будто я лежал на ней, делал своё дело и почему-то вожделенно крутил её соски.
Во сне я не сразу ощутил, что грудь у неё нулевого размера!
Когда от её сосков я начал медленно переходить на ожидаемые полушария, то таковых к глубокому моему огорчению не обнаружил!
Изумлённо вперился взглядом на то место девушки, где у неё по моим предположением должна была находиться искомая грудь...
О, ужас!
Её действительно не было!
Абсолютно ровная поверхность!
Какой кошмар!
Постепенно я пришёл в себя и решил отнестись к этому факту с юмором.
Ну и влип, любитель пышных сисек!
Я ехидненько захихикал.
...Проснулся от того, что меня кто-то пихал острым больнючим локтём в бок.
Я открыл глаза и увидел потрясшую меня картину: рядом лежащий Андрюшка испуганно смотрит на меня, а я вцепился ему в соски с наслаждением маньяка-садиста кручу их, сопровождая сей процесс ядовитым смешком...
Хорошо, что парни не стали свидетелями этой гомосексуальной сцены: они все крепко спали.
Андрей ничего не сказал мне в ответ на такое надругательство...
Не знаю, что он подумал в тот момент о моей сексуальной ориентации.
Надеюсь, что он понимал ситуацию, в которой мы, мужики, оказались, оставив своих регулярных половых партнёрш в городе.
Санфак никогда не блистал наличием красавиц.
Женскую половину факультета было принято обозначать одним ёмком определением —«Крокодилицы!».
Тем не менее, среди целой сотни голов женского пола вполне подходящие экземпляры всё же встречались.
В нашем отряде тоже имелись симпатичные девы.
Некоторые из них можно было причислить к категории «очень даже ничего!»
...Я бросал несытые взгляды на сдобную аппетитную Надьку.
Полногрудая, широкоплечая, задастая («кровь с молоком»!) баба не могла не привлечь моего внимания.
Я не проявлял настырности, но дал ей понять, что не прочь перепихнуться с ней в любом стогу колхозного сена.
Она ничем не выдала своего отношения ко мне.
Но потом, учась в институте, она стала шарахаться от меня, как пуганая лошадь от паровоза.
А Паксяев, наслушавшись сплетен о наших «картошечных приключениях», попрекнул меня Надькой, к которой я, якобы, бесцеремонно приставал.
Спустя много лет она продолжала коситься на меня, как будто постоянно ждала внезапного нападения насильника с моим лицом!
Наверное, ей мерещилось!
Не мог я оказать столь мощное воздействие на её девичью психику!
Я не приставал, руки не распускал.
Я даже ни разу не приобнял её.
Только смотрел на неё так, что всё было понятно без слов.
Нет, однажды я не вытерпел и сообщил ей в достаточно вежливой форме о своих намерениях.
Не более того.
Она промолчала, из чего я сделал вывод, что я ей не по нраву.
На том и разошлись наши стёжки-дорожки...
Почему вокруг всего этого раздулся такой ажиотаж, никак не могу понять!
Спустя год-два та самая Надька схлестнулась с душевным, как мне тогда показалось, пареньком с нашего курса с впалой грудью.
Имел он такой физический дефект.
У них возникли серьёзные сильные чувства.
Они поженились.
Надька родила ему дочурку.
Жили они по странному стечению обстоятельств в том же девятиэтажном, элитном в 70-е годы, кооперативном доме (на проспекте Ленина у кинотеатра «Россия»), что и мой школьный товарищ Васька Вяхирев, с разницей в один этаж.
Итак, я немного отвлёкся.
Возвращаюсь в глухую деревушку, затерянную в северном Тонкинском районе.
Ребята (те, что постарше и после армии), пользуясь отсутствием доверенного ответственного лица, организатора – преподавателя института, уверенно взяли власть в свои руки.
Они за бутылку водки договорились с работником совхоза, оформлявшего наряды и закрывавшего выполненные объёмы работ, что он припишет нам солидный довесок к тем тоннам, которые мы уже извлекли из совхозной земли.
Кроме того, они нас научили загружать кузов самосвала мешками картофеля только по периметру, а в центр садилась бригада парней весом потяжельше, притворяясь мешками невыкопанной картошки.
В дополнение ко всему они каким-то чудодейственным образом вынудили весовщика, который взвешивал на громадных весах машину с картофелем (вычитая затем вес машины), согласиться прибавлять к весу чистого урожая солидный вес самого прицепа.
...Примерно через неделю к нам заявился (с трудом отыскавший потерянных в дебрях глухого района своих студентов) тот самый ответственный препод.
Он сильно порадовался, что ему не пришлось в поте лица решать производственные и бытовые проблемы.
Всё было налажено, как часики!
Сержанты срочной службы в запасе пинками заставляли молокососов вставать чуть свет и вкалывать 12 часов к ряду.
Дисциплина у нас была на уровне армейской!
Никто не возражал и не сопротивлялся: большие деньги убеждали аргументированнее крепкого кулака!
...Однажды вечером хозяйка, у которой мы квартировали, попросила нас разгрузить и закидать в хозяйский двор предназначенное для скотины сено, выделенное ей совхозом.
Мужики только что поужинали и, сильно уставшие, намеревались лечь спать...
Они начисто проигнорировали просьбу хозяйки, радушно предоставившей нам ночлег и стол.
Я, шатаясь от многочасовой утомительной работы, встал из-за стола и пошёл во двор...
Из последних сил, пока не свалился, я закидывал сено в указанное хозяйкой место его хранения.
Мужики сжалились, видя, как надрывается их хилый однокурсник и, недовольно бурча, закидали всё сено в полприсеста.
На следующий день, следом за быстро исчезнувшим из деревни обрадованным преподом, к нам прибыл гонец второй половины потока, также долго блуждавшей по деревням Тонкинского района в поисках работы.
С его слов, они «приземлились» в соседней деревне.
А мы и не догадывались!
Давно бы сходили проведать однокурсников!
Подробности их пребывания на «картошке», о которых я узнал позднее из рассказа Шурика, я изложил в параграфе «Шурик Малышев».
Через несколько дней со дня приезда выяснилось, что никто, кроме Гели, не хочет работать на кухне.
Геля – огненноволосая еврейка.
Рыжая, как солнышко!
Поэтому и звали её «Гелей» (Гелиос Бог Солнца, если верить древним грекам)
Всё её лицо и тело покрыли обильные крупные веснушки.
Казалось, что рыжие отметины залезли ей на ладони и пятки.
Не могу сказать, что Геля искала работы поспокойнее, полегче и посытнее...
(Позднее я узнал на собственной шкуре, что это такое, работа на кухне ССО!).
Но она пообещала исправно выполнить все обязанности повара и официанта.
В одном лице типичного представителя еврейской национальности.
Но при одном условии: выделения ей в помощники исполнительного и трудолюбивого мужика.
Желательно покрасивше.
Дабы радовал глаз утомлённой стряпухе!
Нужно было насобирать и наколоть дрова, натаскать их в домушку, выполнявшую роль столовой, растопить печь.
Требовалось много воды для приготовления пищи и мытья столовой и кухонной посуды.
Её тоже нужно было натаскать из колодца.
Все мужики, несмотря на суровый труд на уже начинающей к концу сентября промерзать земле, категорически отказались.
Командир и комиссар, посовещавшись, предложили полноценный оклад бойца тому, кто отважится занять место помощника Главного Повара.
После продолжительного молчания собравшихся только один поднял руку.
Это я – Павел Смородин.
Чистокровный гой.
Я согласился.
Потому как захотелось изменить вид монотонной физической нагрузки...
Так и получилось.
Вставать приходилось не позднее 5 утра, ложится – ближе к двенадцати ночи.
Мы с Гелей много времени проводили вместе за чисткой картошки и других овощей, за мытьём посуды и полов.
Приготовление блюд полностью лежало на ней.
Я, как представитель сильного пола, брал на себя все виды тяжёлой работы.
Долгими часами за работой мы переговорили на множество тем.
Поэзия оказалась для нас общей темой для обсуждения.
Я не любил Окуджаву (так уж сложилось), в принципе признавая его песенно-стихотворный талант, но Гелю, его ярую поклонницу, моё отношение к Окуджаве оскорбило до глубины души...
Мы чуть не поссорились!
Я не отнёсся к тому разговору на тему поэзии слишком серьёзно.
А Геля, оказалось, приняла мои слова слишком близко к сердцу.
Спустя более четверти века она припомнила мне тот случай.
Скривившейся рыжей физиономией продемонстрировав мне, что не хочет после всего сказанного тогда, в (ставшем уже бесконечно далёким...) 1981 году, со мной разговаривать даже в нынешнем 2008-ом (когда мы встретились с ней на вечере, посвящённом 25-летию нашего выпуска).
...Результаты уборки урожая силами студентов-медиков ошеломили!
План совхоза был перевыполнен всего за две недели!
Местная районная газета трубила в медные трубы, славя вовремя подоспевшую помощь в виде половины курса санфака.
Все ликовали!
Откуда-то узнав о начисленных нам суммах гонорара, колхозники потянулись на государственные поля, напрочь забросив свои подсобные хозяйства и личные земельные участки с той же самой картошкой!
Своим ударным трудом мы заразили последнего пенсионера-лентяя и редкого пьяницу-колхозника!
Несчастные, какое разочарование ждало их в ведомости выдачи зарплаты через месяц, когда волшебно заработавших студентов давным-давно и след простыл!
Через две недели наступил день расчёта...
Каждый из нас получил по 311 рублей!
Огромная сумма по тем временам (в пересчёте на месячный заработок это 622 рубля!).
Директор стал уговаривать нас остаться ещё на две недели, пообещав такие же солидные расценки.
Но взрослые парни-женатики, привыкшие к регулярной половой жизни, уже страдали болезнью, называемой «хронический спермотоксикоз».
У некоторых из них были дети младенческого возраста.
Они категорически отказались, истосковавшись по чистым постелям, вкусной еде и – главное – тёплой, мягкой, ласковой бабе, подмахивающей навстречу закоченевшему от воздержания члену.
Мы рванули домой с пачкой трёшек приятной толщины и не менее приятными мыслями «А на что бы их потратить?».
