24.5: §5. Шамшуринский шнурок". Глава двадцать четвёртая: «Моё творчество конца семидесятых - начала восьмидесятых». Из книги "Миссия: "Вспомнить Всё!"
Глава двадцать четвёртая «Моё творчество конца семидесятых - начала восьмидесятых».
Шамшуринский шнурок
И всё-таки впервые мои стихи были опубликованы чуть ранее, в конце июня 1978 года, в газете Горьковского медицинского института «Кировец».
Затем, на протяжении всего времени обучения в институте, на страницах «Кировца» появилось не менее двух десятков подборок моих стихотворений.
Самой знаменательной стала публикация с фотографией интеллигентного вида бородатого автора под заголовком «Знакомьтесь: Павел Смородин» с предисловием члена Союза Писателей СССР В. Шамшурина (Газета «Кировец» от 10.06.1981).
«Павлу Смородину пишется трудно, но то, что им написано, привлекает подлинностью чувств, полной откровенностью и непреходящим желанием быть самим собой в таком сложном и многозначном деле, как поэзия. Мне нравится упорство молодого автора, его бескомпромиссность и отвага, его чуткое отношение к внутреннему миру современника. Конечно, он ещё не владеет в совершенстве техникой стиха, здесь ему ещё предстоит много работы, но уже и сейчас его лирические откровения проникновенны и притягательны. От всей души желаю ему доброго пути в литературу, где истина и красота, мудрость и милосердие превыше всех благ на свете! Валерий Шамшурин».
Шамшурин знаком со мной с 1974 года, когда после нашумевшей моей заметки «Урок физкультуры» в «Пионерский Правде» посетил нашу 120-ую школу.
Он провёл в нашем классе урок поэзии, где почитал свои стихи, ознакомил ребят с творчеством ведущих нижегородских писателей, послушал наши первые опыты стихосложения.
Для участия в обсуждениях молодёжного литературного объединения «Данко», которым он руководил тогда, он отобрал двоих: меня и Ленку Грачёву, будущую учительницу литературы и русского языка, вернувшуюся спустя годы в родные пенаты уже в статусе преподавателя.
На заседании объединения я прочитал свои стихи.
Ленка выступать категорически отказалась.
Оробела.
Тогда я вышел читать её стихи, добавив в репертуар и ещё одно изначально Грачёвское стихотворение, отредактированное мной до такой степени, что оно, поневоле, стало совместным.
Две последние (мои) строчки этого стихотворения звучали так:
«Солнце клоуном лиловым
Зажигает клёны-свечи...».
С тех пор Шамшурин постоянно приглашал меня к себе в любое удобное время для того, чтобы знакомить его с последними моими авторскими произведениями.
Он внимательно прочитывал всю мою мазню.
Даже работая в Волго-Вятском издательстве редактором, когда времени у него было в обрез, он жертвенно и мужественно посвящал час-другой для критического разбора моих свежих стихов.
Меня это обстоятельство поражало.
Ну зачем, зачем ему, маститому писателю, тратить столько драгоценного времени на слабенького, начинающего рифмоплёта, делающего самые первые, ещё пока неуверенные шажки в бескрайний простор высокотребовательной настоящей Поэзии?
Однажды он хитро спросил меня: «А ты мог бы не писать?».
Я уже знал этот приёмчик.
Понял, что это не оценка моих творений, а элементарное тестирование на прочность.
«Нет, — ответил я, — это у меня в крови...».
С гордостью (немного, конечно, преувеличивая) я писал в стихотворении «Моему первому редактору»:
«Не горжусь, — но всё-таки: простите! —
Сыплет щедро в толстые кули
Мне, скупой на лесть, поэт маститый
Похвалы звенящие рубли...
...Вы меня спасали от бездарности...
Ваших слов — и тёплых, и простых —
Медные монеты благодарности
Мне дороже славы золотых!»
В 1982 году я стал подозревать, что у Шамшурина, несмотря на его широко известную работу с молодёжью, ко мне какой-то неискоренимый научный интерес.
Как к подопытному кролику.
В лучшем смысле наших тесных взаимоотношений я мог бы предположить, что в моих стихах он искал подтверждение своим мыслям.
Рекомендовать мои стихи для печати, имея абсолютные связи с миром издательств и газет области, он по-видимому не собирался.
Его постулат, имевший глубокие корни в почве устоявшихся убеждений — «Талант пробьёт себе дорогу!»
Видимо, и он понял моё недоумение.
Поэтому в одну из встреч он попытался успокоить меня: «Ты сможешь что-нибудь создать. Но говорить об этом рано».
Этой теме я посвятил свои стихи следующего содержания:
«Я приношу ему всегда
С упрямством юного барана
Плоды огромного труда —
Стихи, поэмы и романы.
А у него во лбу — звезда
Литературы ветерана:
Его укор — удар хлыста,
А смех колючий — соль на рану...
Но он не хочет — со стыда? —
Меня обидеть словом бранным:
«Ты сможешь что-нибудь создать,
Но... говорить об этом рано...».
Как результат внутреннего диалога с писателем я возмущался:
«Талант пробьёт себе дорогу»,
В пути немало потеряв.
Бездарность — прётся носорогом:
Ему заслон всегда дыряв».
Были у нас с Шамшуриным и споры, и недопонимания.
Рассматривая очередную подборку моих стихов, представленных на его строгий суд, он восхитился стихотворением «Душистая трава укроп».
Приведу его полностью:
«Голоду 1947-1948 г. г. посвящается
1.
Болела,
Недоедала,
Но всё отдавала,
Чтоб
Голодной стране
Хватало
Душистой травы
Укроп.
А после работы,
Тошной,
Шла в очередь –
Вся в огне, –
Чтоб с горстью
Сырой картошки
Под вечер
Придти ко мне.
2.
Картошка на вкус –
Не то, что…
Гораздо сытней она.
« – Мам,
Брось ты
Чуток картошки.
Кому же трава
Нужна?»
Но, значит,
Росла для порядка –
И мама была права! –
На длинных-предлинных
Грядках
Невкусная эта трава…
3.
И запах
Травы душистой,
И – что-то недетская –
Злость
Ночами меня
Душили
До страшных зелёных слёз.
И будто
С огромной силой
Крушил я
Травы снопы…
А впрочем,
Мне это снилось –
Ведь сны у детей –
Глупы.
4.
Тот день
Мне мерещиться будет…
С каких это
Бабьих щедрот
Совсем незнакомые люди
Столпились
У наших ворот?
Соседка
Сказала кому-то,
Платок
Прижимая у рта:
– Остался…
Раздетый-разутый…
На фронте – отца…
Сирота-а-а…
5.
Мне холодно.
Стены голы…
За окнами –
Снежная мгла.
Кто спрятал
Твой тихий голос,
Улыбку
Усталых глаз,
Глубоких морщин излуки –
В сколоченный наскоро
Гроб?
…И пахли
Мамины руки
Душистой травой укроп».
«Как?.. Где?.. - ходил он в глубоком волнении, — Откуда ты можешь это знать? Тебе кто-то рассказал об этом? У тебя есть знакомый среди ветеранов войны?».
(Зачем мне знакомые ветераны войны, если таковым являлся мой отец?)
Нужно отметить, что у меня был определённый период 77-78 годов, когда я увлёкся темой войны и написал ряд стихотворений на эту тему.
«Душистая трава укроп» была посвящена послевоенному голоду 1947-48 годов.
Мне никто не рассказывал про этот укроп.
Тем более про его необыкновенную полезность (или необходимость для лечения раненых, как можно подумать, прочитав стихотворение).
Мать с отцом рассказывали мне о голоде тех лет, потому что сами пережили его.
Я спросил восхищённого и взволнованного Шамшурина: «Вы не будете возражать, если я отнесу эти стихи в газету «Ленинская смена» и сошлюсь на вашу рекомендацию?».
«Конечно!», — вскричал тот.
Потом, немного подумав, спросил: «А это действительно было?» (имея в виду происходящее в стихотворении).
«А укроп действительно полезное растение?»
«Да нет, конечно, всё это я придумал!» — простодушно заверил я Шамшурина, желая его успокоить.
(А следовало бы сказать: «Это художественный вымысел»)
«Придумал?» — разочарованно протянул маститый писатель, редактор Волго-Вятского издательства.
«Да. Никто об этом мне не рассказывал. В реальности этого не было».
Шамшурин ненадолго задумался, потом резко, вдруг изменившимся сухим металлическим (если не сказать, отчасти грубым) голосом резюмировал: «Не пойдёт!».
Сказал — как отрезал.
Как ныне Жириновский: «Повесить!»
У меня чуть очки не слетели с переносицы от неожиданности этих слов.
Я не стал доказывать известному поэту, что художественная литература вся есть одна сплошная выдумка на основе конкретных фактов или переживаний.
Важно лишь то, как автор отразил на бумаге возникшие чувства, как пропустил через себя тронувшие до глубины души эмоции!
Иначе вся литература превратилась бы в документальный репортаж.
Но рассерженный Шамшурин оставался непреклонен.
Кстати, много позднее я в справочнике лекарственных растений вычитал следующее: «Укроп — чудодейственное растение, применяющееся, как пища и лекарство. Обладает широким спектром действия. В пищу употребляется не только зелень, но и семена, которые в зимний период придают пище своеобразный аромат и являются источником биологически активных веществ и витаминов....Укроп — общепризнанное лекарственное растение. Обладает свойствами противоядия, успокаивает боль и рези в животе, характерен мочегонным действием, лечит бронхиальную астму, применяется при недостаточной функции печени и селезёнки. Для перечисленных выше заболеваний рекомендуется отвар из листьев, стеблей и семян укропа. В зимний период добавление в пищу семян укропа разнообразит стол и создаёт высокий лечебный эффект для пищеварения и очищения кишечника»
(Из Книги «Ваш талисман. О целебных свойствах драгоценных камней и растений». Центр народной медицины. Изд-во «Сантана», Минск, 1992 г.).
Врезалась в память одна из встреч с Шамшуриным.
Я отыскал его в каком-то клубе.
Обратил внимание на его грубые дешёвые из кожзаменителя ботинки.
На одном из них не было шнурка.
Он поймал мой ошарашенный взгляд, всё понял и несколько смутился.
Именно в тот момент мне пришла в голову мысль, что даже те поэты, что добились признания на областном уровне, бедны, как церковные мыши...
Поэт, как и любой служитель Музы и — шире — Искусства с большой буквы, безальтернативно обречён на полуголодное существование.
Несытым он должен быть по определению.
Именно тогда я для себя твёрдо решил ни за что и никогда не связывать себя в профессиональном плане с творчеством.
Пусть оно сопутствует мне на жизненном пути.
Но не более того.
