В подъезде сыром в окружении мрачного дыма...

В подъезде сыром в окружении мрачного дыма,

Где лифт, по привычке, поломан,лишь лестничный ход,

Лежит с подоконника пав на колени терпимо,

И тихо дрожит, закрывая ладонями рот.

 

Проносятся мысли не Божьи в такое мгновенье:

Ползти и открыть то окно, что закончит судьбу:

И разницы нет, вместо тела окажется тенью,

Когда поцелуем дотронется кто-то ко лбу.

 

Последние ссоры и крики доводят до точки:

И блик им помянутых слов на морщины спадет:

А был бы я счастлив, родИла жена если б дочку?

Иль это написано сыну продолжить наш род?

 

Жалеть , не жалеть о живых - то не правое дело,

Судить их поступки, у Бога терпенье молить,

Нам Библия наша о правых поступках велела,

Не только подумывать, но а еще сотворить.

 

"Изменница та, с кем ты спишь в этой жуткой постели",

"Послушай, сынок, не желаю тебе я вреда",

Конечности ног отнялись уж давно, онемели,

Без коляски старик и не "ходит" теперь никуда.

 

На заводе огромном, когда-то,бывая, смиренно,

Свои руки о тяжкие ноши до крови пилил,

И лишь только голодной семья не была бы, а это-

Ведь не стоит того - он у Бога терпенья просил.

 

Теперь же живя, вместе с сыном, и милою внучкой,

Которой теперь не восьмой, а девятый уж год,

Ему жизнь не казалась огромной не тающей тучкой,

Ну а жизнь прожита с целью хлопот, семьи и забот.

 

Ни о чем не жалел никогда и был предан твердыне:

Должна быть у нищего люда простая семья!

Он должен кормить, одевать-с прошлых лет и отныне,

Пока позволяет работать мужская рука.

 

Но в каждой семье ведь случаются шумные "речи",

Тем более, женщина если в семье "завелась",

Но, если кормить, одевать, тебе попросту нечем,

Это значит потеряна сила мужская и власть.

 

Одинокий старик, поседевший, без силы ,калека,

Вспоминал те минуты, когда он за ручку водил,

А сынишка его целовал по морщинистым векам,

И старик этот знал, что он жизнь не бесцельно прожил...

 

"Ведь я видел ее, и не любит тебя эта баба!

Посмотри на нее-ведь другого ночами завет!"

"Убирайся, отец, я люблю ее, что еще надо?

И закрой свой поганый и снова клевещущий рот",

 

Старик промолчал, и надеясь, что сбудется счастье,

В любимой семье, где любимая внучка растет,

Он вещи забрал и покинул свой дом в одночасье,

И только лишь крики сынишки, что брошены в ход...

 

Не кинулся сын догонять, лишь плевок напоследок ,

На кухню ушел и теперь с сигаретой стоит,

Как миф понимания в семьях, к несчастью, так редок,

Как часто нам сердце о правде такой говорит...

 

Но звонок прозвенел в сына дверь, тот лениво поднялся,

"Посмотрите с окна, вы увидите... ниже, а там...",

Холодок по рукам и по сердцу тревожный поднялся,

Побежал он к окну, и не верит правдивым глазам:

 

Тот, кто дорог ему , кто взрастил, кто работал посмертно:

Кто желал ему счастья, и в жизни ни разу не бил,

Он теперь неживой... он исчез на века незаметно,

Не желая быть грузом, а так же обузою им...

 

Только крики сынишки теперь будут слышатся дале,

Он кричит об отце, о гордыне, "вернуть же хотел",

Но теперь на асфальте душа заплуталась печально,

И жалела о том, что его он обнять не успел....

 

02.04.17.