Каменная ловушка. Рассказ.
«Я нравлюсь юной красотке
бесстыдным бешенством желаний»
А.С.Пушкин
Каменная ловушка.
Рассказ.
Княжна Римская Виктория Олеговна стояла на вершине скалы и, истоурившись, смотрела в каменную бездну, где на камнях лежал её жених граф Петровский Иван Иванович, который по неосторожности сорвался почти с вершины, упав вниз. Беда была еще в том, что он, падая, протащил страховочный канат и вещмешок с продуктами и водой с собой, лишив её возможности спуститься к подножию, а так ей придется обойти скалу и через снежный склон искать дорогу туда, куда он упал, что было небезопасно и проблематично при отсутствии навыков, не зная местность.
- Господи, зачем я поддалась этой глупой, опасной затее Ивана,- плача, причитала она, - не стала отговаривать его, ведь, уверял, что имеет опыт для восхождения, а вишь, как оно вышло-то,- и обреченно шла в сторону снежных гор в поисках тропинки вниз, придавив уголок платка камнем, чтоб потом найти это злополучное место.
Вокруг была обвораживающая красота, но она её не замечала, оное трагическое событие и безлюдье еще больше обуяло её страхом. Стоял полуденный зной, невыносимо хотелось пить, но тут были голые скалы без снега, лишенные растительности. За оными событиями из-за облаков наблюдали верховный бог и его ревнивая жена Гера, которая, ничуть не огорчаясь, противостояла Тучегонителю, мол, пусть сама смертная справится со своей бедой, и он, нахмурив молниеносные брови, промолчал, как всегда втайне от нее решал судьбу землян. Отец богов и людей, как называл его Гомер, всегда вмешивался в судьбу богов и людей, и на этот раз не остался в стороне, велев Сотейре проявить милосердие к смертной-красавице, которая по воле судьбы оказалась в безысходном положении.
Княжна Виктория хорошо помнила каменные дома горцев, когда они начали восхождение, теперь она, измученная от жары и жажды, не знала, куда итти. Все равно сгинуть мне в этой каменной ловушке, став жертвой духам гор, надобно дождаться вечерних сумерек, может, тогда я увижу огонь от костра, а щас не видно даже дымка из труб, кто же топит очаг летом, если вечером, тогда она, возможно, увидит дымок с искрами, - думала княжна и обессилено опустилась на камень в тени от скалы. Она оказалась права, с наступлением вечерних сумерек, вдали у подножия гор увидела спасительные проблески огня и направилась прямо в сторону едва заметного огонечка, то спотыкаясь в темноте, то падая. Она увидела стадо овец, сбившихся в кучу и чуть поодаль небольшой табун лошадей пасущихся, рядом текла горная речушка, но никого не было видно, слышно было фырканье лошадей, и только на самом берегу из шалаша, устроенного из прутьев, покрытого ветвями, просачивался тусклый свет свечки и отблески догоревшего костра.
– Виденье, - промелькнула мысль, - следствие обезвоживания организма, пережитого горя, - и направилась на свет. Но это была спасительная жесть и воля олимпийских богов, которые начертали судьбу людей, и на этот раз, по воле Тучегонителя, не позволили погибнуть княжне, указывая ей на путь спасения, на то они и небесные воротилы. Княжна Римская не дошла до шалаша, в нескольких шагах силы совсем покинули её, и она упала, потеряв сознание.
Такое впечатление, что кто-то рухнул, у шалаша, - подумал пастух, который еще не спал и, увидев это диво, ошалел.
- Откуда здесь эта женщина дивной красоты, не Геката ль? Пастух, бережно подняв Викторию Олеговну на руки, отнес внутрь шалаша. Её жалкий вид потряс пастуха, двадцатидвухлетнего Селиванова Андрея Филимоновича, бывшего студента словесного отделения Московского университета, а ныне ссыльного, высланного на Кавказ за вольнодумство, и работающего на одного местного мелика за еду. Он, осторожно приподняв голову княжны, из фляжки вылил в рот немного холодной речной воды, а остаток в лицо и на грудь, не теряя времени, побежал к речке за водой. Она медленно приходила в себя, открыв глаза, истоурившись, смотрела на пастуха и инстинктивно отползла к выходу.
– Куда же вы, вы еще слабы, да скоро ночь, до деревни не меньше версты, а дорогу показать я не могу, так как нахожусь на работе, утром на рассвете уйдете, - произнес Селиванов.
– Вы русский? - садясь у выхода, спросила княжна Вероника.
– Да, но здесь живут горцы, если вы опасаетесь за свою честь, то напрасно, у меня сварена юшка, помните, из Суда: и юху влия в горнец,- доброжелательно произнес пастух, доставая котелок с костра. Княжна жадно пила воду, Селиванов понимал, что жажду следует утолять постепенно и взял из её рук котелок с водой: сразу много пить нельзя,- недовольно прошамкал он. Ей есть не хотелось, а рассказывать, что же произошло, не было сил, и она устало легла на бурку. Селиванов был растерян оным событием и не стал ломать голову: не ломай голову, если ничего изменить не в состоянии, говорил Данте, она очнется от шокового состояния и всё расскажет, нужно терпеливо ждать. Он обошел пастбище, все животные, насытившись, находились во власти Гипноса. Она, эта незнакомка, была очаровательна, будто, из свиты самой Афродиты, на лице, на руках и ногах видны были ссадины, подол простого ситцевого платья был разорван, спящая красавица изможденная находилась в объятиях самого Морфея и крепко спала. Ночь прошла спокойно, наступал рассвет, за горами появилось ярко-красное зарево, дневное светило обозначило свое появление, образуя в долине причудливые тени, смешиваясь с исчезающими утренними сумерками Никты. Селиванов хлопотал у костра, подвесив над ним котелок с вчерашней юшкой, а в другом котелке варился чай. Княжна Виктория Олеговна, съежившись от холода, вышла из шалаша и подошла к костру.
- Вы, наверное, вовсе не спали, уступив свой лежак мне, однако, ночью очень холодно,- грея руки у костра, тихо произнесла она.
– Меня зовут Андрей, бывший студент, а нонче политический ссыльный, сосланный из России за посещение кружка Герцена и Огарева, богатый знакомый абазинец пристроил меня, а то, чах бы я в каменоломне, добывая известняк, - бодро произнес Селиванов.
– А я, стало быть, княжна Римская Виктория Олеговна, и у меня горе, упал в пропасть и разбился мой жених Петровский Иван Иванович, мы недавно помолвлены в церкви в Сухуми, которая за бывшей турецкой крепостью Сухум – кала, и ему захотелось лазать по скалам, - и не договорила, её душили слёзы. Селиванов её не успокаивал, пусть плачет, может, слезы выдавят то горе, которое обуяло её сердце.
– Вам чай сахарить? – предложил он.
– Надо бы его достать из пропасти и увезти в Сухуми и похоронить в склепе предков, - отпивая чай, прошамкала княжна.
– Мне надобно пойти в деревню за подмогой, а вы пока побудьте здесь, ведь отару без присмотра оставить нельзя, хотя тут животным хорошо – богатые луга и вода рядом, я быстро,- отложив кружку-коноб с ручкой, произнес Селиванов, надевая чыгу.
- Мне только интересно, почему вы приехали в такую даль, когда там ближе южный склон Б.Кавказа через долину рек Бзыбь, Гега?
– Ему хотелось именно в скалистые горы, где он и нашел вечный покой по воле судьбы, - грустно ответила княжна, опустив голову.
– Внутри шалаша дробовик, заряжен, это на всякий случай, надеюсь, вы туда дорогу запомнили, понизу туда не пройти, придется спуститься сверху, можно попробовать, хотя, дело смертельно опасное,- оседлав лошадь, произнес Селиванов и ускакал.
Несмотря на ранее утро, южное солнце набирало силу.
– Пойти искупнуться, что ли?- подумала княжна, направляясь к речке, - боже мой, кругом горы да реки, там, в городе, мы не особенно замечаем, а когда оказываемся в объятиях девственной природы, то она будто завораживает нас. Горная река быстрым течением неслась вниз, поворачивая, расширяла свое русло. Как бы не утонуть, залезая в воду,- промелькнула мысль,- ведь, беда бедой помыкает. Искупнувшись, прямо не снимая платье, она легла на зеленую траву, смотрела на чистое небо, которое над горами отливалось в бирюзовый цвет. Тридцатипятилетняя княжна Римская была потомком древнего рода столбовых дворян, обосновавшихся на абазгской земле после изгнание персов и турок, имела поместье в долине реки Гега вблизи Сухуми, где жила в своем особняке. Она была красива, богата, образована, но, несмотря на все эти её достоинства, продолжала оставаться одна, никто из знакомых, тем более, из фатоватых фендриков, не решался заводить речи об «узах Гименея», предлагая ей руку и сердце, то ли боялись её дяди – помощника наместника его императорского высочества по Кавказу в Тифлисе, то ли причиной тому была её кичливость в балах, на вечеринках. Тут появился граф Петровский, приезжий из Тифлиса, который был из обедневших дворян, намного моложе её, что вполне устраивало княжну. На вопрос подруги, любит ли она его, она так и не смогла ответить, ограничилась тем, что он беден и будет предан ей, а там, может, и слюбится.
В полдень вернулся Селиванов с другом абазинцем и мальчишкой лет двенадцати.
– Покажите дорогу, княжна, с нами пойдет мой друг Ариф, а мальчик останется сторожить овец и лошадей, - взяв лошадь за уздечку, возбужденный от быстрой верховой езды, произнес Селиванов. Дошли до скал, княжна Римская лихорадочно искала платок, который был оставлен на месте, откуда упал в пропасть Петровский.
– Там, внизу, лежит чье-то тело, - крикнул Ариф, указывая пальцем в пропасть. Спускаться-то будет легче, а вот подняться по канату трудновато, - мотая головой, с опаской произнес Ариф. Селиванов был умным и находчивым, и начал прикреплять канат к седлу.
- Ты, Ариф, смотри за канатом, чтоб он не развязался, а когда снизу махну рукой, поведешь лошадь, и она меня вытащит, - волнуясь, произнес Селиванов, обматывая канат вокруг талии. Граф Петровский лежал на камнях, все его кости были переломлены, лицо было изуродовано хищниками: у людей горе, а они тут пир устроили, - подумал было Селиванов, брезгливо трогая тело графа, которое уже начало разлагаться. Конечно, это было жуткое зрелище, потрясающее превращение, как говорил Гамлет своему другу Горацио, Селиванов не понимал, зачем ей надобно поднимать труп и везти в Сухуми, забальзамировать, что ли? Но он для этого уже не годится, тут что-то не ладно, кто знает, может, она сама толкнула его в Тартар, да и у полиции могут возникнуть вопросы, а что, она сама об этом не догадывается?! Он махнул рукой, и канат, прикрепленный к седлу лошади, вытащил его.
– Лицо вашего жениха съедено хищниками, его тело разлагается, вас могут обвинить в умышленном убийстве, княжна, если нет свидетелей вашего совместного отъезда, то следовало бы похоронить его там, в царстве Никты, обложив камнями, иначе, вам придется доказывать следователю о его случайной гибели, и мало ли, пропадают люди в горах, став жертвами духов гор, - стоя перед ней, произнес Селиванов.
– Кроме служанки никто не знает, что мы поедем в горы, но точно, куда едем, ей было неизвестно, - ошарашенная доводами Селиванова, растерянно прошамкала княжна. Ариф поливал воду на его руки, смывая кровь из раны, которую он получил при подъёме. Тогда Селиванов повторно спустился в бездну, обложив тело Петровского камнями.
– Вы, княжна, теперь в своих молитвах его грехи-то помяните, как говорил Гамлет Офелии, давайте, и мы помянем его, тут уместны некрасовские слова: «ах, чем бы нам жизнь помянуть, не будь у нас тех дней», помолимся же и мы об упокоении души умершего, нашедшего приют на этих губительных скалах, - с оттенком сарказма произнес Селиванов, наливая в чаши коньяка. Она была удручена выводами Селиванова, и ей хотелось крикнуть ему в лицо, мол, что себе позволяешь, ты, ссыльный-пастух, но уняла свой гнев, он был умен и образован, энтот ссыльный, да и помог ей выжить в этой геенне огненной, и красив, как Ганимед, тем подавила свою неприязнь к нему.
– Вам нужно в деревню, - расседлав лошадь, начал, было, Селиванов. Ариф поможет вам переодеться и отправит вас в Сухуми, да поможет вам Бог.
– Мне нужно с вами поговорить, - выдавила из себя княжна, как можно, помягче, - вы уверены, что оный случай никому не станет известен? да, я богата, может быть, его не любила, но столкнуть человека в пропасть не смогла бы, но вы мне не верите, как Фома неверующий, вы мне нравитесь, и я хочу остаться здесь, с вами, боюсь возвращаться в свое поместье, вдруг, меня обвинят, а?
Да уж, и шекспировский поминальный пирог пошел на свадебный пир, - подумал Селиванов,- черная вдова еще не насытилась, вишь, сколько яда в её хелицерах, а вслух произнес.
- Если начнут дознаваться, то Ариф подтвердит, что сопровождал вас, и Петровский сам по неосторожности сорвался в пропасть, вот вам и свидетель, а что касается вашего пребывания здесь, то, поверьте, я ссыльный, мне вас кормить-то нечем, у меня ничего нет, кроме посоха и кнута-арапника, всё это хозяйское.
– Вечером загляну, Андрей, я всё устрою, - обнимая своего друга, мрачно произнес Ариф.
Прошел месяц с того злополучного дня, ссыльный Селиванов продолжал работать, мелик к нему относился хорошо и просил его учить его детей латыни и французскому языку.
– Ты, Андрюша, стал настоящим горцем, женись и навсегда останься у нас, я помогу построить тебе дом, - уговаривал его хмельной горный князёк, наливая конька в фарфоровые чаши.
Однажды теплым летним вечером у ворот дома мелика остановился щегольской экипажец, из которого, улыбаясь, выходила княжна Римская в платье из шанжана с короткими рукавами.
- Я за тобой, Андрюша, искренно полюбила тебя и привезла депешу о твоем помиловании и новый пашпорт, молю тебя, не отвергай меня, упрямства дух мне уже подгадил, - став перед ним на колени, со слезами произнесла княжна. Селиванов в глубине души ждал её, и её признание было для него отдушиной и, обнимая её, вспомнил слова Гете: любовь – вещь идеальная, супружество – реальная; смешения реального с идеальным никогда не проходит безнаказанно…
м.м.Б.
бесстыдным бешенством желаний»
А.С.Пушкин
Каменная ловушка.
Рассказ.
Княжна Римская Виктория Олеговна стояла на вершине скалы и, истоурившись, смотрела в каменную бездну, где на камнях лежал её жених граф Петровский Иван Иванович, который по неосторожности сорвался почти с вершины, упав вниз. Беда была еще в том, что он, падая, протащил страховочный канат и вещмешок с продуктами и водой с собой, лишив её возможности спуститься к подножию, а так ей придется обойти скалу и через снежный склон искать дорогу туда, куда он упал, что было небезопасно и проблематично при отсутствии навыков, не зная местность.
- Господи, зачем я поддалась этой глупой, опасной затее Ивана,- плача, причитала она, - не стала отговаривать его, ведь, уверял, что имеет опыт для восхождения, а вишь, как оно вышло-то,- и обреченно шла в сторону снежных гор в поисках тропинки вниз, придавив уголок платка камнем, чтоб потом найти это злополучное место.
Вокруг была обвораживающая красота, но она её не замечала, оное трагическое событие и безлюдье еще больше обуяло её страхом. Стоял полуденный зной, невыносимо хотелось пить, но тут были голые скалы без снега, лишенные растительности. За оными событиями из-за облаков наблюдали верховный бог и его ревнивая жена Гера, которая, ничуть не огорчаясь, противостояла Тучегонителю, мол, пусть сама смертная справится со своей бедой, и он, нахмурив молниеносные брови, промолчал, как всегда втайне от нее решал судьбу землян. Отец богов и людей, как называл его Гомер, всегда вмешивался в судьбу богов и людей, и на этот раз не остался в стороне, велев Сотейре проявить милосердие к смертной-красавице, которая по воле судьбы оказалась в безысходном положении.
Княжна Виктория хорошо помнила каменные дома горцев, когда они начали восхождение, теперь она, измученная от жары и жажды, не знала, куда итти. Все равно сгинуть мне в этой каменной ловушке, став жертвой духам гор, надобно дождаться вечерних сумерек, может, тогда я увижу огонь от костра, а щас не видно даже дымка из труб, кто же топит очаг летом, если вечером, тогда она, возможно, увидит дымок с искрами, - думала княжна и обессилено опустилась на камень в тени от скалы. Она оказалась права, с наступлением вечерних сумерек, вдали у подножия гор увидела спасительные проблески огня и направилась прямо в сторону едва заметного огонечка, то спотыкаясь в темноте, то падая. Она увидела стадо овец, сбившихся в кучу и чуть поодаль небольшой табун лошадей пасущихся, рядом текла горная речушка, но никого не было видно, слышно было фырканье лошадей, и только на самом берегу из шалаша, устроенного из прутьев, покрытого ветвями, просачивался тусклый свет свечки и отблески догоревшего костра.
– Виденье, - промелькнула мысль, - следствие обезвоживания организма, пережитого горя, - и направилась на свет. Но это была спасительная жесть и воля олимпийских богов, которые начертали судьбу людей, и на этот раз, по воле Тучегонителя, не позволили погибнуть княжне, указывая ей на путь спасения, на то они и небесные воротилы. Княжна Римская не дошла до шалаша, в нескольких шагах силы совсем покинули её, и она упала, потеряв сознание.
Такое впечатление, что кто-то рухнул, у шалаша, - подумал пастух, который еще не спал и, увидев это диво, ошалел.
- Откуда здесь эта женщина дивной красоты, не Геката ль? Пастух, бережно подняв Викторию Олеговну на руки, отнес внутрь шалаша. Её жалкий вид потряс пастуха, двадцатидвухлетнего Селиванова Андрея Филимоновича, бывшего студента словесного отделения Московского университета, а ныне ссыльного, высланного на Кавказ за вольнодумство, и работающего на одного местного мелика за еду. Он, осторожно приподняв голову княжны, из фляжки вылил в рот немного холодной речной воды, а остаток в лицо и на грудь, не теряя времени, побежал к речке за водой. Она медленно приходила в себя, открыв глаза, истоурившись, смотрела на пастуха и инстинктивно отползла к выходу.
– Куда же вы, вы еще слабы, да скоро ночь, до деревни не меньше версты, а дорогу показать я не могу, так как нахожусь на работе, утром на рассвете уйдете, - произнес Селиванов.
– Вы русский? - садясь у выхода, спросила княжна Вероника.
– Да, но здесь живут горцы, если вы опасаетесь за свою честь, то напрасно, у меня сварена юшка, помните, из Суда: и юху влия в горнец,- доброжелательно произнес пастух, доставая котелок с костра. Княжна жадно пила воду, Селиванов понимал, что жажду следует утолять постепенно и взял из её рук котелок с водой: сразу много пить нельзя,- недовольно прошамкал он. Ей есть не хотелось, а рассказывать, что же произошло, не было сил, и она устало легла на бурку. Селиванов был растерян оным событием и не стал ломать голову: не ломай голову, если ничего изменить не в состоянии, говорил Данте, она очнется от шокового состояния и всё расскажет, нужно терпеливо ждать. Он обошел пастбище, все животные, насытившись, находились во власти Гипноса. Она, эта незнакомка, была очаровательна, будто, из свиты самой Афродиты, на лице, на руках и ногах видны были ссадины, подол простого ситцевого платья был разорван, спящая красавица изможденная находилась в объятиях самого Морфея и крепко спала. Ночь прошла спокойно, наступал рассвет, за горами появилось ярко-красное зарево, дневное светило обозначило свое появление, образуя в долине причудливые тени, смешиваясь с исчезающими утренними сумерками Никты. Селиванов хлопотал у костра, подвесив над ним котелок с вчерашней юшкой, а в другом котелке варился чай. Княжна Виктория Олеговна, съежившись от холода, вышла из шалаша и подошла к костру.
- Вы, наверное, вовсе не спали, уступив свой лежак мне, однако, ночью очень холодно,- грея руки у костра, тихо произнесла она.
– Меня зовут Андрей, бывший студент, а нонче политический ссыльный, сосланный из России за посещение кружка Герцена и Огарева, богатый знакомый абазинец пристроил меня, а то, чах бы я в каменоломне, добывая известняк, - бодро произнес Селиванов.
– А я, стало быть, княжна Римская Виктория Олеговна, и у меня горе, упал в пропасть и разбился мой жених Петровский Иван Иванович, мы недавно помолвлены в церкви в Сухуми, которая за бывшей турецкой крепостью Сухум – кала, и ему захотелось лазать по скалам, - и не договорила, её душили слёзы. Селиванов её не успокаивал, пусть плачет, может, слезы выдавят то горе, которое обуяло её сердце.
– Вам чай сахарить? – предложил он.
– Надо бы его достать из пропасти и увезти в Сухуми и похоронить в склепе предков, - отпивая чай, прошамкала княжна.
– Мне надобно пойти в деревню за подмогой, а вы пока побудьте здесь, ведь отару без присмотра оставить нельзя, хотя тут животным хорошо – богатые луга и вода рядом, я быстро,- отложив кружку-коноб с ручкой, произнес Селиванов, надевая чыгу.
- Мне только интересно, почему вы приехали в такую даль, когда там ближе южный склон Б.Кавказа через долину рек Бзыбь, Гега?
– Ему хотелось именно в скалистые горы, где он и нашел вечный покой по воле судьбы, - грустно ответила княжна, опустив голову.
– Внутри шалаша дробовик, заряжен, это на всякий случай, надеюсь, вы туда дорогу запомнили, понизу туда не пройти, придется спуститься сверху, можно попробовать, хотя, дело смертельно опасное,- оседлав лошадь, произнес Селиванов и ускакал.
Несмотря на ранее утро, южное солнце набирало силу.
– Пойти искупнуться, что ли?- подумала княжна, направляясь к речке, - боже мой, кругом горы да реки, там, в городе, мы не особенно замечаем, а когда оказываемся в объятиях девственной природы, то она будто завораживает нас. Горная река быстрым течением неслась вниз, поворачивая, расширяла свое русло. Как бы не утонуть, залезая в воду,- промелькнула мысль,- ведь, беда бедой помыкает. Искупнувшись, прямо не снимая платье, она легла на зеленую траву, смотрела на чистое небо, которое над горами отливалось в бирюзовый цвет. Тридцатипятилетняя княжна Римская была потомком древнего рода столбовых дворян, обосновавшихся на абазгской земле после изгнание персов и турок, имела поместье в долине реки Гега вблизи Сухуми, где жила в своем особняке. Она была красива, богата, образована, но, несмотря на все эти её достоинства, продолжала оставаться одна, никто из знакомых, тем более, из фатоватых фендриков, не решался заводить речи об «узах Гименея», предлагая ей руку и сердце, то ли боялись её дяди – помощника наместника его императорского высочества по Кавказу в Тифлисе, то ли причиной тому была её кичливость в балах, на вечеринках. Тут появился граф Петровский, приезжий из Тифлиса, который был из обедневших дворян, намного моложе её, что вполне устраивало княжну. На вопрос подруги, любит ли она его, она так и не смогла ответить, ограничилась тем, что он беден и будет предан ей, а там, может, и слюбится.
В полдень вернулся Селиванов с другом абазинцем и мальчишкой лет двенадцати.
– Покажите дорогу, княжна, с нами пойдет мой друг Ариф, а мальчик останется сторожить овец и лошадей, - взяв лошадь за уздечку, возбужденный от быстрой верховой езды, произнес Селиванов. Дошли до скал, княжна Римская лихорадочно искала платок, который был оставлен на месте, откуда упал в пропасть Петровский.
– Там, внизу, лежит чье-то тело, - крикнул Ариф, указывая пальцем в пропасть. Спускаться-то будет легче, а вот подняться по канату трудновато, - мотая головой, с опаской произнес Ариф. Селиванов был умным и находчивым, и начал прикреплять канат к седлу.
- Ты, Ариф, смотри за канатом, чтоб он не развязался, а когда снизу махну рукой, поведешь лошадь, и она меня вытащит, - волнуясь, произнес Селиванов, обматывая канат вокруг талии. Граф Петровский лежал на камнях, все его кости были переломлены, лицо было изуродовано хищниками: у людей горе, а они тут пир устроили, - подумал было Селиванов, брезгливо трогая тело графа, которое уже начало разлагаться. Конечно, это было жуткое зрелище, потрясающее превращение, как говорил Гамлет своему другу Горацио, Селиванов не понимал, зачем ей надобно поднимать труп и везти в Сухуми, забальзамировать, что ли? Но он для этого уже не годится, тут что-то не ладно, кто знает, может, она сама толкнула его в Тартар, да и у полиции могут возникнуть вопросы, а что, она сама об этом не догадывается?! Он махнул рукой, и канат, прикрепленный к седлу лошади, вытащил его.
– Лицо вашего жениха съедено хищниками, его тело разлагается, вас могут обвинить в умышленном убийстве, княжна, если нет свидетелей вашего совместного отъезда, то следовало бы похоронить его там, в царстве Никты, обложив камнями, иначе, вам придется доказывать следователю о его случайной гибели, и мало ли, пропадают люди в горах, став жертвами духов гор, - стоя перед ней, произнес Селиванов.
– Кроме служанки никто не знает, что мы поедем в горы, но точно, куда едем, ей было неизвестно, - ошарашенная доводами Селиванова, растерянно прошамкала княжна. Ариф поливал воду на его руки, смывая кровь из раны, которую он получил при подъёме. Тогда Селиванов повторно спустился в бездну, обложив тело Петровского камнями.
– Вы, княжна, теперь в своих молитвах его грехи-то помяните, как говорил Гамлет Офелии, давайте, и мы помянем его, тут уместны некрасовские слова: «ах, чем бы нам жизнь помянуть, не будь у нас тех дней», помолимся же и мы об упокоении души умершего, нашедшего приют на этих губительных скалах, - с оттенком сарказма произнес Селиванов, наливая в чаши коньяка. Она была удручена выводами Селиванова, и ей хотелось крикнуть ему в лицо, мол, что себе позволяешь, ты, ссыльный-пастух, но уняла свой гнев, он был умен и образован, энтот ссыльный, да и помог ей выжить в этой геенне огненной, и красив, как Ганимед, тем подавила свою неприязнь к нему.
– Вам нужно в деревню, - расседлав лошадь, начал, было, Селиванов. Ариф поможет вам переодеться и отправит вас в Сухуми, да поможет вам Бог.
– Мне нужно с вами поговорить, - выдавила из себя княжна, как можно, помягче, - вы уверены, что оный случай никому не станет известен? да, я богата, может быть, его не любила, но столкнуть человека в пропасть не смогла бы, но вы мне не верите, как Фома неверующий, вы мне нравитесь, и я хочу остаться здесь, с вами, боюсь возвращаться в свое поместье, вдруг, меня обвинят, а?
Да уж, и шекспировский поминальный пирог пошел на свадебный пир, - подумал Селиванов,- черная вдова еще не насытилась, вишь, сколько яда в её хелицерах, а вслух произнес.
- Если начнут дознаваться, то Ариф подтвердит, что сопровождал вас, и Петровский сам по неосторожности сорвался в пропасть, вот вам и свидетель, а что касается вашего пребывания здесь, то, поверьте, я ссыльный, мне вас кормить-то нечем, у меня ничего нет, кроме посоха и кнута-арапника, всё это хозяйское.
– Вечером загляну, Андрей, я всё устрою, - обнимая своего друга, мрачно произнес Ариф.
Прошел месяц с того злополучного дня, ссыльный Селиванов продолжал работать, мелик к нему относился хорошо и просил его учить его детей латыни и французскому языку.
– Ты, Андрюша, стал настоящим горцем, женись и навсегда останься у нас, я помогу построить тебе дом, - уговаривал его хмельной горный князёк, наливая конька в фарфоровые чаши.
Однажды теплым летним вечером у ворот дома мелика остановился щегольской экипажец, из которого, улыбаясь, выходила княжна Римская в платье из шанжана с короткими рукавами.
- Я за тобой, Андрюша, искренно полюбила тебя и привезла депешу о твоем помиловании и новый пашпорт, молю тебя, не отвергай меня, упрямства дух мне уже подгадил, - став перед ним на колени, со слезами произнесла княжна. Селиванов в глубине души ждал её, и её признание было для него отдушиной и, обнимая её, вспомнил слова Гете: любовь – вещь идеальная, супружество – реальная; смешения реального с идеальным никогда не проходит безнаказанно…
м.м.Б.
