§ 5. Одноклассники

 

Группа ребят, относящих себя к «элите класса», тоже неплохо одевалась, училась только на «хорошо» и «отлично», держалась в стороне от таких, как мы.

Остальные («прочие») для них были презренной серой массой, не достойной внимания.

Высказывалось предположение, что это были дети еврейско-торгового клана, поэтому наш (как могло бы показаться, «полублатной»), класс имел лучший набор сильнейших преподавателей школы и считался лидером по шкале успеваемости. Но это всего лишь «отдельное мнение» кого-то из «замечательных» (от слова «замечать») родителей.

 

В девятом классе редкие двоечники, драчуны и хулиганы отсеялись, покинув школу навсегда.

А к нам, ответной приливной волной, влились успевающие ученики из других классов (три восьмых класса слились в два девятых).

Уровень класса заметно повысился (к тому же мы, наконец, стали учиться с утра).

Наш восьмой «в» класс в девятом получил литеру «А», что подчёркивало высочайший школьный статус учащихся в нём.

 

Некоторые из ребят, которые попроще, мечтали если не попасть в группу элиты, то хотя бы изредка с ней контактировать.

Подлизывались, напрашиваясь на совместный футбол после уроков: все ученики, кроме нас с Вяхиревым, жили компактно, в одном микрорайоне, около магазина «Водников» (так называемый «Водный магазин», т. е. принадлежавший Судоремонтной базе, находившейся на Молитовском затоне реки Оки, или, иначе, СЭРБ).

 

 

Большаков

 

Одним из первых моих приятелей стал мальчик по фамилии Большаков, «новенький». Он вырос в очень бедной семье. Ребёнок ничего интересного в жизни не видел.

Он сразу прилепился ко мне, обнаружив, что я, в отличие от прочих одноклассников, побрезговавших нищим изгоем, не спешу оттолкнуть его от себя.

 

Мы стали общаться. В пятом классе «в» 120-ой школы я тоже был новичком. Никого не знал. И со мной никто в классе не стремился подружиться.

(Как и сейчас на Поэмбуке)

 

Я рассказал Большакову однажды о своём увлечении коллекционировании марок. Он заинтересовался. А когда я заявил ему, что в моей коллекции есть марки иностранного государства, он попросил меня показать их.

В ответ я пригласил его придти как-нибудь вечерком ко мне домой.

 

Большаков пришёл вместе с младшим пятилетним братиком. Родители отпустили его с условием, что он немного погуляет с ребёнком.

Мы уселись за стол почаёвничать, а потом я пригласил его в большую комнату, где у меня хранился альбом с драгоценными марками.

 

Я ознакомил его с коллекцией. А когда очередь дошла до иностранных марок, он впился в них жадным взглядом, будто не веря своим глазам.

Пауза неприлично затянулась. Меня несколько удивил его остолбенелый вид. Ждать, пока он наглядится на, в общем-то ничем не примечательные, серенькие марки с ангийскими буковками, мне надоело, и я удалился по своим делам в другую комнату.

 

Когда я вернулся, альбом лежал на тумбочке, а Большаков как-то сразу засобирался уходить.

Странно, что он пробежал мимо меня, открыл дверь и, не попрощавшись, с выпученными зенками ринулся вниз по лестнице, забыв про ребёнка.

Тот, увидев убегающего старшего брата, жалобно захныкал.

Мы с матерью выскочили в подъезд и стали звать Большакова. Он услышал нас где-то на нижних этажах.

Вернулся.

Мы помогли ему одеть ребёнка и проводили до двери.

 

Я через некоторое время решил посмотреть альбом с марками.

Тех самых, импортных, я в нём не обнаружил.

Я сообщил матери об этом, и странное поведение Большакова подтвердило моё опасение, что марки похитил мой гость.

Мать рассказала о происшедшем классной руководительнице.

Людмила Арсентьевна, в свою очередь, накрутила хвосты родителям Большакова. Те заставили его с позором вернуть похищенное.

 

Вскоре, на следующий год, Большаков исчез. В классе первого сентября он не появился. По-видимому, родители перевели его в другую школу. Сегодня я чувствую большую вину, считая себя причиной резкого исчезновения Большакова из школы.

(Но тогда я думал, что справедливость восстановлена! И благостно торжествует!).

 

 

Братцев

 

Из других одноклассников мне особенно запомнился Саша Братцев — простой парнишка низенького роста, весельчак и балагур, поклонник наших с Афанасовым юмористических начинаний.

Хохотал всегда заразно.

Любил подколы и розыгрыши.

 

Однажды он долго стоял у доски, переминаясь, с полуоткрытым ртом, изображая чрезвычайное волнение, из-за которого он, якобы, не мог выдавить ни слова.

В этом заключалась вся суть его артистической идеи.

На что он рассчитывал, не знаю.

Но в очередном свежем номере «Скомороха» с моей лёгкой руки тут же появилось обличительное стихотворение «О двоечнике».

Написано оно в виде прямой речи в подражание Владимиру Маяковскому:

 

« — Скажу вам, ребята, в себе не тая,

Не откладывая «на потом»:

Стоял он, стоит он, и будет стоять,

Как рыба, — с разинутым ртом!».

 

 

Ягунов с Ярцевым

 

Отличниками у нас были Ярцев и Ягунов — выхоленные причёсанные мальчики в шикарных пиджаках и соответствующей презентабельному виду гордыней.

Оба — как элитные эсесовцы — высокие, видные парни (Ягунов был ростом за 180 сантиметров, Ярцев — на пару сантиметров пониже, что и определяло его несколько подчинённое, подобострастное отношение к Ягунову).

Если Ягуновская внешность была несколько грубоватой: оттопыренные уши, мясистые губы, толстоватый нос, кривые мускулистые волосатые ноги, то Ярцев обладал достаточно интеллигентными чертами.

 

Оба они формировали так называемый «элитарный центр нашего класса».

В их группу общения входили только самые достойные — мальчики и девочки из обеспеченных семей.

Многие «середнячки» мечтали хотя бы изредка потусоваться в их обществе!

Униженно напрашивались поиграть с ними в футбол после уроков...

 

Новиков

 

Помню Вову Новикова, настолько тихого паренька, что он едва был заметен в кипучей жизни нашего класса.

Он обладал редким, как я теперь понимаю, уникальным теноральным окрасом тембра голоса.

 

Калякин

 

Наверное, самым тихим и неприметным в классе был Калякин.

Такой же манипусенький, как и мой Серёжка Сорокин.

Никогда и нигде не высовывался.

Порой создавалось ощущение, что его попросту нет.

 

 

Зенченко

 

Острым, цепким язычком обладал Сашка Зенченко. Любил «подцепить» любого при первой же возможности.

Радовался своей удачной саркастической шутке.

В этом отношении он был похож на своего тёзку Сашку Братцева, только последний скорее был благодарным ценителем чужого остроумия.

Иначе говоря, Братцев — читатель, а Зенченко — творец произведений сатирического жанра.

 

 

Филиппов

 

В седьмом классе нас «разбавили» двоечниками.

К нам пришли два так называемых хронических двоечника. Оторвы. Первостатейные хулиганы.

(В девяностых годах прошлого века такие становились «отморозками»)

Они стали конфликтовать друг с другом.

В плане лидерства.

Один из них, Филиппов, имел характерную внешность уголовника. Предводитель местных хулиганов.

 

Глядя на Филиппова, я стал приверженцем теории Чезаре Ломброзо, утверждавшего, что преступниками рождаются. Антрополог Ломброзо разработал систему физических признаков («стигматов»), которые характеризуют личность, наделённую преступными наклонностями (приплющенный нос, узкий низкий лоб, выдающиеся челюсти).

Для удобства определения склонности к правонарушениям он изобрёл «краниограф» — прибор для измерения частей лица и головы.

Он же — создатель первого полиграфа.

 

Исходя из наблюдений в собственной жизни, я тоже присоединился к сторонникам френологии.

(К слову, основоположником френологии является австрийский врач и анатом Франц Йозев Галль, заявивший об установленной им связи психики человека и строения поверхности его черепа).

 

Все отъявленные хулиганы, которые мне встречались, имели типичные «зековские» черты лица. К таким принадлежал и Филиппов.

 

Соперничество двух «криминальных авторитетов» класса переросло в открытую вражду.

На одном из уроков, который вела всеми любимая Мария Фёдоровна Попова произошла самая настоящая кровавая драка. Двоечники разбили друг другу морды.

 

Мне стало неудобно, я вскочил со своего места и стал увещевать разбуянившихся бандитов. На меня они, как на случайную муху, почти не обратили внимания, утирая рукавами разбитые носы.

 

 

Уличный хулиган

 

Один из уличных хулиганов (с улицы Гончарова) долго преследовал меня.

Он умело подлавливал меня по дороге из школы, требовал денег.

Я никогда не шёл навстречу этому сорви-голове.

Понимал, что стоит мне хотя бы раз уступить, он превратит меня в «дойную корову», обязанную отдавать сборщику податей всю мелочь, которой снабжала меня мать на расходы в школьной столовой.

 

Однажды тот не выдержал, окружил меня со своей шоблой у подъезда соседней с моим домом девятиэтажки и затащил в подъезд.

Там он продемонстрировал мне суть своих намерений, угрожая нещадным избиением.

В самый последний момент я вырвался и начал стучать в первую попавшуюся дверь квартиры с истошным криком «Спасите! Хулиганы бьют!».

 

Сейчас тогдашние мои вопли напомнили мне крик о помощи Коли Питерского из фильма «Джентльмены удачи»: «Помогите! Хулиганы зрения лишают!».

Но тогда мне было не до шуток.

 

Шобла во главе с предводителем мгновенно смылась. Дверь, конечно, мне никто не открыл.

Но главное, что приём сработал.

Придя домой, я рассказал обо всём матери.

Самое обидное, что как раз в тот момент к нам из Шатков приехала моя любимая кока.

Она-то и открыла мне дверь.

Как только дверь распахнулась, я выплеснул на ошарашенную коку все сдерживаемые ранее эмоции напряжения.

Я разревелся.

Праздник её долгожданного приезда превратился в мрачную сцену.

Мать сразу же резко сменила благостную тему разговора на плохо скрываемое агрессивное возмущение действиями известного ей хулигана.

 

Она на следующий день позвонила в отделение милиции Ленинского района с требованием приструнить распоясавшегося бандита.

В милиции хорошо знали и уважали заведующую детскими яслями Льнокомбината.

Некоторые водили туда своих детей.

Её обращение возымело действие: хулиган исчез из моего поля зрения.

 

Лишь один раз после произошедшего я увидел его физиономию, мелькнувшую в толпе центрального универмага.

Он тоже заметил меня, что-то шепнул приятелям и все они незаметно растворились в толпе...

 

 

Колесова

 

В школе позади меня сидела круглолицая миловидная девочка кукольной наружности Светка Колесова.

Она периодически заигрывала со мной совершенно детским образом: тыкала в спину ручкой, старалась побольнее ущипнуть, привлечь моё внимание другими мелкими провокациями.

 

Мне было странно наблюдать подобное поведение. Сам я никогда не дёргал девчонок за косички, не приставал за ненадобностью.

Считал, что это глупости.

Но хохотушка Колесова продолжала донимать меня своими приставаниями. Я понимал, что таким способом она хотела показать, что я нравлюсь ей.

 

На очередном уроке, когда мой живот привычно забурлил от вечной маминой геркулесовой каши в смеси с морковным соком, Светка удосужилась ткнуть меня в бок шариковой ручкой.

В тот самый момент я с большим трудом сдерживал атаку кипящего котла внутри себя.

Её укол совпал с очередной болезненной схваткой.

Я вздрогнул и издал утробный звук, подозрительно похожий на смачный пук.

 

Воздух я не испортил, но Колесова чуть не подавилась со смеху, акцентируя внимание окружающих на этом прискорбном для меня факте.

Я густо покраснел и обернувшись процедил: «Ты что? Ошалела совсем?»

 

 

Ширманова

 

В нашем классе училась, мягко выражаясь, чрезвычайно полная, отвечающая своей фамилии безвылазная троешница Ирина Ширманова.

Ей я посвятил стихотворение «Не слушал я учителей», разместив его на лучшей странице «Скомороха».

В нём, написанном в стиле признания в любви к большим размерам, были и такие строчки:

 

«Не слушал я учителей.

Их объяснений и заданий:

...Мой взгляд становится теплей

На этом ангельском созданье...

Всю жизнь стерёг свою мораль,

И в чувствах был всегда умерен,

Но — таял, томно обмирал,

Когда глазами тушу мерил...

Она в моих глазах плывёт,

Свои стирая очертанья,

Всё вширь и вширь растёт — и вот...

В её объятиях я таю...

Мне кажется, она сейчас

От парты тихо оторвётся —

И будет плавать битый час,

Пока о стену не упрётся.

И тут сплошные миражи

Меня, к несчастью, одолели:

...Она крутые виражи

Берёт, имея тонну в теле,

Так невесома и легка...

Теперь одна надежда греет:

Дождусь желанного звонка —

Сбегу из класса поскорее!».

 

 

Москвина

 

 

Её подружка, соседка по парте, Елена Москвина, казалась нам очень взрослой.

Красивая, ярко, броско, может быть несколько вызывающе накрашенная, она, вполне вероятно, уже давно жила так называемой «взрослой» жизнью.

Сопляки типа нас её категорически не интересовали.

Были случаи, когда посреди урока в класс врывался какой-нибудь двадцатипятилетный парень и просил её выйти на разговор. Учительница столбенела от такой неописуемой наглости и растерянно разрешала Москвиной покинуть помещение.

 

 

Евстратова

 

Заметно выделялась на общем фоне Марина Евстратова — отличница, активистка, комсомолка и просто красавица.

Уже в шестом классе, когда у большинства наших одноклассниц торчали только куцые косички и прыщики, формы её заметно выгодно округлились, грудь стала стремительно расти, как океанический риф, и мы, подростки пубертатного периода, наслаждались этим дивным зрелищем, забывая о теме урока.

 

Она была абсолютной любимицей нашей строгой классной руководительницы, Людмилы Арсеньевны, была с ней на дружеской ноге, могла позволить себе общаться с ней «запросто».

 

 

Новосёлов

 

Женя Новосёлов мне запомнился своим неуёмным стремлением проникнуть в особый, очень узкий круг «приближённых к философским знаниям», проще говоря, в круг умных, на его взгляд, людей.

К таковым он причислил и меня.

Он что-то видел во мне.

 

Чтобы быть хотя бы немного причастным к философскому мудрствованию, он в моём присутствии, а чаще наедине, выдавал элементарные, «самособойразумеющиеся», постулаты.

Выглядело это примерно так: «Да, Павел, как же оно всё сложно устроено: дважды два, понимаешь, — четыре! И никак по-другому! Ведь вон оно как!.. Да, Павел...».

 

И всё же нужно отдать ему должное: ни в драках, ни в склоках он замечен не был — безобидность была его характерной чертой.

 

 

Богданов

 

Большим грехом было бы забыть о комсорге нашего класса — Вовике Богданове.

«Вовик» он, потому что обаяшка, душа класса.

Кажется, не было среди нас, его поклонников, исключения, недоразумительно оставшегося равнодушным к нему.

...Мягкий, учтивый, доброжелательный «рыжик»-Вовик!..

 

Именно его я из сочувствия сделал главным героем «Поэмы о Комсорге», которую торжественно зачитал на перемене всем присутствующим в Пионерской Комнате.

Написанная лесенкой Маяковского, начиналась она с патетического восклицания:

 

«Вы знаете, Что такое Комсорг?!

Вы — знаете?..

Нет, наверно, не знаете...

Это — боль, увеличенная раз в сто сорок, —

И мучением этим он славен и знатен.

Ведь ему одному достаётся труднее,

Ведь ему одному — то зима, то жара...».

 

И так далее, перечисляя все тяготы несения комсомольской вахты.

 

 

Мещерякова

 

В восьмом классе к нам пришла новенькая — Марина Мещерякова, и сразу заинтересовала всех своим воспитанностью, оригинальным образом мыслей, нестандартной, очень своеобразной внешностью.

Худенькая, с приятным милым «кукольным» личиком (кстати, старшая сестра её выглядела как потрясающе миниатюрная куколка).

 

Единственно, что несколько отталкивало, так это длинные коричневые волосы, струящиеся по предплечьям до самых кистей.

Увы, о способах и возможностях облагораживающей эпиляции все мы узнали гораздо позднее, только в 90-х.

Но эта косметическая погрешность в её внешности не помешала мне сделать более тесным общение с ней на основе общих интересов.

 

Начиная с 1975 года я стал посещать платную секцию настольного тенниса в спортивном комплексе «Динамо», что на Свердловке, и я предложил ей ходить туда вместе.

Таким образом у меня появился официальный повод для внешкольного общения с ней.

 

Кроме того она жила в частном доме неподалёку от улицы Софьи Перовской, что находилась где-то на середине моего пути из школы на проспект Ленина.

Это обстоятельство я учёл, а она благосклонно разрешила мне иногда провожать её до дома.

Моим сопровождениям в качестве носильщика Маринкиного портфеля и почётного охранника благоприятствовало то обстоятельство, что зимой смеркалось рано, а идти по узким неосвёщённым улочкам частного сектора ей было боязно.

 

...Как-то раз мы неожиданно наткнулись на двоих взрослых парней.

Один из них нагло, раздевающе оглядел Маринку и выругался матом в её адрес. Что-то типа: «Вот это блядь!» или «Классная сука!»

Я встал на защиту красавицы и произнёс: «Учтите, я хожу в секцию самбо!».

 

Моё заявление не возымело нужного действия.

Парни ехидно рассмеялись и начали атаку.

«Беги домой!» — успел выкрикнуть я, получая ногой под дых.

Маринка рванула во все лопатки, а я остался принимать удары, взяв весь огонь на себя.

Главное для меня было не в том, чтобы защититься.

Мне важнее было отвлечь внимание местной взрослой шпаны от Маринки. Вполне вероятно, что они способны были и на изнасилование девственной школьницы...

 

Толстая зимняя одежда предохранила моё тело от синяков и ссадин.

Я терпеливо дождался, когда парням надоест измываться над малявкой.

Я упал в снег, а они ещё немного лениво попинали меня.

Скорее для вида.

Потому что особого урона мне не нанесли. Побоялись последующей огласки в случае возникновения разбирательств.

 

Совпадение: именно в тот злополучный вечер старший брат Саша поставил меня в ворота на придомовой площадке, где он с друзьями надумал поиграть в футбол.

Мяч обледенел и превратился в камень.

Саша нанёс сокрушительный удар по воротам.

Я смело парировал, выставив вперёд обе руки. Мяч попал в кисть правой руки. Я почувствовал резкую, острую боль...

 

Осмотревший меня врач травмпункта поставил диагноз: «Трещина пястной кости».

Меня загипсовали.

 

В школу на следующий день я, естественно, не пошёл. Пробыл на больничном две недели.

За это время Маринка Мещерякова в подробностях описала одноклассникам события вечера, когда на нас напали хулиганы.

Она собственными глазами видела, как они пинали меня в живот, и подумала, что я теперь, весь окровавленный, лежу в больнице с множественными переломами.

 

В школу я заявился как раненый герой гражданской войны или доблестный сотрудник органов внутренних дел (как Георгий Бурков в роли следователя в фильме «Старики-разбойники»: «А, пустяки. Не обращайте внимания. Бандитская пуля!»).

Ещё целых две недели я наслаждался восторженными взглядами одноклассниц и тщательно скрываемой ревностью одноклассников, демонстрируя твёрдый, как камень, белый бинтованный гипс на правой руке.

 

Мария Фёдоровна Попова, учительница литературы и русского языка, попросила меня попытаться написать диктант левой рукой.

Я героически выполнил её просьбу.

Растроганная, она продемонстрировала мою открытую тетрадь всему классу со словами: «Видите, Павел Смородин выполнил моё задание, несмотря на сломанную руку!».

 

 

Павлов и Панов

 

В девятом к нам присоединились лучшие ученики параллельного «Б» класса, пополнив заметно поредевшие — после отсева двоешников и троешников — ряды передового во всех отношениях класса.

Это Сергей Павлов, а также его друг, тоже Сергей, Панов, которому я посвятил одно из лучших стихотворений «Скомороха»:

 

«Погиб Панов, наш лучший слесарь!

Он смыл себя с нетрезвых глаз,

Чиня с достойным интересом

Последний в жизни унитаз.

Но мы отправить не забыли

В музей резинку от штанов,

Гвоздь и каблук, покрытый пылью, —

Чего владельцем был Панов».

 

Панов, конечно же, слесарем не стал.

Он закончил Горьковский строительный институт и начал свою карьеру с должности прораба строительного участка.

Всю жизнь он строил многоэтажные жилые дома.

 

Его товарищ, Сергей Павлов, страстно мечтавший о настольном теннисе, напросился ходить в секцию вместе с нами.

О нём я написал стихотворение «На уроке химии». Стихотворение посвящено случаю, когда Павлов, вызванный к доске и не выучивший урок, виртуозно уходил от грозящей расплаты с помощью пустого многословия вдалеке от темы домашнего задания.

 

Нужно иметь незаурядные способности, чтобы в течение долгого времени держать внимание учителя и класса, так и не ответив, по сути, ни на один вопрос урока.

Сразу возникают подозрительные аналогии, связанные с приёмами и уловками чиновников нынешних времён.

 

Вот что я «натворил»:

 

«Самозабвенно, увлечённо —

Не слыша нашего смешка —

Стараясь выглядеть учёным,

Ты пел о свойствах порошка.

Ты был сопрано, бас и тенор —

Свистел, гремел, сопел, гудел.

И жаль, что ты застрял на теме

«О растворении в воде».

На эту тему ты, похоже,

Изрядно вдруг фальшивить стал,

Как по стеклу — мороз по коже! —

Насквозь проржавленный металл.

Устав от скрежета и воя, —

Черна, огромна, и жирна —

Уже хотела злая двойка

Попасть в объёмистый журнал.

...Ты попросил начать сначала.

И стал орать, что было сил.

Учитель — выжат, как мочало —

Грозил колом. Но ты — просил!

Просил «спросить по прошлым главам», —

Сливались в просьбе стон и пыл, —

И по вопросу снова плавал.

Но как ты химию любил!

 

...Учитель строго, без утайки,

Спросил..., но — спрятанный дневник.

Конец твоей напевной байке!

Но ты и в этот раз не сник!

Учитель сдался: дал поблажку,

Предупредив: «В последний раз...»

...С эмоцией ты рвал рубашку,

Ведя бессмысленный рассказ:

Ты утверждал, что надо воду

Налить в сосуд «Ночной горшок»,

И в нём всю ночь, борясь с зевотой,

Мешать злосчастный порошок.

А чтоб процесс такой ускорить, —

Рекомендуется варить,

И заклинанье колдовское

Над тем сосудом говорить».

 

 

На пике литературной славы я стал примечать, что к моей речи прислушиваются не только ученики, но и преподаватели. Они незаметно и неосознанно превратили меня в эталон.

 

На уроке истории, который вела мама Васи Вяхирева Инна Васильевна, стоя у доски, я делал доклад о состоянии периода капитализма в России конца девятнадцатого века.

 

Уже не могу припомнить, какого политика времён революции я пытался скопировать, произнося слово «буржуа'зия» с ударением на букве «а». А может я исходил из ложно проверочного слова «буржуазный».

Поэтому из уст моих постоянно звучало как «бу'ржу Азия».

 

Инна Васильевна пристально посмотрела на меня и, прервав доклад, уточнила: «БуржуАзия? Это неправильно. Нужно говорить «БуржуазИя».

Я не стал возражать. Знал, что она была права.

 

 

Вредная упрямая Лариска-оппортунистка

 

Кто-то из девчонок, по-моему Лариска, вознамерился показать мне свою тетрадь, где классная руководительница Людмила Арсентьевна Болонина исправила слово «борятся» на «борются».

Этот глагол является исключением из правила.

Но девочка, видимо, правила не знала и с мнением учительницы была категорически не согласна.

 

«Скажи мне, за что Болонина мне поставила тройку?» — требовательным голосом пытала меня упёртая одноклассница, тыча пальчиком в исправленное и перечёркнутое красной шариковой учительской ручкой слово «борятся».

Я начал пространно объяснять спорщице, что данные глаголы по правилам пишутся через «я», но данный случай является редким исключением.

 

«Я бы не стал так резко снижать тебе оценку, правила ты знаешь. А незнание исключения заслуживает снижения оценки всего лишь на пол балла» — опрометчиво поделился я своим мнением с оппозиционеркой.

Разъярённая девчонка бросилась к Болониной, швырнула ей на стол свою тетрадь и безаппеляционно заявила: «Смородин сказал, что ваша тройка необоснованна!».

 

Растерянная заслуженная учительница подошла ко мне и попросила объясниться.

С чувством огромной неловкости я пересказал ей содержание нашей недавней беседы с настырной Лариской. Подтвердил, что учительница совершенно права. Лишь посетовал на чрезмерную, с моей точки зрения, строгость оценки.

 

Та же Лариска, в поисках справедливости умудрилась выкинуть в отношении Смородина ещё один фортель.

 

Избалованный повышенной опекой со стороны матери, в панике реагирующей на каждый мой чих, я быстро научился извлекать из этой ситуации так называемую «вторичную выгоду».

Как только я обнаруживал признаки недомогания — занятия в школе отходили на второй план.

 

Мама с работы звонила классной руководительнице и сообщала, что Павлик сегодня в школу не пойдёт, потому что плохо себя чувствует.

 

Однажды я просидел в горячей ванне дольше обычного. Почувствовал слабость.

Мама тут же разрешила мне в школу на следующий день не ходить. Отдыхать, улучшать самочувствие.

 

Через день Болонина перед всем классом потребовала у меня объяснить причины моего вчерашнего отсутствия.

Я потупился и, стыдясь, тихо выговорил: « Я угорел...».

«Где?» — изумилась классная дама.

«В ванне...» — ещё тише сказал я.

Суровая учительница мрачно промолчала.

 

Лариска хорошо запомнила моё нелепое объяснение очередного прогула.

Ещё через неделю она также не пришла в школу. Намеренно.

Когда Людмила Арсентьевна спросила, почему Лариска прогуляла занятия, та мстительно объявила: «Угорела!».

 

К десятому классу нам троим посетителям платной секции спортивного общества «Динамо» (мне, Павлову и Маринке Мещеряковой) о теннисе пришлось забыть, так как хорошие отметки перед поступлением в институт приобретали особую актуальность и первостепенное значение. Обещанных тренером спортивных разрядов мы так и не дождались.

 

Кстати, спустя годы Сергей Павлов стал большим начальником, работая много лет в должности заместителя председателя Сормовского районного исполнительного комитета (ныне — Сормовской администрации).

 

 

Грачёва

 

Отдельно о Лене Грачёвой.

С ней нас связывало то, что Лена, как и я, писала стихи.

Сама она из творческой семьи: её родной старший брат — Вячеслав Грачёв — известный художник, преподаватель Нижегородского художественного училища, участник всероссийских и зарубежных выставок.

 

Лену и меня отобрал маститый писатель, поэт Валерий Шамшурин как наиболее перспективных пишущих учеников, учил нас поэтическому мастерству.

Вместе с ней мы посещали областное литературное молодёжное объединение «Данко», где читали свои стихи.

 

Мне всегда нравились её строчки: «Что творится в этом мире? Или вновь вещует осень?»

 

Одно, прочитанное там, было совместным. Точнее, стало таковым после моего кардинального редактирования. Финальные, мои, строчки звучали так: «Солнце клоуном лиловым зажигает клёны-свечи...».

 

Я иногда заходил к ней домой и мы читали свои стихи друг другу.

Мою легкомысленную попытку сблизится уже физически она категорически отвергла, зная о наличии у меня «боевой подруги» Ленки Елутиной.

 

Закончив педагогический институт, она вернулась в родные пенаты — нашу школу — уже преподавателем русского языка и литературы. Дослужилась до высшей категории, стала заслуженным учителем РФ.