Февраль.
Метель рыдала в феврале
протяжно и нелепо
и над бескрайностью полей,
как стаю белых журавлей,
снега взметала слепо.
Тосклисво мёрзли тополя,
безмолвием одеты,
как будто вымерла земля
и над трезубцами Кремля
уже не будет света.
Всё похоронено зимой -
и вера, и надежда.
А белой плакальщицы вой
над погребённою Москвой
давным-давно затвержден.
И только шалая любовь,
не ведая сезона,
сквозь гнёт асфальтов и снегов,
как вешним проростком морковь,
стремится к горизонту.
В такой извечный парадокс
отчаянья и света,
оптимистичности берёз
и злобной жизни тусклый кокс
нас бросила планета.
Но что там - вьюги февраля,
и что там - вой сирены,
когда едва крупней нуля,
наверно,кажется Земля
стремительной Вселенной.
И в этом бешенстве времён
пронзительно и строго
со всех Галактик, всех сторон
несётся колокольный звон
к отвергнутому Богу!
протяжно и нелепо
и над бескрайностью полей,
как стаю белых журавлей,
снега взметала слепо.
Тосклисво мёрзли тополя,
безмолвием одеты,
как будто вымерла земля
и над трезубцами Кремля
уже не будет света.
Всё похоронено зимой -
и вера, и надежда.
А белой плакальщицы вой
над погребённою Москвой
давным-давно затвержден.
И только шалая любовь,
не ведая сезона,
сквозь гнёт асфальтов и снегов,
как вешним проростком морковь,
стремится к горизонту.
В такой извечный парадокс
отчаянья и света,
оптимистичности берёз
и злобной жизни тусклый кокс
нас бросила планета.
Но что там - вьюги февраля,
и что там - вой сирены,
когда едва крупней нуля,
наверно,кажется Земля
стремительной Вселенной.
И в этом бешенстве времён
пронзительно и строго
со всех Галактик, всех сторон
несётся колокольный звон
к отвергнутому Богу!