- Люба, Любонька! Где ты, сестрица моя милая? – звонкий голосок раздавался в просторной прихожей небольшого дома.

Этот дом парадным подъездом выходил на Калашниковскую набережную, состоял из семи комнат, огромной столовой и небольших помещений для прислуги, примыкающих к кухне, из которой доносился запах запеченного рождественского гуся с яблоками. Этот аромат приятно щекотал ноздри, заставляя чувствовать себя, ну, очень голодным.

Юная девушка легкими шагами мчалась по лестнице вверх. Её длинная коса, туго сплетённая из каштановых волос, с огромным белым бантом, едва поспевала за хозяйкой, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону. Подол ярко-голубого платья стелился по ковровой дорожке, которая длинным полотном легла по всей длине лестницы. Шаги девушки были легки и невесомы. Карие глаза светились счастьем от того, что она на рождественские каникулы была отпущена домой, если, конечно, этот особняк можно было назвать домом, ведь Агафья была воспитанницей своей родной сестры, и дом этот принадлежал Константину Петровичу – супругу Любови Васильевны, купцу первой гильдии, достаточно обеспеченному человеку, которому было несложно приютить родственницу, оставшуюся без попечения родителей.

На звонкий голосок сестры из личных покоев вышла Любовь Васильевна. Добродушно улыбнулась и раскинула руки, приветствуя младшую сестру:

- Агафья, ты, поди, весь дом напугала, так звонко извещая всех о своем прибытии! – шутливо отозвалась сестра. – Ну, иди же ко мне, душечка! Дай, я посмотрю на тебя. Да ты никак еще краше стала!

Яркий румянец вспыхнул на бархатных щёчках юной прелестницы.

- Любонька, ну, зачем же ты меня смущаешь? – вздохнула Агафья.

- Уж, тебе ли, мой дружочек, стыдиться меня? – со смехом, ответила Любовь Васильевна. – Дай, я нагляжусь хоть на тебя!

Люба, поцеловав троекратно Агафью, отстранила сестру от себя, окинула с ног до головы изучающим взглядом голубых глаз, доставшихся ей по наследству от отца – Василия Григорьевича, и вдруг тихо прошептала:

- До чего же ты похожа на маму, царствие ей небесное, нашему ангелу. Агафья, как же я тебя люблю, и ещё больше, потому что глаза у тебя нашей покойной мамочки – такие же ласковые, внимательные. Как же я истосковалась по тебе, Агаша!

На глаза Любови Васильевны набежали слезы. Она обняла и прижала сестрёнку к сердцу.

- Ах, не надо грустить, Любонька. Грех это – впадать в уныние. Я верю, что наши родители смотрят на нас с небес и радуются тому, что мы вместе, - стала успокаивать старшую сестру Агафья.

- Да, не будем печалиться, - согласилась Люба, промокнув уголки глаз кружевным платком. – Ну, пойдем скорее, сорока ты моя, расскажешь, как тебя мучили строгие экзаменаторы. Тебе же есть, чем поделиться со мной?

- Да, Любонька, ты можешь гордиться своей сестрой. Я успешно выдержала экзамен по русской словесности. А мое сообщение о царствовании императора Всея Руси Петра Алексеевича признан лучшим среди учениц старшего курса. Я так готовилась, так готовилась! Три ночи не спала, переживала, но зато какой блестящей получилась защита моего доклада. Мне даже некоторые девочки, нарушая правила этикета, хлопали, и это прямо на экзамене, представляешь, Люба?

- Я знала, что ты у меня умная девочка, но не думала, что я еще буду гордиться твоими успехами. А скажи, императрица Александра Фёдоровна посещала ваш пансион?

- Да, сестрица моя любимая. Наша царица – просто ангел небесный. Как она умеет достучаться до сердца каждой из учениц. Как она держит себя с нами просто, не заносчиво. Но мне так жаль нашу матушку-государыню: глаза у неё такие печальные, как будто тоска гложет её сердце. Сколько ей приходится выносить: тревога за супруга своего, и озабоченность здоровьем единственного сыночка – наследника престола. Всё читается на её лице. Так помочь хочется. Но, что мы можем сделать? Только порадовать Александру Фёдоровну нашими успехами. Ты знаешь, что нам даже бал отменили, потому что государыня скорбит из-за злодейства, сотворённого над Григорием Распутиным. Он так помогал государыне в делах. Говорят, царевич Алексей только и жив благодаря молитвам старца и его чародейству. Может, люди всякое болтают про него непотребное, но только тяжело переживает наша государыня потерю Распутина. Кто-то говорит, что ожидают нас лихие годы, как предсказывал старец. Так ли это, Любушка?

- Что я могу тебе сказать на это, дитя моё? То мне не ведомо. Константин Петрович не особенно делится со мной новостями политического порядка, всё больше слухи хватаем в салонах, да люди наши в подворотнях шепчутся, распространяя домыслы. Но, поверь, милая моя сестрица, тебе надо успешно окончить Смольный институт, и это - главное! Ты должна стать настоящей благовоспитанной барышней. Мой дражайший супруг уже подыскивает тебе блестящую партию. Ведь очень важно для любой девушки удачно выйти замуж. Константин Петрович даже приготовил за тобой, Агафья, небольшое приданое, которое будет полезно твоему будущему супругу.

- Ах, Любонька, я не знаю, как же можно замуж выходить без любви. Я хочу испытать самые настоящие, возвышенные чувства, о которых так поэтично писал Александр Пушкин, о которых так прекрасно рассказывается в романах Ивана Тургенева.

- Не фантазируй, Агаша, - строго погрозила пальцем сестра. – Мужа полюбишь уже в браке. Поверь мне, я тоже выходила за Константина Петровича не совсем по своей воле, но, веришь, ни разу не пожалела. Все-таки мне очень повезло с моим супругом. Он любит меня, балует. Но, самое главное, уважает. Вот и тебя, моя голубушка, приютил без условий, потому что понимает, что нам только на него вся надежда. Он – наша с тобой опора в жизни.

- Я знаю, Любонька, что ты с Константином Петровичем заменили мне родителей. Случись иначе - отправили бы меня в монастырский приют, и не было бы у меня такого уютного дома, в который я с таким удовольствием возвращаюсь. Как замечательно мы отметим Рождество! – всплеснула руками Агафья и даже слегка подпрыгнула. – А потом ещё и Новый год!

Агафья порывисто обняла сестру и замерла от переизбытка чувств.

Мягкая рука Любови Васильевны гладила по шелковистым волосам, ласкала эту девочку, вселяя в неё уверенность, давая понять, что она, как старшая сестра, всегда будет заботиться об Агафьюшке, своей кровинушке.

- Ну, что же мы стоим? – вдруг произнесла Люба. – Живо беги в свою комнату переодеваться. Сейчас позову Лизу, которая поможет тебе надеть новое платье. Я старалась подобрать по твоей фигуре. Платье лежит на кровати и дожидается свою хозяйку.

- Ах, Любушка, благодарствую. Не стоило делать мне такие дорогие подарки. Ведь платья нынче стоят дорого.

- Мне для моей красавицы ничего не жалко. Кто о тебе позаботится, если не я? Считай, что это мой рождественский подарок. Ну, беги, переоденься, а то тебе твоя форма пансионерская, наверное, уже надоела.

- Как же ты меня понимаешь всегда, - лукаво улыбнувшись, ответила Агафья.

Легкой походкой она удалилась в дальние покои – в комнату, которая была отведена специально для неё.

В этой просторной комнате хранились любимые книги; на письменном столе стояла чернильница с набором перьев, ножичек из слоновой кости для разрезания страниц новых книг и вскрытия конвертов лежал на своём месте, где его оставила рука Агафьи. В столе-бюро хранились маленькие секреты юной девицы – письма подруг, альбом с иллюстрациями и эпиграммами от светских молодых людей, дневник, в котором Агафья записывала сокровенные мысли. В тяжёлой бронзовой ажурной шкатулке хранились украшения, доставшиеся по наследству от матери, рано ушедшей из жизни. Это был уголок Агафьи, её личные стены, в которых она чувствовала себя достаточно уютно. Она страшилась представить себе, что произошло бы, если бы Люба не взяла сестру на содержание, а оставила бы сиротствовать у чужих людей. Страшно становилось до слез в глазах. Поэтому сердце Агафьи было переполнено любовью и преданностью к сестре.

Агафья подошла к киоту, опустилась на колени, устремив глаза на икону Божьей Матери, и начала шептать благодарственную молитву во здравие близких и царствующего семейства. Молилась долго, горячо. Осенив себя крестным знамением, поднялась с колен. В душе воцарилось спокойствие.

Агафья придвинулась к кровати, напротив которой висело огромное зеркало в резной оправе. Она посмотрела в него. Отражение показало ей изящную девицу с тонким станом, с высокой грудью, белоснежной кожей, высоким, чистым лбом и лёгкими завитками цвета каштана, которые выбивались из гладко зачёсанных и заплетённых в тугую косу волос. Темные брови тонкой дугой очерчивали глаза, светившиеся живостью и умом. Губы алели цветом молодости. Внешность немного портил вздернутый нос со слегка широковатыми ноздрями, но этот недостаток видела в себе только Агафья, не понимая, что эта особенность её лица придавала особое очарование внешности девушки.

Агафья подняла взгляд к часам, которые были расположены над зеркалом. Эти часы были памятью о родителях. Они были куплены за девять лет до рождения младшей дочери, и являлись семейным сокровищем. Часы из тёмного полированного дерева, с окошком, за которым качался маятник, отбивавший ритм, отсчитывая секунды. На поверхности тонкими металлическими пластинами был сделан рисунок в виде распустившихся кувшинок. Эти часы уже отпраздновали четверть века, а сколько им предстояло еще отсчитать времени – никто и не знал. Но Агафья понимала, что куда бы ни закинула её судьба – эти часы всегда будут с ней, будут жить в её доме, видеть детей и внуков, возможно, правнуков. Она так хотела. Потому что часы были памятью о родителях и являлись семейной реликвией.

В дверь тихонько постучали.

- Войдите! – звонко отозвалась на стук Агафья.

В комнату робко шагнула Лиза – горничная Любови Васильевны, присела в лёгком реверансе, склонив голову:

- С приездом вас, Агафья Васильевна! – быстро, скороговоркой, поприветствовала Лиза девушку.

- Благодарствую, Лиза, - живо ответила Агафья. – Давай, без церемоний. Я хочу скорее примерить новое платье, купленное моей Любушкой. Ты только посмотри, какая прелесть! – Пальчики девушки трепетно скользили по материи. - Какая тонкая работа швеи: витая вышивка по подолу и манжетам. Глаз оторвать невозможно!

- Да, платье должно сидеть на вас превосходно, - отозвалась Лиза. - Давайте помогу Вам, Агафья Васильевна, переодеться к обеду.

Горничная сняла белый передник с Агафьи, уложила его на спинку массивного дубового стула. Легкими пальцами пробежала по пуговицам, застегивающими форменное платье на спине, приспустила материю с хрупких девичьих плеч. Синее платье ворохом упало к ногам, оставив Агафью в одной кружевной сорочке. В комнате было прохладно, так как за окном мела метель, швыряя хлопья снега в стекло. Снег налипал, а потом скатывался по гладкому стеклу, оседая на карнизе. Разводы тут же примерзали, причудливыми узорами разукрашивая стекло. Агафья поёжилась от холода и перешагнула через платье, лежащее синевой у ног.

Лиза бережно взяла новый наряд, тяжёлый, с кружевами на рукавах, с высокой горловиной. Лиловый цвет хорошо должен был сочетаться с оттенком волос юной Агафьи. Горничная накинула платье на вытянутые вверх руки юной девушки, спустила его вдоль тела, поправляя складки. Ловкими пальцами стала застегивать многочисленные крючочки, невидимые глазу. Накинула широкий пояс, который подчеркнул тонкую талию Агафьи. Взбила рукава. Тонкими пальцами коснулась шеи, чтобы разгладить высокий воротник. Потом обошла Агафью кругом, прищёлкивая языком от восхищения. Глаза светились восторгом:

- Ах, барышня! Как вы прелестны в этом наряде. Вы будете выгодно отличаться в кругу девиц, доведись вам побывать на празднике. Множество молодых людей разглядят в вас красавицу!

- Ах, Лиза, - покраснев, ответила Агафья, - что же ты так смущаешь меня? Что, правда, хороша? – спросила, зардевшись по-новой.

В ответ Лиза повела глазами и улыбнулась, всем видом показывая, что у неё нет слов от восхищения. Потом, слегка задумавшись, повернулась к столу и взяла в руки черепаховый гребень.

- Подождите, Агафья Васильевна. Сейчас я вам ещё косу уложу короной. Это подчеркнет вашу шею, которая зрительно удлинится и станет более изящной. А еще надо подобрать серьги, и ваш образ будет завершён. Кавалеры от вас будут без ума...

Лиза усадила Агафью на небольшой мягкий пуфик, встала позади и гребнем стала зачёсывать пряди, выбившиеся из причёски, потом уложила тяжёлую косу на голове и закрепила это сооружение шпильками. Подошла к бюро, взяла шкатулку и поставила ее на колени Агафье.

Девушка подняла тяжёлую бронзовую ажурную крышку. Из шкатулки вынула серьги с сапфирами, приложила к маленьким ушкам.

- Посмотри, Лиза! Подходят они к цвету платья?

- Просто чудесно подходят, Агафья Васильевна. В самый раз. Сейчас вдену и закреплю застежку. А ещё Любовь Васильевна купила вам туфли с ажурной пряжкой.

Лиза лёгкими шагами подбежала к шкафу, сняла с полки внушительную белую коробку, приподняла крышку. Из шуршащей бумаги достала на свет аккуратные женские туфельки на небольшом устойчивом каблучке.

Сердце Агафьи замерло от благодарности сестре, которая умолчала об этом подарке, и всего лишь обмолвилась о платье, которое сейчас так прекрасно сидело на стройной фигурке.

Агафья скользнула узкой стопой в шёлковом чулке в мягкость туфельки, покрутила ногой в разные стороны, любуясь своими тонкими лодыжками. Ах, как прекрасно смотрелась девичья ножка в этом произведении искусства, по-другому и не назовёшь. Надела вторую туфельку. Поднялась. Сделала несколько шагов по комнате величественной походкой, а потом издала от восторга звук, похожий на лёгкий вскрик. Глаза светились счастьем.

- Как удобно! Как будто в домашних мягких туфлях!

- Да, барышня! Вы своим видом сведёте с ума любого! Ох, сколько кавалеров сломает копий, чтобы завоевать ваше внимание. Вы просто прелестны! – вынесла свой вердикт Лиза.

- Пойдём, скорее, Лизонька, покажемся Любушке. Что она скажет? Мне так важно знать! – воскликнула Агафья.

И живо выпорхнула из комнаты.

 

Продолжение: https://poembook.ru/poem/1450576