Сковала его цепями...
Сковала его цепями, хлестала свистящей плетью,
А он мне твердил упрямо: "Не жить без тебя на свете".
Насмешкой пронзала душу (сочились порезы алым) -
Колени склонял послушно, пока я его терзала.
Ошейник замкнув на горле, душила забавы ради -
А он был настолько болен, что это считал за счастье.
На бедрах его дрожащих тавро выжигала сталью
(но я не могла иначе - он лично меня заставил!)
Он думал, любовь - покорность. Всемилость и всепрощенье,
И с каждым моим укором тянулся ко мне сильнее,
Но била под дых реальность. К иному меня привел он:
Покорность его слепая рождала презренья волны.
Меня уносило дальше, разбился мой челн о скалы,
И он, на колени павший, пугался моих оскалов...
Но тот, кто на все согласен, себя нелюбовью крестит:
В безвольном, безмолвном рабстве любви не бывает места.
А он мне твердил упрямо: "Не жить без тебя на свете".
Насмешкой пронзала душу (сочились порезы алым) -
Колени склонял послушно, пока я его терзала.
Ошейник замкнув на горле, душила забавы ради -
А он был настолько болен, что это считал за счастье.
На бедрах его дрожащих тавро выжигала сталью
(но я не могла иначе - он лично меня заставил!)
Он думал, любовь - покорность. Всемилость и всепрощенье,
И с каждым моим укором тянулся ко мне сильнее,
Но била под дых реальность. К иному меня привел он:
Покорность его слепая рождала презренья волны.
Меня уносило дальше, разбился мой челн о скалы,
И он, на колени павший, пугался моих оскалов...
Но тот, кто на все согласен, себя нелюбовью крестит:
В безвольном, безмолвном рабстве любви не бывает места.
