Помню гульбища в юность без меры...
Помню гульбища в юность без меры -
В каждом взоре пытливейших глаз
Этот город лазорево-серый
Открывал для себя в первый раз.
Помню, сгорбленного над бумагой,
Меня звало расцветье веков:
Медновсадническою отвагой,
Николаевским звоном подков.
И, застыв, поражённый до ныне,
Я, взирая, тянулся достать
Александровский лик на вершине,
Эрмитажно-атлантову стать.
Над пьянящим гротеском простора
Воспарял и терялся мой вздох
Под гранитно-мятежным напором
И в ростральном петляньи эпох…
Но прошла отбурлившая юность
И легли, как морщинки на лоб,
Исаакиевская угрюмость,
Петропавловский тяжкий озноб.
Юный мой, но седеющий город,
Под твоим замерзаю плащом,
И Сенная швыряет за ворот
Достоевскую темень трущоб.
В каждом взоре пытливейших глаз
Этот город лазорево-серый
Открывал для себя в первый раз.
Помню, сгорбленного над бумагой,
Меня звало расцветье веков:
Медновсадническою отвагой,
Николаевским звоном подков.
И, застыв, поражённый до ныне,
Я, взирая, тянулся достать
Александровский лик на вершине,
Эрмитажно-атлантову стать.
Над пьянящим гротеском простора
Воспарял и терялся мой вздох
Под гранитно-мятежным напором
И в ростральном петляньи эпох…
Но прошла отбурлившая юность
И легли, как морщинки на лоб,
Исаакиевская угрюмость,
Петропавловский тяжкий озноб.
Юный мой, но седеющий город,
Под твоим замерзаю плащом,
И Сенная швыряет за ворот
Достоевскую темень трущоб.
