1825

1825

…Отсрочкой приговор недолгой огласили.

Качнулся аксельбант…

-Какая мишура!

За сизый горизонт распахнута Россия,

и снова барабан выдрабливает: «по-рр-ра!..».

 

 

Декабрь и равелин остались за спиною.

Столица, до кости вмороженная в лед,

последнее «прости» с глазами белой ночи,

губами наших жен выплескивает взахлеб!

 

 

Простимся, Петербург, гранита и каналов,

ты честно чествовал нас под марш своих частей, -

в объятья заключив на площади Сената,

в нас залпами бросал имперскую картечь!

 

 

Ты выдрал с наших плеч витые эполеты,

когтя их до кости, огромен и двуглав!

Пусть мокрый снег с небес залепит блеклой пленкой

полубезумный взгляд имперского орла…

 

 

Простимся, город свай, несущих груз Державы,

солдатской пятерней ты выбрил наши лбы.

- Ты слышишь?

- Шлиссельбург уже оглох от ржанья

имперского коня, что поднят на дыбы!

 

 

Ступени. Эшафот. Ознобье барабана…

Под стянутым узлом немеет кисть руки.

За дымчатой Невой виднеется шлагбаум.

По шее провела шершавистость пеньки…

 

 

Мороз ломает льдов увечные ключицы, -

в них проступает кровь такой голубизны!

Мы - пасынки твои, продрогшая отчизна,

ты правнуков моих поставишь у стены.

 

 

За горизонт страна легла огромной картой.

Простимся, Петербург. Не надо укоризн.

К тебе еще придут твои кавалергарды,

а ты их, как свечу, отстрелишь на пари!

 

 

Предутрье жжет костров продрогшие тюльпаны,

чтоб ими навсегда впечататься в зрачках…

За дымчатой Невой виднеется шлагбаум.

Он кончится сейчас

от резкого толчка.