День за днем ничего не менялось в моей новой задорной жизни. Первая сессия, равнодушные «автоматы» по разным предметам сыпались в мою зачетку, как новогодние подарки. Мне хотелось поучаствовать в той нервотрепке, которая охватила всех студентов техникума, но я была просто сторонней свидетельницей этих страстей. Мои девчонки с доброй завистью высматривали подписи преподавателей в моей книжке, а я торопила их со сдачей «хвостов» - такова гнусная обязанность старосты. Меня тяготили всякие обязанности, но внешне я не подавала вида, мне не хотелось разочаровывать людей, доверявших моей сознательности.

Все чаще после занятий я задерживалась, чтобы помочь кому-нибудь с решением контрольных, оформлением лабораторных, подготовкой к коллоквиумам.

В один из таких дней, когда зимние сумерки накрывали город, я сидела с Дашкой Ивановой. Уже мозоль на языке выступила, казалось, от бесчисленных попыток объяснить решение простенькой задачки на растворимость, но Дашка не сдавалась.

- Ой, папа приехал! – радостно вскрикнула она, глядя в окно, - Анечка, золотце, я все поняла, я еще сама дома порешаю, ладно?

- Ну смотри сама, - отмахнулась я с явным облегчением, - ты только коллоквиум сдай, кулёма…

- Поехали с нами, тебе же тоже уже нечего здесь делать, правда?

- Хорошо, сейчас, я только в наш кабинет схожу, переобуюсь.

Я выбежала торопливо за дверь, повернула на лестницу и чуть лбом с ним не столкнулась. Меня словно током назад откинуло, я выронила сумку, и он моментально наклонился, чтобы подать. Я ждала, что он съязвит, мне неоднократно приходилось наблюдать, как он ведет себя в подобных обстоятельствах. Словно ему трудно что-то сделать для другого беспрекословно, без ожидаемых аплодисментов в адрес исполнителя, словно он живет внутри какого-то спектакля, в котором играет главную роль и у него всегда находились реплики, в каждой сцене, даже когда был антракт и рабочие просто появлялись сменить декорации. Можно было то и дело слышать в его адрес: «Ой, да помолчи уже!... Слушай отстань… Не встревай ты в наш разговор… А твое какое дело?»

Он молча протянул мне сумку, я посмотрела на него, словно заглянула в зеркало, он был бледен и нерешителен, видно было, что ему срочно куда-то хочется улизнуть, но он не в силах это сделать. Я как зачарованная смотрела в его глаза в попытке увидеть душу, и… улыбка! О, если бы я могла передать какая это улыбка! Это самая небесная улыбка на свете, я никогда не видела, чтобы он так улыбался, без гримасы, без надменности, без игры. Эту улыбку я запомнила навсегда, ее можно было увидеть на его лице крайне редко, когда он так улыбался, у него сами собой появлялись милые едва заметные ямочки в уголках рта, их не было, когда он просто смеялся или улыбался как-то иначе, как-то наиграно.

Так и не решившись на какие-либо слова и действия, мы разошлись на той лестнице, однако к Дашке я так и не вернулась. Провозившись в кабинете, я спустилась вниз, когда Иванова уже, хлопнув дверью, выбегала из техникума, я не стала гнаться за ней, ее всегда торопил отец, забирая с учебы. Я неспешно оделась и вышла на морозный воздух. В аллее на единственной скамейке зашевелилась тень, я шла мимо, пытаясь скрыть, что я его заметила. Он шел за мной до остановки, потом ехал в автобусе, стоял поодаль и все время поглядывал в мою сторону, я старалась напустить равнодушие, изображая отрешенность. Мои чувства боролись, как же мне хотелось подойти к нему, сказать что-нибудь, совершенно не важно что. Просто быть уже рядом, просто прикасаться, просто улыбаться. Но это напряжение меня убивало, и я знала, что он тоже это чувствует. Уже дома я перевела дыхание, закрывшись в комнате, я лихорадочно записывала в тетрадь стихи.

 

Ты любишь меня, я знаю,

Но не остановлен бег,

И медленно догорая

Мы меряем новый век.

 

Циклической переменной,

Погасшей уже давно,

С другого конца Вселенной

Ты смотришь в моё окно.

 

Я верю, что, став звездою,

Мгновенья и сотни лет

Я буду лететь с тобою

И тоже мигать в ответ.

 

Ведь где-то соединится

Мудреный разбег орбит,

Не сможем остановиться,

Нас время соединит.