Монологи далёкому Мастеру. Памяти Иосифа Бродского
Памяти Иосифа Бродского
Нынче ветренно и волны с перехлёстом,
То же море, мой Иосиф, то же море.
Словно тогу примеряешь не по росту,
Обращаясь ни к кому и очи — горе.
Только тучи в небесах, ну, кроме чаек,
Разве плюнешь в чайку вверх, не утеревшись?
Гнев богов невероятен и случаен,
Даже если ссышь под храмом, разговевшись.
Пью вино один, фалернское, Иосиф,
Козий сыр к вину, конечно, и маслины.
А гетерке лет, наверно, двадцать восемь,
Где-то там, под кипарисом спит, блядина.
____________
Чайки движутся, а все стоят на месте,
Ближе к солнцу просочились афалины,
Отдыхающего жизнь, как в жидком тесте,
Все с припёком: то гетеры, то маслины,
Старый турок варит кофе под платаном,
Но кому сегодня кофе с монологом?
Я-то знаю, что он шепчет: мол, беда нам,
Все убытки да хреново греет тога,
Нет шарманщика с облезлой обезьяной,
Нет старухи, что разносит кукурузу,
В пошлой праздности стареешь полупьяным,
Ветер с моря, море плещет, бьёт медузой.
____________
Нет тебя и нет Империи в помине,
Самозванцы раскроили побережье,
Стонет Понт, в котором мылся Старший Плиний
И курортники страны углов медвежьих.
По столицам жёстко стелят, все ворюги,
Нынче вор — почти синоним кровопийце.
С контрабандой возвращаются фелюги,
Третий асс уйдёт наместнику в столицу.
Вороватость — добродетель, как и чванство,
На чиновничьих портретах: Да иди ты!...
Им ни денег не хватает, ни пространства,
Так убоги эти новые элиты!
____________
От разбоя далеко до снисхожденья,
Но у нас, кто крали много — меценаты.
С безнадёги больше верят в воскрешенье,
Может лгут, но лебезят перед распятым.
Оппозиция, в речах обезголосев,
Не в изгнании, и выглядят солидно.
А поэтов не читают, мой Иосиф,
За тебя и за Империю обидно.
Наш язык давно в провинциях в загоне,
Римом римлянин сегодня не гордится.
Все обычно, если ставленник на троне
Был заказан и оплачен заграницей.
_____________
Мне к твоим годам еще не подобраться,
Даже если по земным, недолгим вёрстам,
До твоих, теперь бессрочных, эмиграций,
Может день, как эти волны с перехлёстом.
Пляж пустынен, ветер злобен, скоро осень,
Холодает, журавли собрались в стаи.
Все когда-то умирают, мой Иосиф,
И поэты, и Империя святая.
Свистнет рак и всех разложат по могилам,
Как купца и храбреца из Марциала.
А с богами объяснится жрец с кадилом,
Чтоб смирение в живых не угасало.
_____________
Ты и сам сейчас беседуешь с богами,
Им при жизни-то не больно и перечил.
А ведь лучше — скрип ракушек под ногами,
Ветер с моря, обнимающий за плечи.
Или этот терпкий привкус барбариса
Красной крови винограда в брызгах пены,
Даже гнев столиц, змея под кипарисом,
Словом, все цвета и тени Ойкумены.
Мы свои обиды в этот мир приносим,
Расстаёмся с ним, а все обиды — те же.
Ты-то лучше это знаешь, мой Иосиф,
Видя сверху нас плюс карту побережий.
_____________
Как там боги, что-то сон их больно сладок,
Не закончились амброзии запасы?
В серых сумерках богов земной порядок
Отвратителен душе, противен глазу.
На Олимпе их не видел, был когда-то,
Не встречал людских богов и в Палестине.
Видно, дремлете в созвездьях небоската
Над верхушками озябших синих пиний.
Не спешу еще наверх, отсрочим встречу,
Или вниз, за Стикс, что более херово.
Бриз крепчает, мой Иосиф, скоро вечер,
К праху — прах, земным — к земле, а жизнь — полова.
_____________
Был бы волен, обошел бы полуостров,
Говорят, в горах пылают эдельвейсы.
Но гетерка ждёт присутствия, короста,
Каждый вечер, хоть ты трезвый, хоть напейся.
А природа редко радует пейзажем,
Для руин важней приличие покоя.
Чем павлин в своём роскошном эпатаже
Благороднее шмеля в цветке левкоя?
Так и тянешь сырость дня в краю магнолий:
Ветер, волны, сыр, вино и тары-бары.
Разбудить свою гетерку раньше, что ли,
Спеть гекзаметры Гомера под кифару?
_____________
Напоследок брошу в море свой сестерций,
Может, боги разрешат ещё вернуться.
Стонет Понт, танцуют чайки, давит сердце,
Да и в амфоре вина лишь пара унций.
Я пойду, прости, Иосиф, ждёт гетера,
Стол накрыт с вином и сыром на террасе.
В воды Понта солнца движется галера
И исход её божественно-прекрасен.
И потом всё будет сказочно и просто:
Ночь забвения в обьятьях рыжей львицы.
Нынче ветренно и волны с перехлёстом,
Остальное все должно еще случиться.
23-25.07.2008
Нынче ветренно и волны с перехлёстом,
То же море, мой Иосиф, то же море.
Словно тогу примеряешь не по росту,
Обращаясь ни к кому и очи — горе.
Только тучи в небесах, ну, кроме чаек,
Разве плюнешь в чайку вверх, не утеревшись?
Гнев богов невероятен и случаен,
Даже если ссышь под храмом, разговевшись.
Пью вино один, фалернское, Иосиф,
Козий сыр к вину, конечно, и маслины.
А гетерке лет, наверно, двадцать восемь,
Где-то там, под кипарисом спит, блядина.
____________
Чайки движутся, а все стоят на месте,
Ближе к солнцу просочились афалины,
Отдыхающего жизнь, как в жидком тесте,
Все с припёком: то гетеры, то маслины,
Старый турок варит кофе под платаном,
Но кому сегодня кофе с монологом?
Я-то знаю, что он шепчет: мол, беда нам,
Все убытки да хреново греет тога,
Нет шарманщика с облезлой обезьяной,
Нет старухи, что разносит кукурузу,
В пошлой праздности стареешь полупьяным,
Ветер с моря, море плещет, бьёт медузой.
____________
Нет тебя и нет Империи в помине,
Самозванцы раскроили побережье,
Стонет Понт, в котором мылся Старший Плиний
И курортники страны углов медвежьих.
По столицам жёстко стелят, все ворюги,
Нынче вор — почти синоним кровопийце.
С контрабандой возвращаются фелюги,
Третий асс уйдёт наместнику в столицу.
Вороватость — добродетель, как и чванство,
На чиновничьих портретах: Да иди ты!...
Им ни денег не хватает, ни пространства,
Так убоги эти новые элиты!
____________
От разбоя далеко до снисхожденья,
Но у нас, кто крали много — меценаты.
С безнадёги больше верят в воскрешенье,
Может лгут, но лебезят перед распятым.
Оппозиция, в речах обезголосев,
Не в изгнании, и выглядят солидно.
А поэтов не читают, мой Иосиф,
За тебя и за Империю обидно.
Наш язык давно в провинциях в загоне,
Римом римлянин сегодня не гордится.
Все обычно, если ставленник на троне
Был заказан и оплачен заграницей.
_____________
Мне к твоим годам еще не подобраться,
Даже если по земным, недолгим вёрстам,
До твоих, теперь бессрочных, эмиграций,
Может день, как эти волны с перехлёстом.
Пляж пустынен, ветер злобен, скоро осень,
Холодает, журавли собрались в стаи.
Все когда-то умирают, мой Иосиф,
И поэты, и Империя святая.
Свистнет рак и всех разложат по могилам,
Как купца и храбреца из Марциала.
А с богами объяснится жрец с кадилом,
Чтоб смирение в живых не угасало.
_____________
Ты и сам сейчас беседуешь с богами,
Им при жизни-то не больно и перечил.
А ведь лучше — скрип ракушек под ногами,
Ветер с моря, обнимающий за плечи.
Или этот терпкий привкус барбариса
Красной крови винограда в брызгах пены,
Даже гнев столиц, змея под кипарисом,
Словом, все цвета и тени Ойкумены.
Мы свои обиды в этот мир приносим,
Расстаёмся с ним, а все обиды — те же.
Ты-то лучше это знаешь, мой Иосиф,
Видя сверху нас плюс карту побережий.
_____________
Как там боги, что-то сон их больно сладок,
Не закончились амброзии запасы?
В серых сумерках богов земной порядок
Отвратителен душе, противен глазу.
На Олимпе их не видел, был когда-то,
Не встречал людских богов и в Палестине.
Видно, дремлете в созвездьях небоската
Над верхушками озябших синих пиний.
Не спешу еще наверх, отсрочим встречу,
Или вниз, за Стикс, что более херово.
Бриз крепчает, мой Иосиф, скоро вечер,
К праху — прах, земным — к земле, а жизнь — полова.
_____________
Был бы волен, обошел бы полуостров,
Говорят, в горах пылают эдельвейсы.
Но гетерка ждёт присутствия, короста,
Каждый вечер, хоть ты трезвый, хоть напейся.
А природа редко радует пейзажем,
Для руин важней приличие покоя.
Чем павлин в своём роскошном эпатаже
Благороднее шмеля в цветке левкоя?
Так и тянешь сырость дня в краю магнолий:
Ветер, волны, сыр, вино и тары-бары.
Разбудить свою гетерку раньше, что ли,
Спеть гекзаметры Гомера под кифару?
_____________
Напоследок брошу в море свой сестерций,
Может, боги разрешат ещё вернуться.
Стонет Понт, танцуют чайки, давит сердце,
Да и в амфоре вина лишь пара унций.
Я пойду, прости, Иосиф, ждёт гетера,
Стол накрыт с вином и сыром на террасе.
В воды Понта солнца движется галера
И исход её божественно-прекрасен.
И потом всё будет сказочно и просто:
Ночь забвения в обьятьях рыжей львицы.
Нынче ветренно и волны с перехлёстом,
Остальное все должно еще случиться.
23-25.07.2008
