Белая
Гонтаревой Людмиле
Разделите на семь и раздайте богам
Ваши скорби-туше, поэтесса.
А чтоб лучше считать — то беду по слогам,
А удачу по пулям дантесов,
Кои приняв, не приняв предложенный ряд
Изгаляться изволят по кругу
О поэзии смысла — так пусть говорят,
И стреляют, так это с испугу.
Если в чувствах есть смысл, то лететь нам туда,
Подбирая цвета медоносам,
Где мышиный рассвет, да ещё Сигида,
Пристрастившийся к утренним росам,
Где роняют вороны надменное кар
С высоты недоступного света,
Где сгорают поэты и сгинул Икар -
Долбо, нет, - первый лётчик планеты.
Что есть скорбь мировая в преддверии зим
Или вёсен на гриме растений?
Преломление чувства и то, что под ним
В благодатной среде опасений.
Стетоскопом не выслушать раны души,
Не стянуть их кетгутовой нитью.
Но готовы опять молотить бердаши
По усопшему, было, наитью.
По-фиглярски рыдает проклятая ночь,
Изводя полудрёмой страницы.
Ну, так сделай чего-то: луну скособочь,
Из пищали запущенной, птицей,
Нарисуй акварель, где Аврора нага
И до выстрела в Зимний осталось
Тридцать три, в сандалетах Пилата, врага
И полпамяти, что отъикалась.
От весёлого ситчика, - боже, избавь,
И когда на окошке герани.
Вон на запад текут дароносицы вплавь,
Тёмно-красные, как могикане.
Вон кукует последний беспарный скворец,
Недостатком тепла озабочен,
Как любой, по-весеннему юркий, самец,
В ожидании страсти и ночи.
На песках Карфагена и пепле Помпей
Раздаётся блудливое: Здрасьте!
Но забыт Геркуланум вояж-эпопей
Подотчёта рифмованной власти.
Утверждёная данность строки — фуэте,
Вариации клавиатуры,
Да ещё языка с чайной кружкой латте
Или более крепкой микстуры.
Если пятна на солнце — всего лишь игра
Астронома с подзорной трубою,
То тогда к Моисею приходит тура,
Отрезая скрижали собою.
Не просрочен билет ещё кое-куда
И до дна не исчерпана сажа.
Если завтра на небе зажжётся звезда,
Я подумаю: Боже мой, ваша!
Только больше не надо молиться и ждать
Неизвестно чего от погоды.
Время — сука, да ладно, чего уж там, - блядь,
Да ещё его хахали — годы.
Продадут до последнего судного дня
Всё, что, вроде, тебе намечалось:
И любовь, и тоску, и семью, и коня...
Только б слово текло, не кончалось.
У поэтов, обычно, родство и вражда
И соседствуют, и плодоносят.
У поэтов, однажды, случилась нужда
И они до сих пор её носят...
Секунданты в седле, громыхает труба,
Мэм, сегодня стреляемся с миром.
И не надо стирать эту зелень со лба,
Пусть прицельнее бьют канониры.
А, забыл, Сигида будет снайпер в кустах,
Он как ночь — и спасёт, и прикроет.
Ну, давайте по сто, шантрапа блокпоста
И, пожалуй, родимые, к бою.
Оловянный солдатик... Он стойкий, вполне,
Даже в чеховской статской шинели.
Как паскудно пылает напалм на броне
И так больно в обугленном теле.
...А как страшно в живом ещё теле...
03.03.2011
Разделите на семь и раздайте богам
Ваши скорби-туше, поэтесса.
А чтоб лучше считать — то беду по слогам,
А удачу по пулям дантесов,
Кои приняв, не приняв предложенный ряд
Изгаляться изволят по кругу
О поэзии смысла — так пусть говорят,
И стреляют, так это с испугу.
Если в чувствах есть смысл, то лететь нам туда,
Подбирая цвета медоносам,
Где мышиный рассвет, да ещё Сигида,
Пристрастившийся к утренним росам,
Где роняют вороны надменное кар
С высоты недоступного света,
Где сгорают поэты и сгинул Икар -
Долбо, нет, - первый лётчик планеты.
Что есть скорбь мировая в преддверии зим
Или вёсен на гриме растений?
Преломление чувства и то, что под ним
В благодатной среде опасений.
Стетоскопом не выслушать раны души,
Не стянуть их кетгутовой нитью.
Но готовы опять молотить бердаши
По усопшему, было, наитью.
По-фиглярски рыдает проклятая ночь,
Изводя полудрёмой страницы.
Ну, так сделай чего-то: луну скособочь,
Из пищали запущенной, птицей,
Нарисуй акварель, где Аврора нага
И до выстрела в Зимний осталось
Тридцать три, в сандалетах Пилата, врага
И полпамяти, что отъикалась.
От весёлого ситчика, - боже, избавь,
И когда на окошке герани.
Вон на запад текут дароносицы вплавь,
Тёмно-красные, как могикане.
Вон кукует последний беспарный скворец,
Недостатком тепла озабочен,
Как любой, по-весеннему юркий, самец,
В ожидании страсти и ночи.
На песках Карфагена и пепле Помпей
Раздаётся блудливое: Здрасьте!
Но забыт Геркуланум вояж-эпопей
Подотчёта рифмованной власти.
Утверждёная данность строки — фуэте,
Вариации клавиатуры,
Да ещё языка с чайной кружкой латте
Или более крепкой микстуры.
Если пятна на солнце — всего лишь игра
Астронома с подзорной трубою,
То тогда к Моисею приходит тура,
Отрезая скрижали собою.
Не просрочен билет ещё кое-куда
И до дна не исчерпана сажа.
Если завтра на небе зажжётся звезда,
Я подумаю: Боже мой, ваша!
Только больше не надо молиться и ждать
Неизвестно чего от погоды.
Время — сука, да ладно, чего уж там, - блядь,
Да ещё его хахали — годы.
Продадут до последнего судного дня
Всё, что, вроде, тебе намечалось:
И любовь, и тоску, и семью, и коня...
Только б слово текло, не кончалось.
У поэтов, обычно, родство и вражда
И соседствуют, и плодоносят.
У поэтов, однажды, случилась нужда
И они до сих пор её носят...
Секунданты в седле, громыхает труба,
Мэм, сегодня стреляемся с миром.
И не надо стирать эту зелень со лба,
Пусть прицельнее бьют канониры.
А, забыл, Сигида будет снайпер в кустах,
Он как ночь — и спасёт, и прикроет.
Ну, давайте по сто, шантрапа блокпоста
И, пожалуй, родимые, к бою.
Оловянный солдатик... Он стойкий, вполне,
Даже в чеховской статской шинели.
Как паскудно пылает напалм на броне
И так больно в обугленном теле.
...А как страшно в живом ещё теле...
03.03.2011
