Артемон
І
Подыхает простуженный март
В шарфе твоём старом, бежевом.
За пазуху прячет клоки воробьиных
Лап и пригоршни мятных конфет.
В глазах его, дымчато-лёгких и
Колко-отравленно-алексно-фрезовых,
Дробится пугливый кленовый свет.
Смотри, я теперь – Март.
Над белыми крышами вьются
Бумажные чайки, и с крыльев
Промокших спадает бумажный снег.
Ему бы скорее на жёлтых карнизах
Растаять, унять исступлённый
Незрячий бег… и пропасть в старой
Пачке мятных конфет.
Смотри, я теперь – Снег.
Я спадаю неслышно с балконных
Перил и стучусь в желтоватые
Окна. Пытаясь согреться, кутаю
Белые плечи в бездонный плащ.
Руки тяну в твои запотевшие,
Чайно-уютные стёкла. И режу
Опять. В два ряда. До плеча.
Смотри, что я – теперь?..
Легко меня разметает ветер,
Расколет янтаревый лунный свет.
Руки мои – из ночных огоньков и
Пыли, никогда её мне (твоих?..)
Не коснуться плеч. Я хриплю на ветру
Басом снега и прячу больные глаза
В хищной прилипчивой дымке –
Прячась отчаянно с глаз.
Смотри, что я теперь…
ІІ
Знаешь, я часто к тебе прихожу.
Сижу на балконе, леплю снежинки,
Допиваю украдкой твой крепкий
(Чертовски!) чай. Как ободранный
Уличный кот, метаюсь по тёмным
Углам. Часто сижу на люстре и
Ныряю в запыленный шкаф.
Знаешь, бывает мне страшно
Холодно, в осколках, в клоках, в
Пыли. Устаю я ловить измождённое
Небо, молчать устаю и не спать.
Прячусь привычно в глаза её, серые
С золотым, в еловые руки и
В каждую колкую прядь.
Знаешь, она – Мальвина, в кукольном
Странном домике, где кровь
Вместо сахара – в чай, и фанданговый
Дым – из труб. Я люблю ее
Невесомость, глухонемой Океан
И мартовский май.
Но – сказки об этом молчат, -
Артемон убежал к Арлекину.
ІІІ
Не бойся, в венце моём нет терна,
Только провод и ржавая проволока,
И ты, Арлекин, не Иуда. Я сам
Довёл себя до креста, сам пробил
Себе руки – прокуратор, предатель,
Палач, толпа.
Так и не сняли меня с креста,
И бог помирает со скуки.
А, знаешь, думалось мне – эвтаназия.
«Умереть», «уснуть», «видеть
Сны», повесить на дверь табличку –
«У Сизифа поломаны руки, он
Больше не может идти». Я думал,
И слеп я стану, и глух, укроюсь
В золе, как муха, и больше
Не будет жечь.
А теперь каждый день, с обострённым
Слухом, я – ласточкой вниз, с пика
Собственных плеч, и тону в
Раскалённом бистре.
Знаешь, прошу тебя об одном –
Я снова осыплюсь со снегом, буду
Сидеть на люстре, обернувшись
Пыльным и тощим хвостом.
А ты сделай вид, что не видишь.
