С песней по жизни
♫ С ПЕСНЕЙПО ЖИЗНИ ♫
Привет, уважаемая публика!
Давненько не встречались…
Я не знаю, пела ли мне моя матушка колыбельные песни перед сном а, если и пела, то – какие? Об этом она мне, почему-то, не поведала…
Наверняка - пела…
Ведь она говорила, что я в детстве был, как ангелочек – беленький и кудрявый. А, ведь, все хорошие мамочки всего мира любят сюсюкаться со своими разноцветными ангелочками и петь им колыбельные песенки, особенно для того, что бы они поскорее заснули и не доставали своих любящих мамочек неуёмными ангельскими доставалками...
Я, правда, и сейчас беленький и кудрявый, а вернее, седой и лохматый с кучерявинкой, но никто меня уже давным-давно не называет ангелочком, и не баюкает и, уж, тем более, песен на ночь не поёт, да и вообще – позабыт, позаброшен с пожилых, чуждых лет…
Тем паче, я не могу достоверно утверждать, что слышал музыку, находясь в утробе матери.
Хотя, современные, высоколобые от акушерства и гинекологии, утверждают, что – НЕПЬЕМЕННО, АРХИ-НЕПЬЕМЕННО должен был слышать!
Если это так, то я, наверняка, слышал, скорее всего, бравурные строевые песни, как минимум три раза в день, когда солдаты бодро маршировали на пайку из казармы в столовую и обратно, ведь мой папочка был боевой офицер и мы жили-служили (даже когда я был у мамочки в животике) в военных городках, густо и щедро посеянных в те голодные послевоенные времена, по всей территории Страны-Победительницы!
Однозначно утверждать не берусь, НО…
Как оказалось, петь я начал с самого со с ранья.
- Умел ли я петь?
- Был ли у меня голос и слух?
- Нравилось ли это окружающим?
На все эти вопросы сегодня могу дать ответ только я сам, хотя внимали мне многие и, при этом, восторженно кричали, свистели, подпевали и требовали продолжения банкета под моё разухабистое пение.
«…Иных уж нет, а те далече…» - не мною подмечено.
Описанный далее первый случай с пением в родовом гнездилище городка Высокое, лёжа на полу, был, пожалуй, первым в моём хоровом выступлении на людях и заслужил полное одобрение и поддержку со стороны уважаемой публики:
♫ Я и моя сестричка Валя гостили тогда у маминых родителей, - наших бабушки с дедушкой в г. Высокое, что под Брестом, на западной границе нашей необъятной Советской Отчизны…
«…Помню, как однажды, при появлении тётушки Лины в Высоком, нас троих уложили спать вповалку, на полу, возле дедушкиного сундучка, в котором он хранил…
Никто не знал, что же он там хранил, скорее всего – ничего…
Мы немного обсудили эту тему, но нам, конечно же, всё равно не спалось, и мы попросили у дедушки с бабушкой, улегшихся в этой же комнате на кровати, разрешения спеть песню.
- Пойте, только погромче – сказала бабушка.
Уговаривать нас долго не пришлось. Мы раззявили свои юные глоточки и вопили до звона в ушах и в голове. Пели что-то типа:
«…Раскинулось море широко
И волны бушуют в дали,
Товарищ, мы едем далёко
Подальше от нашей земли…»
А потом, получив одобрение от старших, исполнили и другие такие же раздольные, широкие, задушевные и прекрасные песни, которые любила и пела вся наша могучая Держава…
Сомневаюсь я, что бы современная молодёжь вот так же, от всего сердца и с душой, сейчас исполнила бы что-то подобное, лёжа на полу, перед сном.
Разве только, забив косячок или дринькнув по баночке энергетического пойла…»
♫ Учась в высоковской школе, я был зачислен в состав школьного хора и певал вместе со всеми песню о том, что «…Ле-е-е-ни-и-и-н – всегда живой, Ле-е-е-ни-и-и-ин – всегда со мной, в го-о-о-ре, на-деж-де и ра-а-а-до-сти…»
И я в это свято верил и старался петь очень проникновенно.
Мне нравилось хоровое пение, а когда мы вернулись из Высокого в Ленинград, даже немного скучал от его отсутствия в моей жизни, ведь хоровое пение очень энергоёмкое и вселяет абсолютную уверенность в себя и правильность в жизненных ориентирах. Хотя, как оказалось, ориентиры были мифологизированы, а уверенность мнимой…
♫ И ещё я припоминаю, как, приблизительно в те же годы, я пытался, будучи очень юным и бестолковым, посвятить свою любимую тётушку Лину в мир городских дворовых песен, исполняемых питерской шпаной, жившей на Троицком поле, в жанре «шансона», как сказали бы сейчас.
Мы сидели с ней в комнате у тёти Люды, и я музицировал, а тётя Лина внимала моему соло-бреду. Это было, конечно же, ужасно, особенно в смысле музыкального сопровождения – ведь я вообще не умел играть ни на чём, но слова я знал, и старания мне было не занимать. Я пел громко, внятно и чувственно:
С одесского кичмана
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да на волю.
На Вяземской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Один - герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинты одетый
И водкой подогретый,
И песенку такую он запел:
……………………………….
И у меня всё получилось, т.к. бабушка сказала, некоторое время спустя:
- «Саша, ну как тебе только не стыдно петь такие похабные песни своей тёте?».
Хотя, почему-то, она меня не остановила сразу и дослушала весь концерт до конца. Видимо ей самой понравилось. Ну, где она ещё могла услышать подобное?...
А тут - бесплатная гастроль любимого старшенького внучка – свежеиспечённый концерт прямиком из Питера!
Я попытался что-то ответить бабушке на её справедливое замечание, но это была моя жалкая попытка оправдаться, которая мне не зачлась.
И вот что написала тётушка Лина об этом моём выступлении, спустя 52 года:
- «…Привет, Санёк! Спасибо за сообщения.
Знаешь, родной, я пыталась припомнить обстоятельства прослушивания романсов (дворовых) в твоём юношеском исполнении. Думаю, что это было, конечно, здорово, и даже вроде что-то где-то смутно всплывает на задворках памяти, но конкретно - не помню. Слишком много воды утекло с той поры, ты уж прости, меня, пожалуйста. Вот приедешь - споешь, послушаю с удовольствием…»
Да, теперь уж не спою – голос канул в Лету вместе со здоровьем…
♫ А сам себя, поющим на публике регулярно, я помню с тех пор, как стал употреблять спиртные напитки.
Т.е. алкоголь способствовал моей певческой беспредельности, разнузданности и разухабистости, в хорошем смысле этого явления.
Где только я не пел:
♫ В турпоходах по лесам Карелии и Уральских гор, на берегах малюсеньких и великих рек и озёр, у ночных костров – это само собой, а как иначе, если всё к тому располагает – и возраст, и гормоны, и природа и чувство бесконечности и беспредельности жизни и пары алкоголя и запах девчонок, их взгляды и позы…
«Как молоды мы были, как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» - это была наша коронка, хотя мы ещё небыли замшелыми стариками…
Как всегда Валера Захаров говорил перед началом песни:
- «Нет, Батька, не вытянем…»
- «Ничего, я постараюсь, вы только погромче кричите…» - подбадривал я, промывая горло из гранёного стакана и закуривая Беломор.
И мы пели - громко, проникновенно, закрыв глаза, закинув голову, поражая Стиви Уандеру, на разрыв аорты…
А еще любили петь свои и народные любимые частушки:
На страну свалилось горе -
В зоопарке помер слон-
Это мы в ночном дозоре
Завели "Вечерний звон ..."
Мимо тёщиного дома
Я без шуток – не хожу,
То ей … в окно засуну,
То ей … покажу.
На берёзовой макушке
Воробей … кукушку,
Только слышно на суку:
Чирик, …, …, ку-ку!
По реке плывёт топор
Из села Кукуево
Ну и пусть себе плывёт
Железяка …
По реке плывёт корабль
Под названием «Мазут»,
Берегите, девки, …
… на палубе везут!
Силы некуда девать.
Нас не любят наши девы,
Что ж, тогда пойдём пилять
Все подряд сухие древы…
А когда у нас была большая чугунная крышка от казана, то первым номером ежевечернего представления была наша строевая песня – «Вечерний звон»…
Партия бом-бом была самой почётной и любимой.
В крышку казана звонил самый мощный гребец, у которого к вечеру оставались силы после многочасовой гребли, держать её на весу в одной угрёбанной руке и колотить по ней колотушкой, зажатой в другой не менее угрёбанной руке…
Жалко, что повторить ничего нельзя, ведь молодость, теперь уже, действительно ушла безвозвратно и с нею ушли и некоторые мои товарищи, которых я постоянно вспоминаю, но с которыми нас разлучила безжалостная ПЕРЕСТРОЙКА и время.
Так мы ни разу больше и не спели.
Прежде всего, конечно же, я грущу о потере Олежки Гаврилова – моего однокурсника по ВОЕНМЕХУ. Ведь именно он первым научился играть на гитаре, и я, беря с него пример, тоже купил гитару и стал осваивать аккорды и что-то у меня уже стало получаться, но моя мамочка запретила мне тренькать дома (по её мнению это отвлекало меня от учёбы в институте) и я, будучи послушным сыном, перестал дома музицировать, а больше тренироваться было негде…
Особенно мне запомнилась наша поездка к Чёрному морю. Нас было четверо – я, Олег и два Владимира. Один из них - мой коллега по работе в КБ объединения «Спутник», такой же инженер-конструктор, как и я, и второй - его давний кореш. Все трое (кроме меня) хорошо играли на гитаре.
Сначала мы поехали в Одессу, но море оказалось слишком заселено медузами, от соприкосновения с которыми наши стройные юные тела ужасно чесались и мы быстренько, сев на белый пароход, отчалили в Ялту…
Было очень много выпито вина и спето песен прямо на берегу Чёрного моря. Оно нас, наверняка, запомнило…
Во всяком случае, отдыхающие девчонки, так те точно запомнили четверых питерских весёлых шансонье…
♫ И ещё была поездка с Олегом и Санькой Рулёвым в село Новая берёзовка, что недалеко от Пушкинских гор, рядом с Тригорским. Там мы проводили свой отпуск. Жили в палатке на берегу речки Великая. И в это же время там отдыхали давняя Олежкина ровесница-соседка (по деревне) Людочка из Уфы со своей молоденькой 15-летней сестричкой Наташенькой и вполне созревшей своей подружкой Линочкой.
Это мы удачно заехали…
Было всё прекрасно, включая ежедневные попойки (кроме Наташи – матрос ребёнка не обидит!) с песнями у костра и с шашлыками из местного барашка, которого мы обменяли у колхозного пастуха на 4 бутылки водки, и которые сами же и помогли ему приговорить.
А самой любимой песней в 70-е годы и на этих наших посиделках была песня «Хабарик», которая очень понравилась нашим уфимским подружкам и настолько их поразила, что при последующих встречах в Питере (они иногда навещали свою тётушку, жившую на канале Грибоедова) они нам рассказывали, что Люда, вернувшись из отпуска в Уфу, частенько, просыпаясь по ночам, ходила по комнате с закрытыми глазами и повторяла – Хабарик!, Хабарик!…и опять ложилась досыпать…
Это был вольный перевод известной песни Venus (Венера / Шизгара) — The Shocking Blue и звучал он так:
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
На газете, в туалете,
В писсуаре!
На унитазе посижу
И никотином подышу.
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
А сам хобарик с пятачок,
С него я получил торчок!
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
Я после пьянки сам не свой,
Я после пьянки зверь лесной.
Хотел бы похмелиться я,
Но нету денег у меня.
Полтинник
Я нашёл полтинник.
В ресторане, на диване,
Я нашёл полтинник.
Существует и такая русская дворовая версия текста песни:
Я шёл домой, слегка качаясь,
Как крейсер направляясь в порт,
И вдруг отчаянно ругаясь
Навстречу мне по правый борт
……………………………………….
Но мы второй вариант не пели, а вот Хабарик - это да!
С утра до ночи, ежедневно!!!
Я, по прошествии стольких лет подзабыл слова этой ШИЗГАРЫ (Хабарик) и позвонил своему старому и единственному другу Валерию Дмитриевичу Захарову (Митричу) и спросил его о том, помнит л и он этот бессмертный шлягер. Он всё помнит, старый «алкаш и балагур» (как я его ласково назвал однажды в своём стихе, ему посвящённом). Он мгновенно сообщил мне название песни и группы. Я залез в интернет по его наколке и быстренько всё разыскал.
Оказывается, не только наша подружка Людмила из Уфы торчала от этой песни, но и вся наша великая Держава вкупе с остальным миром! Да, это песня!!! Песня ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ, даже в таком пошловатом переводе, как «Хабарик»!
А, может, именно благодаря такому и подобному ему переводу…
♫ За праздничным столом – ещё бы НЕТ!!! А где ж тогда ещё - петь, если не за ним, родимым…
♫ Когда я работал в НИОЛ упругих подшипников при кафедре Теормеха в ЛВИМУ им. адм. С. О. Макарова, то так часто и много пел на выездных «ЗАСЕДАНИЯХ КАФЕДРЫ», что если бы всё это засчитывалось, как работа над диссертацией, то я бы точно стал Академиком, ну, или хотя бы Доктором наук, а так, времени на написание кандидатской почти не оставалось…
Засади мне засади,
Засади скорее, ну же
Засади мне, засади,
Пока нету дома мужа…
Засади мне, засади,
Засади мне среди ночи
Чтоб на лоб полезли очи,
Чтоб на лоб полезли очи
Засади мне, засади…
Засади мне, засади,
Чтобы корчилась в экстазе,
Хочешь – в ванной засади,
Ну, а хочешь в унитазе…
Если сможешь – на биде
Не промажь лишь мимо только
Пусть потом мне будет горько,
Пусть потом мне будет горько,
А сегодня засади!
Засади мне, засади,
Если хочешь под коленку.
Иль по зверски засади,
Уперев руками в стенку,
Засади мне, засади,
В мои нежные ладошки
Отдери меня, как кошку,
Отдери меня, как кошку
Только, милый, засади…
Засади мне, засади,
Засади мне меж глазами,
Меж ушами засади
И меж белыми зубами…
Засади куда-нибудь
Даже можешь в щиколотку
Хочешь в нос, а хочешь – в глотку
Хочешь в нос, а хочешь – в глотку
Засади куда-нибудь!!!
Засади мне, засади,
Засади, моя отрада
Засади мне, засади,
Засади – я буду рада
Одного, тебя хочу,
И от страсти сатанею
Засади скорей смелее
Засади скорей смелее,
Засади, я вся торчу!!!
Мне сегодня невтерпеж,
Умоляю, будь же стойким
Засади, как в сердце нож,
Поелозь меня по койке,
По паркету поваляй,
Иль на люстре оттарахай
Пусть в тебе не будет страха
Пусть в тебе не будет страха
Ну, скорей, давай, давай!!!
…………………………….
И т. д. и т. п.
Этот шлягер «Засадиада» (на мотив известной песни «Позвони мне позвони…»), явился плодом вдохновенного, неуёмного творчества, озабоченного отнюдь не наукой, молодого, энергичного научного коллектива лаборатории УПРУГИХ ПОДШИПНИКОВ… Уж что-что, а упругость у нас аж звенела, особенно на корпоративных посиделках…
Какая уж тут диссертация, когда такая тема прёт, аж в раскрасневшихся ушах и в раздувающихся ноздрях волосы дыбом встают от восторженных писков-визгов, с многообещающим придыханием и требованиями – ещё, ещё, глубже, глубже капай, не тяни, думай, пой, пой, пой, Саша пой!, Боря играй!, не кончайте, мужики!!!…
♫ В Советской Армии, в строю, чеканя шаг – пел, хотя мог и не петь, а только отдавать команду «Запевай»,- как командир отделения - сержант.
Особенно любил попеть, когда шли в столовую (очевидно, давала себя знать утробная память) через плац – поднимался аппетит, а тем более, когда мы сытые возвращались в казарму, где было тепло и уютно, как в мамочкином животике – откуда никуда раньше времени не свинтишь.
Любимой строевой песней была всенародная - «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поёт…»
♫ На борту самолёта – пел «Ой, мороз-мороз…», и был дружно подхвачен очень довольным пассажирским хором и в конце песнопения был награждён бурными аплодисментами…
♫ В электричках, при поездках на природу за грибами-ягодами или на Лыжной стреле, в кругу друзей – обязательно, непременно, постоянно!!! Репертуар – наш, Советский!
♫ В абсолютно пустом паровике, бешено мчавшимся по ночным рельсам от станции Мга в - неизвестно куда (нам надо было до станции Войбоколо) – пел и мне подпевали ещё трое моих школьных товарищей – Валера Богданов, Генка Зиновьев и Генка Ильин.
Мы пили, пели, носились по составу…
Что пели - не помню, скорее всего, что-то из Ободзинского, Поющих гитар, Битлов, «Шизгару» и тому подобного.
А поезд мчался, пронзая ночь светом прожектора и заполняя пространство вдоль пути своего безумного бега, колёсным грохотом на стыках, редкими паровозными гудками и нашими истошными воплями.
Так как состав был совершенно пуст, то его неимоверно качало из стороны в сторону, а мы, абсолютно бухие и весёлые, бегали по этому составу, догоняя друг друга и, вступая в пьяные единоборства, потом выходили на межвагонную площадку (тамбуров у него не было) и мочились в ночь, на рельсы, держась за поручни и мотаясь в такт с рыскающими рывками вагона. Хорошо, что не проезжали в это время по мостам и не попала наша юная, кипучая моча, ударявшая в наши головы, и изливавшаяся из нас в конце-наших-концов на контактные провода, а то, не сидел бы я сейчас (24.06.2013 18:36:51, в Духов день - день сошествия Святого Духа на учеников Христовых;) в Бабино и не писал бы эти строки…
Все мои писания закончились бы в этом «Летучем Зассанце».
В общем – дураки мы были молодые, безмозглые и бестолковые, хотя и со средним образованием. Но, слава Богу, всё обошлось…
Доехав до конечной, паровоз немного постоял в тупике и полетел обратно, но мы, утомлённые портвейном и дурными игрищами, мирно посапывали на деревянных скамьях.
А при приближении к станции Мга в вагон стали заходить пассажиры, с корзинами для грибов. Ведь это был конец лета и в окрестных лесах пошли грибы – любимейший деликатес всякого русского человека. Особенно в маринованном или солёном виде, да под водочку со смачным покрякиванием и причмокиванием…! А пожарить с лучком? А супешник забацать из беленьких? Да и вообще, гриб, он, для русского человека – это ГРИБ!!!
Хотя, в последнее время считается вредным продуктом…
И вот, эти самые пассажиры, заходя в вагон, с любопытством посматривали на наши заспанные, похмельные рожи…
Но нам было – хорошо, ведь впереди были два дня гулянки на природе и вся такая длиннющая жизнь…
♫ В вагоне метро, в июле 1985 года, когда жара на улицах Ленинграда зашкаливала за 30 градусов, пел свою любимую песню «Ой мороз, мороз…» и мне дружно подпевали мои коллеги – старшие и младшие научные сотрудники, а так же - один доцент и один кандидат технических наук, напяливший на свою лысеющую голову противогаз, исключительно из чувства скромности (и откуда только он у него взялся?), т.к. газов никто не подпустил, во всяком случае – из нас. Пассажиры снисходительно улыбались.
♫ В ресторане «Крыша» (гостиница Европа), проходя в туалет мимо стола с чужой (ещё абсолютно трезвой) свадьбой, я остановился и, как бы невзначай, положа руки на погоны двух молоденьких лейтенантов, грустно ковыряющихся в своих наполненных деликатесами, тарелках, спросил: - О чём грустим? Предлагаю спеть для затравки «Ой мороз, мороз…» и тут же раззявил глотку без подготовки, сразу и на полную мощность. Народ за столом встрепенулся, подхватил и я спокойно продолжил свой путь к вожделенному писсуару, довольный собой и жизнью, а когда возвращался, с опорожненным пузырём и умиротворённой душой, никто про меня даже и не вспомнил, вот что значит – оказаться в нужном месте, в нужный момент…
♫ Совершая турпоездку в автобусе Ленинград - Таллин, возопел после первой же рюмки, опрокинутой за галстук одновременно с моментом отправления Икаруса со стоянки, затянув очень модную в те времена песню «Вологда-гда-гда-гда, Вологда-гда...».
Песня начиналась словами –
«Пи-и-и-сьма, письма сам я на почту ношу…»,- громко тянули мы самозабвенно и с воодушевлением на пару с моим зятьком, Царствие ему Небесное, Лёнькой Ларионовым, сестриным муженьком, и народ нас поддержал. Всем хотелось праздника…
♫ Пение за праздничным столом в кругу семьи или друзей – это особая категория…
Какой праздник без песни? Песни были общими для всех, – и для взрослых, и для молодёжи…
«Вот кто-то с горочки спустился…»,
«Ой, цветёт калина в поле у ручья…»,
«Степь, да степь кругом…»,
«По диким степям Забайкалья…» и др.
Такие протяжные, душевные, щемящие… Они объединяли и вселяли веру в преемственность, незыблемость традиций и в вечность…
Мама моя пела очень душевно, закрыв глаза и благостно улыбаясь.
Папочка обычно не подпевал, а сидел, скрестив руки на груди, слегка наклонив голову вперёд и набок и задумчиво кивал, покачиваясь вперёд-назад всем телом. Сам он не пел, но было видно, что душа поёт и радуется…
Гости дружно горлопанили, не стесняясь и не комплексуя по поводу отсутствия у них голосов и слуха,– всем было хорошо и уютно.
♫ Но вот разверзлась перестройка.
Деньги у всех закончились, праздники задвинулись на задворки. Все ринулись на добывание еды для себя и своих близких.
Какие тут праздники с застольными песнопениями, если работы нет, денег - под обрез, и всё, что сегодня случайно заработали – завтра проели…
Помощи ждать было не от кого.
Одна надежда – на свои собственные руки и старенький «Москвич-412».
И сам-пять едоков, включая абсолютно больную, ничего не понимающую маму…Папа умер ещё до начала перестройки – от кровоизлияния в мозг.
«…Отец мой умер на моих руках -
За десять дней «сгорел»,
Все был живой – и вот уж прах,
А, вроде, не старел.
Казалось – будет вечно жить:
Он даже не болел.
Ему бы быть еще и быть,
Так нет же – улетел,
Умчался быстро в небеса -
И поболтать мы не успели.
Отца хладеющее тело
В моих руках упорно коченело…»
Потом умерла мама, после шести лет безумных мучений…
«…И вскоре мамин час пришел
Длиной в шесть долгих лет.
И все шесть лет я рядом шел…
Давно уж мамы нет.
Шесть страшных лет - как жуткий сон:
Вдвоем с женою и детьми.
И никого со всех сторон -
Мир беден добрыми людьми!...»
Дети росли, росли… без отцовского пригляда, ведь папа (Я) был единственным добытчиком в семье и ему было не до песен – в 6 утра - подъём и на работу (детки ещё спят), к 23 часам домой (детки уже спят)…
Какие уж тут песни? Ноги бы не протянуть от этой пахоты.
От переутомления случилось мини кровоизлияние – перестал двигаться левый глаз. А работал-то я к тому времени – шофёром. С одним глазом не очень-то порулишь. Спасибо сестричке Вале – пристроила в больницу к Жене Офицерову (мужу Валиной давней подруги - Людмилы) – подлечил он меня «на халяву».
Потом стал остеклять лоджии и балконы – тоже не очень-то попоёшь на двадцатом этаже - язык к концу дня едва шевелился.
Потом Валя пристроила меня в МРХ (Центробанк), где она работала в кадрах. Работа мне очень понравилась – по моей квалификации инженера механика, командовал мастерской по металлообработке, платили хорошо, и, вроде бы, уже можно было и попеть, но, к сожалению, во главе отдела стояли мерзавцы, ставшие меня буквально гнобить, от чего на нервной почве заработал я огромную опухоль в области сердца – тимома средостения (19.02.1998 г. – операция) . Сделали операцию и понеслось… До сих пор не оправился (более 15 лет).
И самое обидное – голос пропал после всех послеоперационных осложнений, осип, охрип, появился постоянный кашель…
В МРХ удалось мне спеть лишь однажды - до операции - на шашлыках, на берегу речки-говнотечки, в гаражах недалеко от работы, где у нашего сварного Серёги Куценко был гараж. Пели, как всегда «Ой, мороз-мороз!!!» и подобное…
Вот и всё!!!
Пение для меня, как образ жизни – закончилось.
Началась новая ЭРА - ЭРА ПОТРЕБЛЕНИЯ.
Улетучились общесемейные праздники с застольями и песнями…
И не осталось ни места ни времени для общих песен.
Каждый пел своё и в своём кругу.
Я ни разу не слышал, как поют мои сыновья.
Сыновья понятия не имеют о моём песенном прошлом.
А песенного настоящего у меня просто нет.
И не потому, что не поёт душа, а просто - пропал голос.
И не то что петь, но и говорить-то стал очень мало, да и то лишь – по существу, т.к. каждое слово сопровождается мерзким першением в глотке и подкашливанием…
Да и с кем говорить-то?
Один, совсем один.
А Бабиноккио лишь смотрит и молчит, шевеля причёской (если на улице ветерок).
Вот так-то,- допелся.
Кхе, кхе, кхе…
Вот и вся, вот и вся песня кончилася ♪♪♪
24.06.2013 19:17:54
♫ В настоящее время с огромным удовольствием смотрю и слушаю программу «ГОЛОС» на первом канале TV!!!
Сам петь не могу, но за таланты наши искренне радуюсь!!!
07.12.2014 18:34:20
Привет, уважаемая публика!
Давненько не встречались…
Я не знаю, пела ли мне моя матушка колыбельные песни перед сном а, если и пела, то – какие? Об этом она мне, почему-то, не поведала…
Наверняка - пела…
Ведь она говорила, что я в детстве был, как ангелочек – беленький и кудрявый. А, ведь, все хорошие мамочки всего мира любят сюсюкаться со своими разноцветными ангелочками и петь им колыбельные песенки, особенно для того, что бы они поскорее заснули и не доставали своих любящих мамочек неуёмными ангельскими доставалками...
Я, правда, и сейчас беленький и кудрявый, а вернее, седой и лохматый с кучерявинкой, но никто меня уже давным-давно не называет ангелочком, и не баюкает и, уж, тем более, песен на ночь не поёт, да и вообще – позабыт, позаброшен с пожилых, чуждых лет…
Тем паче, я не могу достоверно утверждать, что слышал музыку, находясь в утробе матери.
Хотя, современные, высоколобые от акушерства и гинекологии, утверждают, что – НЕПЬЕМЕННО, АРХИ-НЕПЬЕМЕННО должен был слышать!
Если это так, то я, наверняка, слышал, скорее всего, бравурные строевые песни, как минимум три раза в день, когда солдаты бодро маршировали на пайку из казармы в столовую и обратно, ведь мой папочка был боевой офицер и мы жили-служили (даже когда я был у мамочки в животике) в военных городках, густо и щедро посеянных в те голодные послевоенные времена, по всей территории Страны-Победительницы!
Однозначно утверждать не берусь, НО…
Как оказалось, петь я начал с самого со с ранья.
- Умел ли я петь?
- Был ли у меня голос и слух?
- Нравилось ли это окружающим?
На все эти вопросы сегодня могу дать ответ только я сам, хотя внимали мне многие и, при этом, восторженно кричали, свистели, подпевали и требовали продолжения банкета под моё разухабистое пение.
«…Иных уж нет, а те далече…» - не мною подмечено.
Описанный далее первый случай с пением в родовом гнездилище городка Высокое, лёжа на полу, был, пожалуй, первым в моём хоровом выступлении на людях и заслужил полное одобрение и поддержку со стороны уважаемой публики:
♫ Я и моя сестричка Валя гостили тогда у маминых родителей, - наших бабушки с дедушкой в г. Высокое, что под Брестом, на западной границе нашей необъятной Советской Отчизны…
«…Помню, как однажды, при появлении тётушки Лины в Высоком, нас троих уложили спать вповалку, на полу, возле дедушкиного сундучка, в котором он хранил…
Никто не знал, что же он там хранил, скорее всего – ничего…
Мы немного обсудили эту тему, но нам, конечно же, всё равно не спалось, и мы попросили у дедушки с бабушкой, улегшихся в этой же комнате на кровати, разрешения спеть песню.
- Пойте, только погромче – сказала бабушка.
Уговаривать нас долго не пришлось. Мы раззявили свои юные глоточки и вопили до звона в ушах и в голове. Пели что-то типа:
«…Раскинулось море широко
И волны бушуют в дали,
Товарищ, мы едем далёко
Подальше от нашей земли…»
А потом, получив одобрение от старших, исполнили и другие такие же раздольные, широкие, задушевные и прекрасные песни, которые любила и пела вся наша могучая Держава…
Сомневаюсь я, что бы современная молодёжь вот так же, от всего сердца и с душой, сейчас исполнила бы что-то подобное, лёжа на полу, перед сном.
Разве только, забив косячок или дринькнув по баночке энергетического пойла…»
♫ Учась в высоковской школе, я был зачислен в состав школьного хора и певал вместе со всеми песню о том, что «…Ле-е-е-ни-и-и-н – всегда живой, Ле-е-е-ни-и-и-ин – всегда со мной, в го-о-о-ре, на-деж-де и ра-а-а-до-сти…»
И я в это свято верил и старался петь очень проникновенно.
Мне нравилось хоровое пение, а когда мы вернулись из Высокого в Ленинград, даже немного скучал от его отсутствия в моей жизни, ведь хоровое пение очень энергоёмкое и вселяет абсолютную уверенность в себя и правильность в жизненных ориентирах. Хотя, как оказалось, ориентиры были мифологизированы, а уверенность мнимой…
♫ И ещё я припоминаю, как, приблизительно в те же годы, я пытался, будучи очень юным и бестолковым, посвятить свою любимую тётушку Лину в мир городских дворовых песен, исполняемых питерской шпаной, жившей на Троицком поле, в жанре «шансона», как сказали бы сейчас.
Мы сидели с ней в комнате у тёти Люды, и я музицировал, а тётя Лина внимала моему соло-бреду. Это было, конечно же, ужасно, особенно в смысле музыкального сопровождения – ведь я вообще не умел играть ни на чём, но слова я знал, и старания мне было не занимать. Я пел громко, внятно и чувственно:
С одесского кичмана
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да на волю.
На Вяземской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Один - герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинты одетый
И водкой подогретый,
И песенку такую он запел:
……………………………….
И у меня всё получилось, т.к. бабушка сказала, некоторое время спустя:
- «Саша, ну как тебе только не стыдно петь такие похабные песни своей тёте?».
Хотя, почему-то, она меня не остановила сразу и дослушала весь концерт до конца. Видимо ей самой понравилось. Ну, где она ещё могла услышать подобное?...
А тут - бесплатная гастроль любимого старшенького внучка – свежеиспечённый концерт прямиком из Питера!
Я попытался что-то ответить бабушке на её справедливое замечание, но это была моя жалкая попытка оправдаться, которая мне не зачлась.
И вот что написала тётушка Лина об этом моём выступлении, спустя 52 года:
- «…Привет, Санёк! Спасибо за сообщения.
Знаешь, родной, я пыталась припомнить обстоятельства прослушивания романсов (дворовых) в твоём юношеском исполнении. Думаю, что это было, конечно, здорово, и даже вроде что-то где-то смутно всплывает на задворках памяти, но конкретно - не помню. Слишком много воды утекло с той поры, ты уж прости, меня, пожалуйста. Вот приедешь - споешь, послушаю с удовольствием…»
Да, теперь уж не спою – голос канул в Лету вместе со здоровьем…
♫ А сам себя, поющим на публике регулярно, я помню с тех пор, как стал употреблять спиртные напитки.
Т.е. алкоголь способствовал моей певческой беспредельности, разнузданности и разухабистости, в хорошем смысле этого явления.
Где только я не пел:
♫ В турпоходах по лесам Карелии и Уральских гор, на берегах малюсеньких и великих рек и озёр, у ночных костров – это само собой, а как иначе, если всё к тому располагает – и возраст, и гормоны, и природа и чувство бесконечности и беспредельности жизни и пары алкоголя и запах девчонок, их взгляды и позы…
«Как молоды мы были, как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» - это была наша коронка, хотя мы ещё небыли замшелыми стариками…
Как всегда Валера Захаров говорил перед началом песни:
- «Нет, Батька, не вытянем…»
- «Ничего, я постараюсь, вы только погромче кричите…» - подбадривал я, промывая горло из гранёного стакана и закуривая Беломор.
И мы пели - громко, проникновенно, закрыв глаза, закинув голову, поражая Стиви Уандеру, на разрыв аорты…
А еще любили петь свои и народные любимые частушки:
На страну свалилось горе -
В зоопарке помер слон-
Это мы в ночном дозоре
Завели "Вечерний звон ..."
Мимо тёщиного дома
Я без шуток – не хожу,
То ей … в окно засуну,
То ей … покажу.
На берёзовой макушке
Воробей … кукушку,
Только слышно на суку:
Чирик, …, …, ку-ку!
По реке плывёт топор
Из села Кукуево
Ну и пусть себе плывёт
Железяка …
По реке плывёт корабль
Под названием «Мазут»,
Берегите, девки, …
… на палубе везут!
Силы некуда девать.
Нас не любят наши девы,
Что ж, тогда пойдём пилять
Все подряд сухие древы…
А когда у нас была большая чугунная крышка от казана, то первым номером ежевечернего представления была наша строевая песня – «Вечерний звон»…
Партия бом-бом была самой почётной и любимой.
В крышку казана звонил самый мощный гребец, у которого к вечеру оставались силы после многочасовой гребли, держать её на весу в одной угрёбанной руке и колотить по ней колотушкой, зажатой в другой не менее угрёбанной руке…
Жалко, что повторить ничего нельзя, ведь молодость, теперь уже, действительно ушла безвозвратно и с нею ушли и некоторые мои товарищи, которых я постоянно вспоминаю, но с которыми нас разлучила безжалостная ПЕРЕСТРОЙКА и время.
Так мы ни разу больше и не спели.
Прежде всего, конечно же, я грущу о потере Олежки Гаврилова – моего однокурсника по ВОЕНМЕХУ. Ведь именно он первым научился играть на гитаре, и я, беря с него пример, тоже купил гитару и стал осваивать аккорды и что-то у меня уже стало получаться, но моя мамочка запретила мне тренькать дома (по её мнению это отвлекало меня от учёбы в институте) и я, будучи послушным сыном, перестал дома музицировать, а больше тренироваться было негде…
Особенно мне запомнилась наша поездка к Чёрному морю. Нас было четверо – я, Олег и два Владимира. Один из них - мой коллега по работе в КБ объединения «Спутник», такой же инженер-конструктор, как и я, и второй - его давний кореш. Все трое (кроме меня) хорошо играли на гитаре.
Сначала мы поехали в Одессу, но море оказалось слишком заселено медузами, от соприкосновения с которыми наши стройные юные тела ужасно чесались и мы быстренько, сев на белый пароход, отчалили в Ялту…
Было очень много выпито вина и спето песен прямо на берегу Чёрного моря. Оно нас, наверняка, запомнило…
Во всяком случае, отдыхающие девчонки, так те точно запомнили четверых питерских весёлых шансонье…
♫ И ещё была поездка с Олегом и Санькой Рулёвым в село Новая берёзовка, что недалеко от Пушкинских гор, рядом с Тригорским. Там мы проводили свой отпуск. Жили в палатке на берегу речки Великая. И в это же время там отдыхали давняя Олежкина ровесница-соседка (по деревне) Людочка из Уфы со своей молоденькой 15-летней сестричкой Наташенькой и вполне созревшей своей подружкой Линочкой.
Это мы удачно заехали…
Было всё прекрасно, включая ежедневные попойки (кроме Наташи – матрос ребёнка не обидит!) с песнями у костра и с шашлыками из местного барашка, которого мы обменяли у колхозного пастуха на 4 бутылки водки, и которые сами же и помогли ему приговорить.
А самой любимой песней в 70-е годы и на этих наших посиделках была песня «Хабарик», которая очень понравилась нашим уфимским подружкам и настолько их поразила, что при последующих встречах в Питере (они иногда навещали свою тётушку, жившую на канале Грибоедова) они нам рассказывали, что Люда, вернувшись из отпуска в Уфу, частенько, просыпаясь по ночам, ходила по комнате с закрытыми глазами и повторяла – Хабарик!, Хабарик!…и опять ложилась досыпать…
Это был вольный перевод известной песни Venus (Венера / Шизгара) — The Shocking Blue и звучал он так:
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
На газете, в туалете,
В писсуаре!
На унитазе посижу
И никотином подышу.
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
А сам хобарик с пятачок,
С него я получил торчок!
Хабарик!
Я нашёл себе хабарик!
Я после пьянки сам не свой,
Я после пьянки зверь лесной.
Хотел бы похмелиться я,
Но нету денег у меня.
Полтинник
Я нашёл полтинник.
В ресторане, на диване,
Я нашёл полтинник.
Существует и такая русская дворовая версия текста песни:
Я шёл домой, слегка качаясь,
Как крейсер направляясь в порт,
И вдруг отчаянно ругаясь
Навстречу мне по правый борт
……………………………………….
Но мы второй вариант не пели, а вот Хабарик - это да!
С утра до ночи, ежедневно!!!
Я, по прошествии стольких лет подзабыл слова этой ШИЗГАРЫ (Хабарик) и позвонил своему старому и единственному другу Валерию Дмитриевичу Захарову (Митричу) и спросил его о том, помнит л и он этот бессмертный шлягер. Он всё помнит, старый «алкаш и балагур» (как я его ласково назвал однажды в своём стихе, ему посвящённом). Он мгновенно сообщил мне название песни и группы. Я залез в интернет по его наколке и быстренько всё разыскал.
Оказывается, не только наша подружка Людмила из Уфы торчала от этой песни, но и вся наша великая Держава вкупе с остальным миром! Да, это песня!!! Песня ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ, даже в таком пошловатом переводе, как «Хабарик»!
А, может, именно благодаря такому и подобному ему переводу…
♫ За праздничным столом – ещё бы НЕТ!!! А где ж тогда ещё - петь, если не за ним, родимым…
♫ Когда я работал в НИОЛ упругих подшипников при кафедре Теормеха в ЛВИМУ им. адм. С. О. Макарова, то так часто и много пел на выездных «ЗАСЕДАНИЯХ КАФЕДРЫ», что если бы всё это засчитывалось, как работа над диссертацией, то я бы точно стал Академиком, ну, или хотя бы Доктором наук, а так, времени на написание кандидатской почти не оставалось…
Засади мне засади,
Засади скорее, ну же
Засади мне, засади,
Пока нету дома мужа…
Засади мне, засади,
Засади мне среди ночи
Чтоб на лоб полезли очи,
Чтоб на лоб полезли очи
Засади мне, засади…
Засади мне, засади,
Чтобы корчилась в экстазе,
Хочешь – в ванной засади,
Ну, а хочешь в унитазе…
Если сможешь – на биде
Не промажь лишь мимо только
Пусть потом мне будет горько,
Пусть потом мне будет горько,
А сегодня засади!
Засади мне, засади,
Если хочешь под коленку.
Иль по зверски засади,
Уперев руками в стенку,
Засади мне, засади,
В мои нежные ладошки
Отдери меня, как кошку,
Отдери меня, как кошку
Только, милый, засади…
Засади мне, засади,
Засади мне меж глазами,
Меж ушами засади
И меж белыми зубами…
Засади куда-нибудь
Даже можешь в щиколотку
Хочешь в нос, а хочешь – в глотку
Хочешь в нос, а хочешь – в глотку
Засади куда-нибудь!!!
Засади мне, засади,
Засади, моя отрада
Засади мне, засади,
Засади – я буду рада
Одного, тебя хочу,
И от страсти сатанею
Засади скорей смелее
Засади скорей смелее,
Засади, я вся торчу!!!
Мне сегодня невтерпеж,
Умоляю, будь же стойким
Засади, как в сердце нож,
Поелозь меня по койке,
По паркету поваляй,
Иль на люстре оттарахай
Пусть в тебе не будет страха
Пусть в тебе не будет страха
Ну, скорей, давай, давай!!!
…………………………….
И т. д. и т. п.
Этот шлягер «Засадиада» (на мотив известной песни «Позвони мне позвони…»), явился плодом вдохновенного, неуёмного творчества, озабоченного отнюдь не наукой, молодого, энергичного научного коллектива лаборатории УПРУГИХ ПОДШИПНИКОВ… Уж что-что, а упругость у нас аж звенела, особенно на корпоративных посиделках…
Какая уж тут диссертация, когда такая тема прёт, аж в раскрасневшихся ушах и в раздувающихся ноздрях волосы дыбом встают от восторженных писков-визгов, с многообещающим придыханием и требованиями – ещё, ещё, глубже, глубже капай, не тяни, думай, пой, пой, пой, Саша пой!, Боря играй!, не кончайте, мужики!!!…
♫ В Советской Армии, в строю, чеканя шаг – пел, хотя мог и не петь, а только отдавать команду «Запевай»,- как командир отделения - сержант.
Особенно любил попеть, когда шли в столовую (очевидно, давала себя знать утробная память) через плац – поднимался аппетит, а тем более, когда мы сытые возвращались в казарму, где было тепло и уютно, как в мамочкином животике – откуда никуда раньше времени не свинтишь.
Любимой строевой песней была всенародная - «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поёт…»
♫ На борту самолёта – пел «Ой, мороз-мороз…», и был дружно подхвачен очень довольным пассажирским хором и в конце песнопения был награждён бурными аплодисментами…
♫ В электричках, при поездках на природу за грибами-ягодами или на Лыжной стреле, в кругу друзей – обязательно, непременно, постоянно!!! Репертуар – наш, Советский!
♫ В абсолютно пустом паровике, бешено мчавшимся по ночным рельсам от станции Мга в - неизвестно куда (нам надо было до станции Войбоколо) – пел и мне подпевали ещё трое моих школьных товарищей – Валера Богданов, Генка Зиновьев и Генка Ильин.
Мы пили, пели, носились по составу…
Что пели - не помню, скорее всего, что-то из Ободзинского, Поющих гитар, Битлов, «Шизгару» и тому подобного.
А поезд мчался, пронзая ночь светом прожектора и заполняя пространство вдоль пути своего безумного бега, колёсным грохотом на стыках, редкими паровозными гудками и нашими истошными воплями.
Так как состав был совершенно пуст, то его неимоверно качало из стороны в сторону, а мы, абсолютно бухие и весёлые, бегали по этому составу, догоняя друг друга и, вступая в пьяные единоборства, потом выходили на межвагонную площадку (тамбуров у него не было) и мочились в ночь, на рельсы, держась за поручни и мотаясь в такт с рыскающими рывками вагона. Хорошо, что не проезжали в это время по мостам и не попала наша юная, кипучая моча, ударявшая в наши головы, и изливавшаяся из нас в конце-наших-концов на контактные провода, а то, не сидел бы я сейчас (24.06.2013 18:36:51, в Духов день - день сошествия Святого Духа на учеников Христовых;) в Бабино и не писал бы эти строки…
Все мои писания закончились бы в этом «Летучем Зассанце».
В общем – дураки мы были молодые, безмозглые и бестолковые, хотя и со средним образованием. Но, слава Богу, всё обошлось…
Доехав до конечной, паровоз немного постоял в тупике и полетел обратно, но мы, утомлённые портвейном и дурными игрищами, мирно посапывали на деревянных скамьях.
А при приближении к станции Мга в вагон стали заходить пассажиры, с корзинами для грибов. Ведь это был конец лета и в окрестных лесах пошли грибы – любимейший деликатес всякого русского человека. Особенно в маринованном или солёном виде, да под водочку со смачным покрякиванием и причмокиванием…! А пожарить с лучком? А супешник забацать из беленьких? Да и вообще, гриб, он, для русского человека – это ГРИБ!!!
Хотя, в последнее время считается вредным продуктом…
И вот, эти самые пассажиры, заходя в вагон, с любопытством посматривали на наши заспанные, похмельные рожи…
Но нам было – хорошо, ведь впереди были два дня гулянки на природе и вся такая длиннющая жизнь…
♫ В вагоне метро, в июле 1985 года, когда жара на улицах Ленинграда зашкаливала за 30 градусов, пел свою любимую песню «Ой мороз, мороз…» и мне дружно подпевали мои коллеги – старшие и младшие научные сотрудники, а так же - один доцент и один кандидат технических наук, напяливший на свою лысеющую голову противогаз, исключительно из чувства скромности (и откуда только он у него взялся?), т.к. газов никто не подпустил, во всяком случае – из нас. Пассажиры снисходительно улыбались.
♫ В ресторане «Крыша» (гостиница Европа), проходя в туалет мимо стола с чужой (ещё абсолютно трезвой) свадьбой, я остановился и, как бы невзначай, положа руки на погоны двух молоденьких лейтенантов, грустно ковыряющихся в своих наполненных деликатесами, тарелках, спросил: - О чём грустим? Предлагаю спеть для затравки «Ой мороз, мороз…» и тут же раззявил глотку без подготовки, сразу и на полную мощность. Народ за столом встрепенулся, подхватил и я спокойно продолжил свой путь к вожделенному писсуару, довольный собой и жизнью, а когда возвращался, с опорожненным пузырём и умиротворённой душой, никто про меня даже и не вспомнил, вот что значит – оказаться в нужном месте, в нужный момент…
♫ Совершая турпоездку в автобусе Ленинград - Таллин, возопел после первой же рюмки, опрокинутой за галстук одновременно с моментом отправления Икаруса со стоянки, затянув очень модную в те времена песню «Вологда-гда-гда-гда, Вологда-гда...».
Песня начиналась словами –
«Пи-и-и-сьма, письма сам я на почту ношу…»,- громко тянули мы самозабвенно и с воодушевлением на пару с моим зятьком, Царствие ему Небесное, Лёнькой Ларионовым, сестриным муженьком, и народ нас поддержал. Всем хотелось праздника…
♫ Пение за праздничным столом в кругу семьи или друзей – это особая категория…
Какой праздник без песни? Песни были общими для всех, – и для взрослых, и для молодёжи…
«Вот кто-то с горочки спустился…»,
«Ой, цветёт калина в поле у ручья…»,
«Степь, да степь кругом…»,
«По диким степям Забайкалья…» и др.
Такие протяжные, душевные, щемящие… Они объединяли и вселяли веру в преемственность, незыблемость традиций и в вечность…
Мама моя пела очень душевно, закрыв глаза и благостно улыбаясь.
Папочка обычно не подпевал, а сидел, скрестив руки на груди, слегка наклонив голову вперёд и набок и задумчиво кивал, покачиваясь вперёд-назад всем телом. Сам он не пел, но было видно, что душа поёт и радуется…
Гости дружно горлопанили, не стесняясь и не комплексуя по поводу отсутствия у них голосов и слуха,– всем было хорошо и уютно.
♫ Но вот разверзлась перестройка.
Деньги у всех закончились, праздники задвинулись на задворки. Все ринулись на добывание еды для себя и своих близких.
Какие тут праздники с застольными песнопениями, если работы нет, денег - под обрез, и всё, что сегодня случайно заработали – завтра проели…
Помощи ждать было не от кого.
Одна надежда – на свои собственные руки и старенький «Москвич-412».
И сам-пять едоков, включая абсолютно больную, ничего не понимающую маму…Папа умер ещё до начала перестройки – от кровоизлияния в мозг.
«…Отец мой умер на моих руках -
За десять дней «сгорел»,
Все был живой – и вот уж прах,
А, вроде, не старел.
Казалось – будет вечно жить:
Он даже не болел.
Ему бы быть еще и быть,
Так нет же – улетел,
Умчался быстро в небеса -
И поболтать мы не успели.
Отца хладеющее тело
В моих руках упорно коченело…»
Потом умерла мама, после шести лет безумных мучений…
«…И вскоре мамин час пришел
Длиной в шесть долгих лет.
И все шесть лет я рядом шел…
Давно уж мамы нет.
Шесть страшных лет - как жуткий сон:
Вдвоем с женою и детьми.
И никого со всех сторон -
Мир беден добрыми людьми!...»
Дети росли, росли… без отцовского пригляда, ведь папа (Я) был единственным добытчиком в семье и ему было не до песен – в 6 утра - подъём и на работу (детки ещё спят), к 23 часам домой (детки уже спят)…
Какие уж тут песни? Ноги бы не протянуть от этой пахоты.
От переутомления случилось мини кровоизлияние – перестал двигаться левый глаз. А работал-то я к тому времени – шофёром. С одним глазом не очень-то порулишь. Спасибо сестричке Вале – пристроила в больницу к Жене Офицерову (мужу Валиной давней подруги - Людмилы) – подлечил он меня «на халяву».
Потом стал остеклять лоджии и балконы – тоже не очень-то попоёшь на двадцатом этаже - язык к концу дня едва шевелился.
Потом Валя пристроила меня в МРХ (Центробанк), где она работала в кадрах. Работа мне очень понравилась – по моей квалификации инженера механика, командовал мастерской по металлообработке, платили хорошо, и, вроде бы, уже можно было и попеть, но, к сожалению, во главе отдела стояли мерзавцы, ставшие меня буквально гнобить, от чего на нервной почве заработал я огромную опухоль в области сердца – тимома средостения (19.02.1998 г. – операция) . Сделали операцию и понеслось… До сих пор не оправился (более 15 лет).
И самое обидное – голос пропал после всех послеоперационных осложнений, осип, охрип, появился постоянный кашель…
В МРХ удалось мне спеть лишь однажды - до операции - на шашлыках, на берегу речки-говнотечки, в гаражах недалеко от работы, где у нашего сварного Серёги Куценко был гараж. Пели, как всегда «Ой, мороз-мороз!!!» и подобное…
Вот и всё!!!
Пение для меня, как образ жизни – закончилось.
Началась новая ЭРА - ЭРА ПОТРЕБЛЕНИЯ.
Улетучились общесемейные праздники с застольями и песнями…
И не осталось ни места ни времени для общих песен.
Каждый пел своё и в своём кругу.
Я ни разу не слышал, как поют мои сыновья.
Сыновья понятия не имеют о моём песенном прошлом.
А песенного настоящего у меня просто нет.
И не потому, что не поёт душа, а просто - пропал голос.
И не то что петь, но и говорить-то стал очень мало, да и то лишь – по существу, т.к. каждое слово сопровождается мерзким першением в глотке и подкашливанием…
Да и с кем говорить-то?
Один, совсем один.
А Бабиноккио лишь смотрит и молчит, шевеля причёской (если на улице ветерок).
Вот так-то,- допелся.
Кхе, кхе, кхе…
Вот и вся, вот и вся песня кончилася ♪♪♪
24.06.2013 19:17:54
♫ В настоящее время с огромным удовольствием смотрю и слушаю программу «ГОЛОС» на первом канале TV!!!
Сам петь не могу, но за таланты наши искренне радуюсь!!!
07.12.2014 18:34:20
