Поэзия
Я ловлю отраженье прибалхашской луны,
тени вымерших тигров дразню тростниками,
на поверхности держат сказанья и сны…
В чей атласный рукав
я вцепился руками?
Кто на лодке подплыл с непогасшей свечой,
кто плечами пожал, головою печально кивает?
Вслед за кем по тропинке к соломенной кровле над кричащей арчой
я промокший иду
чья спина предо мною мелькает?
Кто в очаг бросил хворост, зелёного чая налил?
Кто чудесную чашечку мне протянул над циновкой?
В этой хижине милой я сказочно часто гостил,
вот и лютня, и флейта –
узнаю обстановку.
Голоса раздвигают пространство и снова во мне
интонацией боли журчащей и сладкого плена
замираний далёких, звучащих вовне,
избавляют от скорби великой
человеческой сутью Вселенной.
В этой хижине ястреб и ласточка мирно живут,
уживаясь с драконом парящим и гусем отставшим,
словом, сущим, растущим, над бездной встают:
над казнённым – воскресшим,
возвращённым – над без вести павшим.
Здесь зегзица рыдает, а лебедь – в объятье с орлом,
зимородок летит, и снуют воробьи возле крыши,
разрастаются корни под скромным рабочим столом,
скажешь тихо: «Пэнлай…» –
и Синайские гимны услышишь.
Чья над шалью ладонь нежно сжала стрижа?
Голубь чей из могильной к жизни вылеплен глины?
Всех времён и народов в строке стихотворной душа
Нахтигалем поёт
над Голгофой вестей журавлиных….
