Повествовательный стих
Повествовательный стих?! Давайте попробуем!
Назовём героя (почему бы и нет?) казахским именем Султан,
оденем в армейскую робу
и отправим в Афганистан
брежневских времён,
назовём количество полученных в бою ран,
высветим чёрный, зловонный зиндан,
в который он
в бессознательном состоянии попадёт,
составим в голове героя план побега,
опишем глинистый, переходящий в песчаный, а далее в скальный - склон,
благодаря которому, имея опыт
(в школьные годы ещё) занятий скалолазаньем, Султан будет спасён…
Пройдём путь под многоочитым огнём:
зигзагообразный, заячий, маячащий в разные стороны,
превратившейся в мишень спиной…
Отметим распирание грудной клетки зноем,
разъедание глаз пОтом
солончаковым,
словом,
развернём картину отчаянного предприятия
ухода
из-под самого носа
зоркого,
меткого,
злобного
неприятеля
во мрак ночной,
в гуденье пуль,
в машинопись пулемётной красной музыки,
обжившей трассы
предполагаемой в «не зги…» жизни,
которую надо убить…
Можно бесконечно говорить,
вживаясь во все возможные психологизмы,
избранной поэтом-рассказчиком реальной картинки
из биографии персонажа, имеющего место быть
на планете Земля в измерении истории человечества.
Жажда жить
(можно вспомнить Джека Лондона с его сухарями
под подушкой, когда голод уже миновал…) и нашего Султана -
не без милости Аллаха, Будды, Ягве, Тенгри, Мирты, Иисуса –
вынесла из ямы,
за которой - лишь тлен,
если учесть характер и советское воспитание человека,
о судьбе коего решился автор поведать миру.
Ещё в учебном подразделении был такой случай:
старшина роты очкарик из Саратова -
Валера Овчинников -
завёл Саматова
(это фамилия Султана) в каптёрку и сказал: «Садись на пол!
Оброс ты сильно.
Буду тебя подстригать, сидя на стуле…»
Старшина приземлился на центральном проходе,
затылком распахнув обитую жестью толстую дверь, выкрашенную
в противную
синюю краску…
Не надоело слушать эту сказку,
в которой жизнь, как есть,
виденная моими
глазами,
без прикрас,
расцветает простыми,
доступными обычному пониманию, словами?
Хвала и честь
повествовательному стиху!
Кустик на склоне, ставшем сценой поединка жизни и смерти,
на фоне тёмно-синего неба, с кровавым сгустком в правом углу,
с первой звездой, грозящей сорваться,
посередине –
прицел родного мира с детством светлым –
перископом
в душу Султана,
в которой
все реки мира,
все горные пики,
все леса и озёра,
степи и пустыни,
все города и сёла,
все дороги,
все поцелуи,
все «прощай» и «здравствуй»…
Ибо душа человека –
Вотчина Бога Живого,
Всевидящего и Вездесущего,
Всем Повелевающего…
До кустика – добежать, докарабкаться, доползти,
перевалиться измочаленным телом за неровный силуэт тернистого подъёма,
и, даст Бог, герой мой ещё поживёт:
не нарвётся на пулю однополчанина,
попадёт под взгляд справедливого начальника,
под трибунал не пойдёт,
не получит «срок» или «вышку»…
Или получит…
Новый ад, как сможет, пройдёт…
На всё – воля Божья!
Будет надежда на что-то,
например, на шёпот
сада,
посаженного дедом, взлелеянного отцом,
сада, где каждый ствол, не раз выбеленный им, мальчишкой, взглядом
сердца знаком,
кожей
сильных
крестьянским трудом
ладоней.
На небосклоне
что-то произошло: Ангел-Хранитель, незримый
другими,
над упавшим в изнеможении
Султаном склонился, нежно и сильно: «Усилием
воли – герой мой скажет позднее –
тогда я поднялся!» Свет хлынул
лавиной
в пустыню
мрачную предсмертного тела,
и оно рванулось, полетело,
перешло в иное,
почти неземное
измерение,
пуля у левого виска пролетела,
другая чуть не задела
правое плечо…
Кустик, венчающий грань раздела
досягаемости, недосягаемости свинцовыми эриниями,
мойрами,
окрылёнными олимпом –
порохового,
капсюльного,
затворного,
ствольного,
спускового,
прикладного,
прицельного,
скорострельного
дива,
в просторечии имеющего место жить в звуковой
оболочке
«Калаш»,
даром что «наш»,
убивает наповал
любого русского,
казаха,
узбека,
башкира,
эстонца...
ну и так далее,
поднимите архивы – знать будете,
какие нации проживают
на территории бывшего Советского,
ныне распавшегося Союза…
Лучших из нас не отделяло
друг от друга понятие «республика»,
нами осознавалось советское
как братское…
Думающих иначе было немало,
мне (мать – казашка, отец – русский…) и от казахов и от русских перепадало.
Что было - то было.
Воспринимающих людей не по их человеческой сути
воспринимаю выродками.
На выручку попавшего в плен Султана Саматова
был выделен и срочно отправлен на спецзадание -
вырвать из вражьих лап во что бы то ни стало
всех военнопленных, томящихся в зинданах
того, имеющего конкретное название, кишлака -
отряд.
В нём были:
нанаец Паша Бельды,
Володя Мохнаткин из Артёма,
бард из Владивостока Саня Кашлев,
тракторист из Магадана по фамилии Кочкин,
маленький, дерзкий казах из Кызыл-Орды Дайрабек Кулбаев,
художник из Ташкента, ради армии не закончивший архитектурного института,
Забихулла Шамурадов.
Я отвечаю за свои слова, все они были теми,
с кем идти в разведку - как на свадьбу ехать
в «Мерседесе» или «BMW» последней модели…
Парни успели!
Устроили там такую бойню…
На герое стихо-повести – ни одной царапины,
правда, лицо от побоев
напоминало лопнувшую от сока, прущего изнутри, упавшую на землю сливу…
Султан Саматов – не покойник!
Ничего не удостоен…
Живёт на пенсию. Семьи не имеет.
Отмахивается от рассказов, повестей – тем более!
Но по ночам украдкой,
напившись крепкого зелёного чая,
пишет народного качества –
без лихачества,
не очень большие,
но болью кричащие,
для знающих жизнь не пустые -
tet a tet с Богом говорящие -
стихи.
Никому не показывает –
под матрас прячет тетрадку.
