Оденемся в песню листвы разноцветной...

Оденемся в песню листвы разноцветной,
отбросив тела, –
не нелепица это!
 
Душа – чем не крона?
 
Зима – смерть листвы – заоконно
свой белый прицел навела
на абстрактные пятна предсмертной одежды…
 
Смеются невежды,
обжившие в мыслях гробы…
 
Кусты и пески
раздирают смежённые вежды
судьбы.
Проступает сквозь кожу
 
рождённое
именем Божьим…
 
И души плывут
на рубеж огневой небосклона,
оставив надгробья, как оставляют редут
согласные слиться с кустами,
песками –
одежду под стать им придумали сами,
но узнаются и в ней небесами,
когда, от земли отрываясь,
растут!
 
Лет, смертным отпущенных, склона
(покат он иль крут –
кто угол предвидел?) маршрут
составлен не нами.
 
И только избранник знать вправе:
«Сорваться,
прорваться
мне тут!»…
Подумалось о Мандельштаме…
 
Здесь – страшно завраться…
 
Логичности поиск над образом древоподобным
без плана в ладонях
агоний,
грядущих в короне
судьбою разорванных пут, –
абсурд!
 
Войдите в прославленный гурт!
Желания жизни над камнем последним
ветвятся беззлобно:
падений-парений,
победней ведущих к истокам абстракций,
не видело око! –
 
в понятное сердцем вдруг ткнут –
в знакомое общество благополучий утробных,
в реалии быта, казнящего небо жестоко, –
и вознесут
 
любовью! Завидно роднящих страданий
той завистью ранней –
сон детства верните! –
узрите
расщепленный кнут…
 
Деревья у глаз моих картой бессмертья в дорогу зовут,
могучею нервной системой озвучив нетленное братство
иных измерений.
 
Бегу святотатства,
святых по контракту противен мне труд:
спасут, говорят…
Но корнями смиренными круто я гнут,
 
и милые тени
всё зримей и зримей
теснятся
под сенью
предзимних,
осенних,
надевших красивое самое
(как люди в последний свой путь над землёю)
растений…
 
Прекрасное,
данное всем нам,
не может закончиться ямами…
 
Над мекками, первыми, третьими римами,
тибетами, иерусалимами
встают за крестами, что схвачены рамками, рамами,
веточки зимние,
хранящие самость
под инеем,
 
нерукотворные скинии –
грядущие почки
несущие в небо весеннее,
синее…
 
Да будут листочки!
 
Как святость произношения
доброго имени,
прорвавшего оболочку
поставленной гибелью точки.