Сны о Хасане. 11 июля 1938 года. Терёшкин.
11 июля 1938 года. Терёшкин.
Будто облако, проплывая, зацепилось за вытянутую с юга на север вершину Заозёрной. В нескольких метрах от этой удлинённой макушки сопки и на запад, с японской стороны, и на восток, с нашей, сияло яркое летнее солнышко. Пограничники же, как в молоке, бултыхались в густом тумане.
Вдоль вершины сопки, разбившись на группки по два-три человека, они долбили каменистую почву, обустраивали окопы. Лопаты и ломы звенели, отскакивая от скального грунта. Там, где на самую поверхность земли выходила сплошная скальная порода, просто строили нечто похожее на баррикады или брустверы из камней, недостатка в которых не было. Несколько бухт колючей проволоки, на днях доставленных из отряда, пошло на создание импровизированного заграждения по фронту и флангам окопов.
Терёшкин крутанул ручку вызова прямой телефонной линии с Безымянной. Трубку там поднял связист.
- Лейтенанта Махалина.
- Привет, Петро, здесь Махалин.
Махалин Алексей Ефимович, лейтенант, помощник начальника соседней заставы Пакшекори (начальник заставы – Быховцев)
- Здравствуй, Алексей, как продвигается работа? Отрыли окопы? У нас сплошные камни, лопаты не выдерживают, ломаются.
- У нас – та же картина. Палатку ставили, так колышки забить – целая проблема была.
- Мы палатку поставили позавчера, сразу, как только получили из отряда команду укрепляться. Теперь днём можно по очереди поспать, а ночью занимаем круговую оборону. У вас японцы не шалят?
- Пока смирные.
- Ну, будь здоров, Лёша, если что, сразу же звони. Отбой.
Лейтенант подошёл к оживлённо что-то обсуждающей группе пограничников, устроивших перекур.
- Как настроение, бойцы?
Бойцы наперебой начали излагать свои проблемы:
- Всё бы ничего, вот только никакой личной жизни, товарищ лейтенант.
- Табачок отсырел от этого тумана.
- А можно попросить Козленко, чтобы он боршечка сварил, надоели консервы.
- А щё, нам шпигулкы заспокоюючи вид стовбняка вже не дають, скинчилыся? – тут же вставил своё слово Козленко.
- От какого столбняка, Козленко, какие таблетки? Что ты такое мелешь, кто тебе таких глупостей наговорил? Я тебе когда-нибудь давал какие-нибудь таблетки?
- А щё, рази начмед нэ пидкладав у йидальни таблэтки в йижу?
- Глупости, я тебе говорю, Козленко. Это не иначе, как Батаршин где-то пошутил, с него скажется!
- Яки дурныци, товарыщу лэйтэнант, на застави усе було добрэ, а тут стоймя стоять, штаны нэ дай боже порвуть, що робыты?
- Работу надо работать, Козленко, это прекрасно помогает и от стоячки, и от глупых мыслей. Хорош курить, за дело, бойцы!
Он сплюнул, но слюна оказалась густой и дальше сапога не полетела.
Брезентовая армейская палатка стояла на самом высоком месте гребня сопки. Её шпиль, казалось, уходил в небеса, растворяясь постепенно в толще тумана. Или всё-таки это было облако?
Откинув полог палатки, лейтенант шагнул вовнутрь. Сумрак здесь был ещё более густой, чем снаружи. Он пригляделся. В дальнем углу на ватном солдатском матрасе, завёрнутая до подбородка в белую простыню, сидела его Наташка. Взгляд её был такой томный и призывный!
Она вскинула руки, простыня скользнула по плечам, и Терёшкин обомлел. Куда там Кустодиеву! Да нет, это же не Наташка! Нет, всё-таки Наташка! Откуда ему знать, как она выглядит обнажённой! Так вот ты какая!
- Ты? Здесь? Как ты здесь оказалась?
- Вот, проходила мимо. Иди ко мне. Только Ушку своего оставь за порогом.
Через мгновение они уже сидели рядышком, она – в чём мать родила, и он – при полном обмундировании, в сапогах и зелёно-синей фуражке. Рукой он обнял её за плечи, голову положил на одну грудь, другой укрылся, вдыхая сладкий запах парного молока и терпкий аромат полыни.
- Щекотно, - смеялась она, пытаясь уклониться от небритой щеки лейтенанта и, одновременно, целуя его в стриженую макушку.
Одной рукой расстегнуть маленькие пуговки на ширинке никак не удавалось. Он возликовал, когда к его руке присоединилась её тёплая ладошка, теперь они попробуют сделать это в две руки. Но мускулистый гномик, рвущийся изнутри, туго натягивал ткань галифе, и пуговички не поддавались. Да от такого «столбняка» никакие таблетки не помогут!
Две руки, соприкасаясь, мешали друг другу совершить простое действо.
Терёшкин не мог себя заставить снять вторую руку с Наташкиного плеча, опасаясь того, что это эфемерное создание исчезнет неведомо куда так же неожиданно, как и появилось здесь. Одной же рукой, даже с помощью любимой, сделать ничего не получалось, хотя он и шептал настойчиво, скорее сам себе, чем ей: «Ну, помоги же, помоги мне, помоги».
