Сны о Хасане. 11 июня 1938 года. Штерн.
11 июня 1938 года. Штерн.
- Ну, а ты говоришь: виноград, лимонник… Есть у нас и виноград, и лимонник, и кедр, и орех. И бархат не зря называется амурским, а не посьетским или хасанским.
Они расположились под кряжистым дубом в сотне метров от песчаного берега Амура-батюшки. На днях Штерну с оказией передали из Посьета мешок сушёной корюшки. Он похвастался Блюхеру, живописав при этом ну просто восхитительную приморскую природу. Тот немедленно отреагировал, организовал на ближайшую субботу вылазку на природу. Теперь он водил руками по сторонам, пребывая в неописуемом восторге от окружающего великолепия.
- Я тебя ещё на охоту свожу, на изюбря или кабаргу, побродишь по лесу с ружьишком, поймёшь, где самые красивые в мире места. Доставай свою корюшку. Как говорится: сначала пивка для рывка. Пиво специально для тебя привезли, Витёк, неси!
Водитель вездехода-броневика, на котором они все сюда и приехали, широко расставляя ноги, волоком притащил деревянный ящик, полный бутылок оранжевого стекла с этикетками биробиджанского пивзавода. Ленинградское, прочитал Штерн.
- Если бы для меня, - начал куражиться он, - могли бы Московского, на худой конец Русского, привезти, Ленинградское – горькое.
- Ты вначале попробуй, ни в Испании, ни даже в Мюнхене, я уверен, нет такого пива. Ленинградское биробиджанского разлива – это цимес. Я правильно употребил слово? За что люблю евреев, даже у чёрта на рогах они, если берутся за любое дело, делают его (он разгладил усы, пытаясь подобрать ещё какое-нибудь достойное биробиджанского пива словечко, но так его и не подобрал), в общем, попробуй!
Блюхер достал из ящика две бутылки, подбросил их одновременно вверх, ловко поймал на лету, неуловимым движением чиркнул одну о другую. Обе пробки полетели в кусты. Пена поднялась до самого края горлышек и остановилась, что его явно удовлетворило. Свежее! Отдав одну бутылку Штерну, он с наслаждением присосался к своей. Григорий налил полстакана и, включив рецепторы, пригубил, пиво – безупречно. Взял корюшку и начал снимать с неё шкурку.
- Что ты колупаешься? Чему тебя мама не научила, так это есть корюшку. Смотри. – Маршал ловко отщипнул у рыбки голову, при этом вместе с головой оказались вырванными все внутренности. – И пиво надо пить из горлышка, по пути в стакан оно теряет весь свой смак, становится похожим, в лучшем разе, на перекисший квас.
Блюхер сунул в рот корюшку и начал её жевать с видимым удовольствием, выплюнул только хвостик. Штерн скривился. Она же на грязной крыше сарая сушилась. Григорий застал процесс подготовки корюшки к сушке. Он видел, как Ким солил её в большой деревянной кадушке, охваченной двумя ржавыми стальными обручами. В бочку высыпали три мешка рыбёшек, пачку крупной соли. Ким тщательно перемешал рыбу лопатой с длинной ручкой. Лопата была вырублена из цельного куска дерева, из липовой плахи. Этой же лопатой Ким, наверняка, разбрасывал по своему огороду навоз. Вкусная, конечно, рыбка, но всему, же, есть предел. И спорить не стал. Им хватало, о чём поспорить.
Между тем на полянке, застеленной клетчатой льняной скатертью-самобранкой, как по мановению руки возникли угощения. Завёрнутая в полотенце, а сверху ещё и в газеты, кастрюлька с варёной картошкой. Плошки с солёными огурчиками и солёным грибным ассорти (грузди, рыжики, волнушки, лисички, сыроежки всех цветов радуги), отдельно – маринованные боровички величиной с серебряный полтинник. Нарезанная крупными кусками малосольная белуха и тонко струганный, малосольный же, максун. Литровая банка крупной красной икры с воткнутой в неё сверху столовой ложкой, сиротливо пристроилась с краю. Кирпичик хлеба был разорван руками на большие бесформенные куски, только так настоятельно рекомендовал есть хлеб маршал.
На треноге над костром закипала в котелке вода, на горячее были пельмени из мяса дикого кабана с язигой.
- Ну, что, пивом голову не задуришь! Давайте по рюмочке. Хотя погоди, Штерн, чтобы закончить с пивом, хочу тебе подарить одну народную мудрость. Запомни: день, прожитый без пива – напрасно прожитый день. – И безо всякого перехода маршал продолжил, крепко сжимая стопку в огромном кулаке. – За товарища Сталина, за нашу партию, за её ленинский ЦК!
Прежде чем выпить, он выловил ногтем из стопки и щелчком отправил в сторону крошку сургуча. [Сейчас мало кто помнит, что в СССР долгое время бутылки с водкой закупоривались бумажными пробками, которые, в свою очередь, заливались сургучом. На сургуче ставился оттиск печатки с номером контролёра, как на двери комнаты с секретными документами где-нибудь в райкоме.]
Все выпили. По такому случаю – до дна.
- Между первой и второй пуля не должна пролететь, - Семеновский уже разливал по стопкам, - За нашего маршала! [Ф.А. Семеновский – недавно назначенный военком штаба Дальневосточного фронта, корпусной комиссар.]
Маршал выпил свою стопку в один глоток, зачерпнул ложкой икры из банки, сунул её в рот. Ложку поставил на место, в банку. Глафира, молодая русоволосая со светлыми ясными глазами красавица-жена командующего фронтом незаметно подхватила её, сунула в банку другую, чистую ложку, а облизанную мужем положила на скатерть рядом с собой.
В двух метрах от Штерна, на выступающем из земли толстом дубовом корне, сидел на задних лапках бурундучок. В передних лапках полосатый зверёк держал бумажную пробку от бутылки водки с остатками сургуча и нюхал её своим острым носиком. Носик часто вздрагивал, запах, похоже, бурундуку не нравился, но чем-то всё-таки его привлекал. Он подхватился и убежал вместе с пробкой, видимо понёс её к себе в гнёздышко, но тут же вернулся, уже без пробки, уселся на облюбованное ранее место и стал высматривать, чем бы поживиться ещё.
- А это что?
- Форшмак.
- О-о-о! – Штерн не удержался, чтобы не попробовать любимого с детства блюда.- Вкусно, но это не форшмак, от форшмака здесь только селёдка!
Глафира взялась за ручку патефона, но оказалось, что он уже заведён. Она поставила пластинку.
- А теперь – танцы!
- Разрешите вас пригласить, - маршал галантно и в то же время дурашливо склонил голову перед Григорием, - шутка. Давай прогуляемся. А вы танцуйте (он кивнул головой весёлой компании), мы ненадолго.
Он подхватил Штерна под локоть, и повёл его в сторону от живописной полянки.
- Как ты понимаешь, серьёзные разговоры сегодня можно вести только в несерьёзной обстановке. А нам есть о чём с тобой поговорить откровенно.
- Я, Василь Константинович, готов с вами откровенно говорить в любой обстановке.
- Ну, тогда, ответь мне, Гриша, к чему столько рвения с этим Хасаном? У нас граница с Китаем – о-го-го. Есть где развернуться. А там – болота…
- Но где ещё японцы так нагло сели нам на голову? Эти сопки не могут быть ничейными. Рано или поздно то ли мы их оседлаем, то ли японцы. Мы же не можем ждать, когда это сделают японцы. А они сделают это. Свято место не может быть пусто. А укрепления на нашем склоне? А «колючка» вдоль берега озера?
- Нет, на Хасане надо бы как-то мирно всё уладить, иначе завязнем мы там. Утонем в болотах.
- У меня тоже есть один вопрос к вам, Василий Константинович. Давно хочу спросить, да всё как-то… Скажите, Василий Константинович, как вы считаете, Тухачевский действительно готовил заговор, и даже государственный переворот? Поговорить, как вы выразились, в несерьёзной обстановке, это одно дело, а переворот совершить – совсем другое.
- Как я считаю? Очень просто считаю. Он сам во всём признался. Как ты знаешь, я был членом Специального военного присутствия. [Специальная военная коллегия при Верховном суде СССР в самом начале 1937 года признала большую группу военачальников самых высоких рангов виновными в попытке совершения военного государственного переворота. Маршал Советского союза Михаил Николаевич Тухачевский, заместитель наркома обороны был приговорён к смертной казни. Были также репрессированы командармы первого ранга, члены Военного совета наркомата обороны Иероним Петрович Уборевич и Иона Эммануилович Якир. Попал под раздачу и ещё один маршал, начальник Генштаба, первый заместитель наркома РККА Александр Ильич Егоров.] Он сам во всём признался.
- Так у нас все признаются, Василий Константинович!
- Насчёт всех не знаю. Я смотрел ему в глаза, он сам признался. И всё его кодло призналось. Декабристы хреновы! Посдавали друг друга. [Исторический факт: во время допросов после попытки государственного переворота в декабре 1825 года почти все, за очень редким исключением, его участники охотно давали показания специальной следственной комиссии. Обличённых заговорщиков оказалось так много, что царь вынужден был придерживать ретивых следователей, чтобы скрыть от общественности истинные масштабы заговора. Перед аналогичной дилеммой стоял теперь и Сталин, заговорщиков оказалось слишком много. Впрочем, в отличие от царя, педантично стремившегося всякое дело довести до логического конца, он не спешил, он даже любил, когда в подобных делах долго не ставилась точка. Тем ретивее будут служить то ли условно прощеные, то ли, не попавшие в поле зрения органов его тайные враги.]
- Я не уверен, что я в подобной ситуации… - Штерн не договорил, но Блюхеру, похоже, не надо было разжёвывать.
- А я точно знаю, единственный шанс спасти свою шкуру – твёрдо стоять на своём. Как бы тебе не крутили яйца!
- Весёленький разговор мы затеяли, разве тут не станешь суеверным, - комкор постучал себя по лбу, а затем и по стволу дерева, у которого они остановились.
- Вот ещё что, Григорий. Когда мы ликвидировали Тухачевского с его шайкой, я думал, что теперь-то наступит порядок и единство в руководстве страной и армией, но врагов оказалось немеряно. И сейчас мне начинает казаться, что их даже больше, чем преданных сталинцев.
Сделав круг по пересечённой местности, они вернулись к участникам пикника, который был в самом разгаре.
- Ну, что, натанцевались? Собирайте манатки, пора по домам. – Маршал был взвинчен, он не привык скрывать от окружающих своего дрянного настроения, и не обращал теперь никакого внимания на кислые мины, проступившие на лицах жён и подчинённых, которым маршал непонятно почему испортил безмятежное времяпрепровождение.
