Сны о Хасане. 7 июня 1938 года. Терёшкин.
7 июня 1938 года. Терёшкин.
Дневальный, сидящий на табурете за небольшим столиком в углу казармы, невольно вскинул правую руку, прикрывая лицо. Левая рука легла на ложе винтовки, прислонённой к стене. Автоматизм его действий красноречиво свидетельствовал о том, что он находился за секунду до этого в состоянии чутко-тревожного и в то же время глубокого сна, каким спят только дневальные, да ещё, пожалуй, курсанты на лекции по диалектическому материализму после предрассветного часового кросса по пересечённой местности.
Столп света прорезал густую темноту пронизанного невесомыми, неосязаемыми испарениями множества мужских тел помещения. Казалось, деревянная стена сейчас вспыхнет от этого ослепительно яркого луча. Сквозь ладонь и прикрытые веки зрачки ощутили жар мертвенно белого огненного потока.
Со звоном посыпались на пол стёкла.
- Тревога! Застава – в ружьё! – неожиданно для самого себя высоким голосом, не открывая крепко сомкнутых глаз, заполошно закричал дневальный.
Терёшкин, спавший не раздеваясь на соломенном тюфяке, перевернулся со спины на живот, выхватил из кобуры пистолет, и, перекатившись по деревянному полу, оказался у бревенчатой стены под окном. Он не почувствовал даже, как острыми осколками просыпавшегося на пол оконного стекла поранил левую руку и располосовал правую брючину, на счастье не повредив ноги.
Пограничники скатывались с кроватей, на ходу натягивая гимнастёрки, брюки, хватая фуражки и подсумки с патронами, выхватывали из пирамиды прохладные винтовки. Двое бойцов откинули тяжёлый люк, ведущий в подполье.
В своё время Терёшкин приказал соорудить этот люк и нечто вроде блиндажа под полом казармы. Со всех сторон здания в каменном цоколе тогда были оборудованы амбразуры, а в направлении границы – два пулемётных гнезда. До колючей проволоки, до оккупированной японцами корейской территории – рукой подать, несколько десятков метров.
- Занять круговую оборону! Стоять насмерть! – отдал лейтенант приказ и сам через люк провалился в подполье.
Пулемётные расчёты заняли свои места у амбразур. По два пограничника с винтовками залегли у остальных бойниц.
- Стрелять по моей команде! Только по целям на нашей территории! Только прицельно! На провокации не отвечать!
- Командир! Вы ранены! Давайте перебинтую. – Один из пограничников разорвал зубами пакет с бинтом и ловко наложил на руку лейтенанта повязку. – Есть ещё раненые? – Громким шёпотом спросил он, держа в руке остатки бинта.
Бинт светился и трепыхался в луче света, бьющем из амбразуры, как большой светлячок. Никто не отозвался.
Неожиданно до сознания лейтенанта дошло, какая глубокая тишина нависла над заставой. Только луч прожектора с сопредельной стороны беззвучно шарил по бревенчатым стенам здания, да встревоженные ночные птицы вскрикивали иногда отрывисто где-то вдалеке. Толи на нашей стороне, толи на японской.
Через несколько минут прожектор моргнул несколько раз своим воспалённым глазом и погас.
- Посмотри, что там, - Терёшкин слегка подтолкнул одного из бойцов (кто это был, он не различил в упавшей на них кромешной тьме) в направлении люка.
Тот ловко вскарабкался по ступенькам, почти бесшумно прошелестел по казарме. Через три минуты вернулся и доложил:
- Вот, товарищ лейтенант, на полу валялись, - он протянул командиру несколько камней величиной с небольшое яблоко каждый.
Неужели из-за границы докинули? Или прокрались в темноте на нашу территорию. Нет, скорее использовали какое-нибудь метательное устройство…
Терёшкин построил заставу на площадке перед казармой, внимательно оглядел строй пограничников. Бойцы были угрюмы, взгляды их устремлены сквозь командира и бревенчатые стены куда-то вдаль, лица непроницаемы.
- Благодарю за службу!
- Служим трудовому народу, - хор голосов был нестроен, некоторые красноармейцы вообще не открыли рта.
Но лейтенант промолчал, хотя следовало бы (и он не преминул бы сделать это в другое время) заставить бойцов повторить уставную фразу.
«Надо выставить полноценное, и даже усиленное, боевое охранение в ночное время! Сегодня японцы закидали нас камнями, завтра закидают гранатами. Из этого случая надо извлечь самые серьёзные уроки», - формулировал он себе неотложное задание.
А вслух произнёс, обращаясь к своим товарищам:
- Считайте, что это была учебная тревога. Все вы действовали правильно. Ни у кого не должно быть мыслей, что мы делали что-то не так. Повторяю, все действовали по уставу и в соответствии с обстановкой. Пусть этот случай будет всем нам предостережением. Об одном хочу вас попросить. Пусть это происшествие останется внутренним делом нашей заставы. Тут ничего не поделаешь, оно будет сниться нам всю жизнь. Об этом нельзя забывать, я не хочу, чтобы вы это забыли. Но пусть это останется внутри нас. Окна застеклим и продолжим службу. Не сомневайтесь, настоящие бои с японскими агрессорами у нас ещё впереди.
Терёшкин видел, что пограничники понимают его, и разжёвывать больше ничего не надо. Они не совершили никаких постыдных действий. Все вели себя сегодня достойно, а, значит, в настоящей драке не подведут. А смутное, неуютное какое-то чувство от произошедшего рассосётся, перемелется, выгорит в пожаре настоящей схватки с врагом. Помнить же об этой генеральной репетиции мы будем всегда!
