ВАСЬКА

Бедней – словарь, и рифма не даётся,

И не ложится музыкой строка…

А так хотелось рассказать про новгородца,

Про гордого мальчишку-добряка.

 

На той окраине, почти как в деревеньке,

Штакетником гороженный забор,

И домик с кошкой серой на ступеньке,

И старенькой гармони перебор.

 

Давно ль была? Конечно. В прошлом веке.

А в новом – не добраться до пенат.

Там Васька рыжий, хроменький калека,

Все норовил нам раздарить щенят.

 

Любил он их, как женщина – младенца…

А набирая хвороста в лесу,

Рассказывал про квартиранта – немца,

И всё косился на мою косу.

 

И так сноровист был малец в рыбалке,

Подсечкой отработав свой прием,

Что каждый раз уха в «Агафьей» балке

Дымилась аппетитно над костром.

 

Поразделив: домой – что, а что – кошке,

«Пока горячее«… – просил хлебать скорей.

Но мне всегда в берестяную плошку

Ерша подкладывал побольше, пожирней.

 

Насытив нас, звал объедать малинник,

А сам-то – в стороне, как будто ни при чём.

Сбегая как-то по крутой ложбинке,

Нечаянно задел моё плечо.

 

Весь загорелся: от волненья ли, от боли –

Что он калека, не такой как мы…

А я жалела лишь его, не боле,

И все ждала вниманья от Фомы.

 

Под вечер – в клуб скорей, за три квартала,

Где – патефон, пластинка «Домино»,

И передвижка из лесоповала

Показывала изредка кино.

 

… Куда ни повернусь – повсюду Васька.

И вот теперь лишь, память вороша,

Я поняла, какой немою страстью

Перестрадала Васькина душа.

 

А Васька, избегая быть обузой,

Не лип ни к пацанам и ни ко мне…

А тут (!) запел вдруг, после фильма о Карузо –

И мы, разинув рты, застыли при луне.

 

Судьба вершила адовую пляску,

Срывая с парня тайны кисею.

Ах, как же пел, как (!!!) пел маэстро Васька,

Всю душу наизнанку вывернув свою…

 

Я уезжала...

Васька - за забором.

И мука, и мольба, и глаз не отвести...

Я помню много глаз,

Но столько горя - не видела ни в ком!

Прости мне, Васька, всё!

Прости меня, прости!