Сны о Хасане. 6 апреля 1956 года. Сколов.
6 апреля 1956 года. Сколов.
На рассвете мы с двумя друзьями, Витькой и Сашкой, миновав арку с воротами, отделяющими территорию пограничного отряда от остального посёлка, осторожно ступая босыми ногами по колючей каменистой тропинке, направлялись в сторону рыббазы. Несколько слов об этих воротах и этой арке. Деревянная арка была зачем-то построена над большими деревянными же воротами. Из брусьев была сколочена П-образная конструкция, на манер триумфальной арки, и оббита досками. Любопытные пацаны, оторвав одну из досок внизу арки, залазили вовнутрь и путешествовали по этому странному сооружению. Я тоже получил ни одну царапину и рваную рану от гвоздей, обильно торчавших внутри этого тёмного лабиринта.
Наш путь лежал мимо рыбоконсервного завода, размещённого во вставшем на вечную стоянку на мелководье океанском лайнере. К высокому борту корабля ведут сколоченные из толстых кедровых досок мостки. В обшивке вырезано автогеном большое прямоугольное отверстие, в котором смонтированы ворота с калиткой для прохода работников.
Сразу за рыбозаводом начинаются причалы рыболовецкой бригады. Первые сейнеры уже вернулись с ночного лова. Матросы таскают по трапу ящики с камбалой, морским окунем, селёдкой, навагой.
- Дяденька, а крабы есть?
Дяденька, широкоплечий и мускулистый двадцатилетний матрос с красными от бессонной ночи глазами, подбил, подравнивая, ногой ящик с рыбой.
- Брысь, огольцы! – И побежал по трапу назад, на палубу сейнера.
Не сказал нет. Мы-то знали, что это уже доброе предзнаменование. Скромненько встали в сторонке у края причала. Потупили глазки. Вроде как задумались о чём-то своём, о пацанском.
Большой решётчатый ящик с полутора десятками крабов они принесли на пирс вдвоём с другим матросом.
- Выбирайте, по одному.
Крабы в небольших количествах попадаются в сети при тралении камбалы, это как бы побочный продукт рыбного промысла. Не каждый сейнер приходит хотя бы с несколькими крабами. Но нам повезло. Больше, чем по одному нам и не надо было. Мы больше и не унесём.
Выбрав, каждый по своему вкусу, по крабу, мы, ухватив их за лапу, потащили добычу волоком сначала по пирсу, потом по земле.
Мама, разведя руками, ахнула, когда, перевалив его через порожек, я затащил в коридор квартиры десятиногого ракообразного.
- Придётся тебе ещё раз сходить к морю, раз уж ты такой добытчик. Вот, возьми ведро и принеси воды. Полное не набирай, хватит половины.
От самого берега я тащил, изгибаясь от тяжести, большое ведро из оцинкованного железа с морской водой. Вода весело плескалась о стенки и ухала, когда я ставил ведро на землю, чтобы передохнуть. Это была почти такая же приятная тяжесть, такая же приятная ноша, как и та, память о которой уже полчаса хранили мышцы рук.
Дома мама уложила краба в ведро, подвернув ему лапки вокруг панциря, и поставила ведро на красную от жара чугунную печку. Вода быстро закипела. Краб из чёрно-зелёного превратился в огненно-малинового. Я не помню такого, чтобы мы, перед тем как варить, удаляли из краба печень. Может быть она и ядовитая, но, видимо, не на столько, чтобы расстроить наши железные желудки. А может быть это всего лишь один из рыбацких предрассудков. У нас, например, считалось, что у только что пойманной скумбрии надо немедленно отрезать голову, жабры у неё, видите ли, ядовитые.
Когда отец пришёл на обед, краб, уже поостывший, лежал на столе. Мы оторвали по лапке. Распоров ножом оболочку и разогнув руками её края, мы доставали из середины длинные, в тонкой красной шкурке куски нежного мяса и, обильно смачивая его накопившейся во рту за время этого священнодействия слюной, ели, выплёвывая тонкие не то косточки, не то чешуйки.
С каждой такой лапки получилось бы, наверное, не менее трёх баночек крабов. Так что, съев по лапке, мы почувствовали, как приятная сытость разлилась по телу. Выпив по стакану компота из сухофруктов, мы бы перекрестили рот, если бы верили в Бога, а поскольку в Бога мы не верили, то просто удовлетворённо отвалились на спинки стульев.
