Когда зима и мрак в душе
Эпиграф:
«Налью себе большой бокал вина,
Одним глотком опустошу его до дна,
Но истина - тот самый драгоценный камень -
На дне кувшина только чудится она»
(Омар Хайям)
Зима пришла, метелью облицован в белый мрамор мир,
Всё движется в одеждах тёплых неуклюже, тяжело и трудно...
Весёлой детворе - снежки, коньки, салазки - неуёмный пир,
И взрослый ненароком радость жизни ощутит подспудно.
Расцвёл на стареньком фасаде изморози праздничный узор,
Привычная обыденность сменила робу на наряд невесты...
А за роскошной ширмой Смерть с косою оглашает приговор,
На выживание сдавать навязывая не сдаваемые тесты.
Кружат и мечутся снежинки в небе, будто путники во мгле,
Пытаясь к безмятежной тверди поскорее отыскать дорогу...
С карниза обветшалого сорвавшийся кирпич примёрз к земле,
И зазевавшийся прохожий об него сломал в лодыжке ногу.
Всё в снежный саван облачил суровый батюшка-мороз,
От холода застыл в овраге белой шапкой куст заиндевелый…
Зияют чёрной пустотой глазницы, впадины ушей и рваный нос.
Склевало вороньё, в сугробе обнаружив труп окоченелый.
В оковах ледяных застыла бурная река, как будто в забытьи,
Скрывая от зимы свои весёлый нрав и зажигательную душу…
А вдалеке уже подёрнулся морозной коркой омут полыньи,
Унёсшей в бездну тёмных вод ушедшего во мрак и стужу.
Устало улеглась метель, опустошив до дна седые облака,
Серебряным лучом прорезал тьму ночную месяц молодой…
А на окраине, теряя жизни нить, стонали три снеговика,
Три беспризорных, в снег впрессованные озорной рукой.
Зима. По-прежнему метелью облицован в белый мрамор мир,
Всё движется вокруг неспешно, неуклюже, тяжело и трудно,
Услышав за знакомой дверью звонкий смех, зашёл в трактир…
А то мне отчего-то стало на душе и холодно, и сыро, и паскудно.
Как путники во мгле, кружат и мечутся снежинки за окном,
Зима пришла - волшебный белый мир - лишь призрачный обман,
Под кружевом - обыденная жизнь, обыденный удел, и поделом…
Обыденно смотрю... как, в чай упав, сварился таракан...
Повсюду виден Смерти след... Настал, быть может, мой черёд?!.
Сковали тело вьюга и мороз, тоска и грусть заполонили душу,
Оторваны последние листы календаря, уж на пороге Новый Год -
Для Жизни новый путь, уже ль я планы Смерти не нарушу?!.
Небрежно выплесну на грязный пол несвежий с тараканом чай,
С початой фляги отолью сто грамм на дно бездонной кружки,
Упавшему хромому мысленно скажу: «Хорош лежать... вставай...
Ползи... коль ноги не несут, а то уже под снегом до макушки!»
Глотком спиртного выдам зябнущей душе живительный аванс,
Хмельным воображением верну Зиме её смертельный бумеранг...
Ушедшему под лёд речной во мраке стужи предоставлю шанс,
Позволив бедолаге в мутной бездне отыскать, к примеру, акваланг.
Не дам унынию в прекрасный зимний день глумиться над собой...
Одной лишь мыслью подниму окоченелый труп, на это я мастак,
А то, что у него нет глаз, ушей, оторван нос, и вовсе - неживой,
Для оптимистов, преисполненных мечтой, очередной пустяк.
Последний залп бодрящей огненной воды из фляги отхлебну,
Смахну с лица остатки меланхолии – слезы незваной влагу...
И руку помощи от щедрости своей трём беспризорным протяну -
Чтоб вырвать их из снежных пут, дам кров им, силу и отвагу.
И вот уже с порожней фляги только бисер капель на столе,
Опустошён до дна источник грусти, так же, как и пуст стакан,
Зима-красавица пришла, и Смерть-уродина растаяла во мгле...
С улыбкой радости смотрю... как, в чай упав, сварился таракан...
P.S. -
Победе над Костлявой рад, но наважденью всё ж была причина:
Томился трезвостью рассудок, когда хотелось праздника душе.
Прозрел и я, дополню мысли мудреца об истине на дне кувшина:
«Не только истина, но и согласие в себе… находится на том же дне!»
