Просто здорово
И вот ты сидишь такой замечательный, а окна у тебя выходят в степь, и маячит еще в свете фонарей контур голубятни. И ты сидишь, и смотришь в эту степь, и видишь, что лето-то и закончилось. А потом смотришь в чашку и понимаешь, что и чай закончился. А потом еще обязательно смотришь в календарь, а там красным и гордым – Первое! А там еще лает собака, которая не успела перебежать в осень, не пересекла этой границы, не пожелтела шкурой в цвет листьям. А еще там обязательно должен идти поезд. Ну нет, сейчас и не идет, но обязательно пройдет транзитом через сонный городок дважды – сначала часов в одиннадцать, а потом уж и к двум ближе протянется ненадолго ужом через синющее небо. И ты думаешь – а слышно ли этот экспресс, летящий в безостановочную канитель, в соседнем дворе?
А еще вот это тоскливое, непричастное теперь к чему-то великому, что-то закончившееся, что-то упущенное – или отпущенное? В общем, свернется оно в груди и мурлычет мышкой, которую гладишь по холке и которой насыпаешь витаминки, и моешь поилку раз в два дня, и которая смотрит на тебя гранатовым хитрым глазом, мол нет, не обманешь, все знаю, все вижу, давай корми, а то еще и расскажу! А ты сидишь и чувствуешь почему-то эту острую, клюющую руки свободу. Она не поддается тебе, не объясняется, просто однажды приходит и спрашивает – хочешь быть свободным? Хочешь быть? Хочешь? В общем, тишь, да гладь, да темнота. И вот эта тоска по отпущенному, счастье свободного, смеющегося, ленивого, и где-то там за углом стоит, скромненько поджав лапки, еще и что-то новое, вертит хвостом и ушами, и так – тшшшш, подожди, я еще не готово, но я буду, буду! Я здесь, я уже, я почти… В общем, жди меня, я здесь, и не волнуйся. Все будет. И я буду.
И вот ты идешь к чайнику, чиркаешь спичкой, тихонько ругаешься, кидаешь потухшую деревяшку в мусорку и щелкаешь кнопкой. Садишься на стул и в темноте улыбаешься – столько прошло, а привычка иногда просыпается, когда никого нет рядом вообще, кроме, собственно, старых привычек и громко тикающих часов в зале, и так и тянет – и чайник на плиту поставить, и ноги поджать с холодного кафеля, и по шкафчику ударить, чтобы дверки плотно закрылись. А потом вспоминаешь – и чайник уже одну восьмую века электрический, и ковролин уже бог весть сколько вместо ледяного кафеля, да и шкафчики уже на даче плесенью заросли. А вместо них – аккуратненькие полочки, у которых вообще ничего нигде не закрывается, и стоят они на распашку, вот мы мол какие, корми нас, забивай всякой ерундой и ненужным ширпотребом. В общем, накатывает это самое, осеннее. От него никуда не деться, да и никуда не хочется деваться, если честно. Потому что если что-то и меняется, то точно не оно, не одинокое, не ветреное, не холодное. Скоро доставать плед, кутаться в него, и, если повезет, то вдыхать полузабытый запах летней степи, как старые бабушкины духи – вот вроде на дне флакончика что-то еще болтается, но извлечь уже не получится, остается только подносить к носу кончики пальцев, на которых якобы можно этак по-гурмански растереть мифическую капельку, а потом быстро прятать флакон обратно, аккуратно пристраивая его между сервизом «на черный день» и Пуэрториканской вазой пятого века нашей эры, купленной на рынке двадцать первого века нашей эры у «бабкати» двадцатого века нашей эры.
Закипает чайник и закипают в голове мысли, а потом раз, щелчок и спадает вспененная великим благом человечества вода. Да и мысли утихают, уползают волнами обратно в море, утаскивая песок и мелкие ракушки в темень залива и прозрачность бухты.
И ты сидишь, прижимая к себе пачку так и незаваренного чая, чешешь за ухом мышь, иногда на автомате отдергивая прикушенный палец и думаешь – как тебе хорошо. Просто и хорошо. И удивительно свободно. И ты даже знаешь куда идти завтра, и не нужно больше придумывать каких-то маленьких смыслов, бабочек однодневок, и можно не суетиться, и можно уже не кидаться, не стремиться, не записывать, в надежде потом пересказать. Короче, вдруг осознаешь, что замкнутый круг потихоньку распадается, ты вдыхаешь свободно, пусть и чувствуя с непривычки острую боль в грудине – ну так, если долго под водой болтаться, то дышать потом ой как трудно. Но и в море остаться нельзя –утащит в океан, да и легкие горят, требуют законного глотка простенького «О-два». Так что, поцеловал море - отпусти, отдай океану, если не хочешь умереть в нем навсегда, остаться в живом супе крабов, рыб и водорослей. И не слушай, ради бога, море - оно всегда с трудом отпускает на берег, но потом... Потом как-то понимает... Что морям нет поблажек, и обречены те, кто остаются с ними, кто вспухает и спиной болтается в соленой воде у рифов, а оно не желает беды или бури тебе, и оно не зло, и не хочет быть ни могилой, ни тюрьмой, разве что, иногда, чьим-нибудь утешением или шепотом, и успокоением, но не упокоением ни в коем разе, и видит свой смысл и мирится с ним, и... отпускает. И ты вдыхаешь. И думаешь, что тебе просто хорошо. Не потому, не зачем, не для, не из-за… А просто… Просто здорово вот так сидеть, перемазанным в яблоке с привкусом мяты, уже третий раз заваренной в стеклянном чайнике. Просто здорово быть.
