Я твой любимый недопоэт
Если не пройти школу горя, счастье не может быть прочным,
Тот факт безжалостен и точен, а боль в груди так равнобочна,
Что уязвимость ярче света. На кой мне крылья небосвода,
Коль даже подняться не умею в свои двадцать три года?
Да, это нехилый возраст – такой, что расти й расти.
Прошу прощенья, серьёзно, я теряюсь и пытаюсь ползти.
Мои рукописи-писи шагают маршем по аллеям брусчатым
В городе, что в небе вИсит, когда я кажусь с легонца поддатым.
Сейчас пойду крутить тектоник, петь, заливая пивом чрево:
Возле меня солдатик-слоник, упаси, не кидать направо-налево.
Лишь сегодня я в отрубе, да и завтра, но навряд ли.
Если спать (голышом) в шубе, то идут ежи, подряд ли.
Мне не нравится. Всё подряд. Как с любовью: в миг – человек другой,
Чтоб дернуло, к в цель снаряд, параллельно, одной звездой,
Чтобы сразу поострее, ярче, звонче, в её грустных глазищ
Заныть посильней, поумней – вой не стоит и старых трёх тыщ.
Не та ягодка, не того поля, интрига, что тянет вперёд:
И швыряет как волны у моря, и ломает мартовский лёд.
Раз – лежишь, наотмашь сраженный, полубоком, ничком,
Не Джек Ричер, а мираж, упакованный за воротничком.
Берёшь за талию, ладонь в ладонь, целуешь в губы и тут,
Ты знаешь «я оттаиваю», она не твой заветный маршрут,
В пределах моего государства Сердечного не растут цветы,
В границах тусклого царства собирают пожитки мечты.
Меня не прёт начинать опять: вопросы, быт и лесть,
Чтобы было где сесть, где обнять, отстаивать снова честь.
Одновременно король и шут в одном безобразном лице,
Всё обделенное – в лапшу, что грудой у неё на плече.
А лучше бы стрелять метче, бить искренность в пример –
Чтоб вкус казался едче, без примесей, едких манер,
Пока я не стускнел, не посинел – найти себе опору,
Для всех решений, идеалов, идей, что некогда мне, впору,
Казались навзничь откровенны – так, наверно, суждено,
Такие резкие перемены, что невесело, и не смешно.
Не ждать-спать, тормозя, чтоб выперли с уютной клетки,
Мир уносит очередного ферзя, забирая гроши и монетки,
Мне бы мчаться на парах, что есть мочи, но так трудно решиться,
Что решаться от ночи до ночи… может само разрешиться.
Живу, не ожидая чуда, строю укрепления, рою рвы,
Моим запредельным причудам нет стеснений от тьмы.
По-собачьи, верность как конфеты раздаю первым прохожим,
Я такой как они: читаю газеты, но кажусь примитивно хорошим.
Зарвусь на беду, но прорвусь ручьём сквозь серые камни,
Возможно, как-то, я вернусь и с распростёртыми руками
На своём же путье-распутье я покроюсь одичалым мхом
На берёзке, ну будьте, все те, кто ездили верхом.
Мои черты введены уколом, взгляд острее кинжала,
Нелюбимый собой и укором полюбивший женское жало.
Ненавистник прогнозов, мол, норов времени строптив –
От ливня и града до морозов куча нежданных перспектив.
Жизнь – тетрадь и перо, ошибка случая в портале,
Условия босой ногой чирикают про дни, вы знали
О том, что неудачник – зарвавшийся герой, прости, мудак,
Копьё в руке – он тут же проиграет бой, не получив пятак.
Всё, что я делаю (и ты тоже) – попытка хоть как-то не умереть,
Так кто-то (похоже) пытается от всех бед улететь,
Кого-то вовсе не волнует, кто копается в руинах,
Кто просто в ус не дует и полощет краски на картинах.
Кто глину смешивает с силой, кто достаёт из сердца ножи,
Кто плачет неделю над могилой, кто в грозную пору дрожит –
А я нагружаю рифмы в свою тетрадь, покрыв её чернилами,
Кладу их грубо, чтоб читать смогли словесными разливами.
От жути перед бездной смерти, от этой листовой любви – вой,
Пой, реви, тяни связки в круговерти последней из войн,
Что в чернильном мраке писем из души в строки – ох, и длинны!
Они разбросаны как бисер на мраморной площадке луны.
Дай Бог, всем начинаниям, закончится в пору и для своих,
Чтобы горе было добрым окончанием, а стихи – всегда для двоих.
Пусть мрачный силуэт обретёт формы, краски, гаммы.
Я твой любимый недопоэт из недошкольной программы.
