Джи-ай
В дни,
когда изо всех подворотен Америки
исступленный,
яростный
слышится лай,
в дни коварства,
предательств,
военной истерики
для тебя
я пишу эти строки, Джи-Ай.
Где б ты ни был сейчас —
на Гавайях,
в Германии,
на корейских плацдармах
в неправом бою,
голос правды моей
победит расстояния
и настигнет
смятенную совесть твою.
Разве,
тысячи миль перебежками вымерив
и окопного лиха
хватив через край,
Касабланку,
Арденны,
джунгли на Тиморе
ты успел позабыть,
ты не вспомнишь, Джи-Ай?
По крысиным траншеям
насквозь не продрог ли ты,
день и ночь
не снимая винтовки с руки,
для того чтоб жирели —
будь они прокляты!—
фабриканты оружия,
биржевики?
Ты оплачивал кровью,
здоровьем
и нервами
грозным веком
к оплате предъявленный счет,
а они набивали
свинцом и консервами
твой по-волчьи поджарый
солдатский живот.
Европейская осень,
зной Океании
пропирали тебя
до костей,
до души.
А они,
подсчитав дивиденды заранее,
превращали
страданья твои в барыши.
Континенты засеяв
солдатскими трупами,
в дни всемирного горя
не зная невзгод,
эти трупные черви
с немецкими круппами
полюбовно делили
кровавый доход.
Еще траур не сняли
вдовы и сироты,
не развеяла горе
солдатская мать,
а могилы
для новых покойников вырыты,
ветер смерти
гуляет по миру опять.
Чтобы снова в крови
человечество плавало,
шайкой хищников
загнано в атомный «рай»,
в жертву страшному идолу
Желтого Дьявола
твой хозяин
обрек твою душу, Джи-Ай.
Одураченный ложью,
запуганный карами,
обречен ты,
фашистскому зверю под стать,
сеять смерть,
выжигать континенты пожарами,
разрушать города
и посевы топтать.
Прежде чем президент
и его офицерики
поведут тебя в бой,
воронью на обед,
поднимись,
настоящий хозяин Америки,
и скажи им
солдатское
гневное:
нет!
Дай отпор
одержимым безумием каинам,
стисни руку,
над миром занесшую кнут.
Или
труса-убийцу,
вместе с хозяином,
внуки внуков твоих
навсегда проклянут.
1950
когда изо всех подворотен Америки
исступленный,
яростный
слышится лай,
в дни коварства,
предательств,
военной истерики
для тебя
я пишу эти строки, Джи-Ай.
Где б ты ни был сейчас —
на Гавайях,
в Германии,
на корейских плацдармах
в неправом бою,
голос правды моей
победит расстояния
и настигнет
смятенную совесть твою.
Разве,
тысячи миль перебежками вымерив
и окопного лиха
хватив через край,
Касабланку,
Арденны,
джунгли на Тиморе
ты успел позабыть,
ты не вспомнишь, Джи-Ай?
По крысиным траншеям
насквозь не продрог ли ты,
день и ночь
не снимая винтовки с руки,
для того чтоб жирели —
будь они прокляты!—
фабриканты оружия,
биржевики?
Ты оплачивал кровью,
здоровьем
и нервами
грозным веком
к оплате предъявленный счет,
а они набивали
свинцом и консервами
твой по-волчьи поджарый
солдатский живот.
Европейская осень,
зной Океании
пропирали тебя
до костей,
до души.
А они,
подсчитав дивиденды заранее,
превращали
страданья твои в барыши.
Континенты засеяв
солдатскими трупами,
в дни всемирного горя
не зная невзгод,
эти трупные черви
с немецкими круппами
полюбовно делили
кровавый доход.
Еще траур не сняли
вдовы и сироты,
не развеяла горе
солдатская мать,
а могилы
для новых покойников вырыты,
ветер смерти
гуляет по миру опять.
Чтобы снова в крови
человечество плавало,
шайкой хищников
загнано в атомный «рай»,
в жертву страшному идолу
Желтого Дьявола
твой хозяин
обрек твою душу, Джи-Ай.
Одураченный ложью,
запуганный карами,
обречен ты,
фашистскому зверю под стать,
сеять смерть,
выжигать континенты пожарами,
разрушать города
и посевы топтать.
Прежде чем президент
и его офицерики
поведут тебя в бой,
воронью на обед,
поднимись,
настоящий хозяин Америки,
и скажи им
солдатское
гневное:
нет!
Дай отпор
одержимым безумием каинам,
стисни руку,
над миром занесшую кнут.
Или
труса-убийцу,
вместе с хозяином,
внуки внуков твоих
навсегда проклянут.
1950
