Поэтическая дуэль

    Чёрный, коричневый, серый. Синий. Не яркий, а  тусклый, вылинявший – мужская составляющая электрички, слегка разбавленная пастельными оттенками того же коричневого, синего, серого, с чуть более яркими штрихами платочков, шарфиков, шапочек,  женской её части.  Но общая гамма – оттенки серого. Зима.  Хочется цвета и света, но хмарь обволакивает снаружи и проникает внутрь, гася радость, и монотонно выматывая, провоцирует глупые ссоры, косые взгляды и сердитое шипение. Бессмысленные разговоры по мобильникам – что, да где, купила, не купила – слова, которые и произносятся только для заполнения минут, тянущихся бесконечно. Прорывается сквозь наушники соседа раздражающе-урезанный  шум, пиканье электронных  «стрелялок»…   «Вашему вниманию предлагается!» - очередной разносчик чего-то крайне необходимого.  Будни.
     И вдруг – вспышка алого. Папка для бумаг.  Молодой парень развернул её на коленях. Неожиданно яркий насыщенный цвет сразу привлёк внимание, а он  бережно достал из неё лист  бумаги, пожелтевший,  с истёртыми краями.  Раскрыл большую новую тетрадь с узкими линейками – тетрадь для нот. Ручка заскользила по странице, заполняя белизну кружочками, палочками, завитушками. Ноты плывут со старого листа подобно приливу. Пылает алым папка, хранилище тайн – бушующих, рыдающих, поющих. Первый лист возвращается на своё место и так же аккуратно, почти благоговейно, парень достаёт следующий. Ничто не трогает его, не отвлекает.  Соседи по скамейке сидят тихо, стараясь не толкнуть. И разговоры о пустом как-то незаметно сменяются на нечто возвышенное – на давнишний поход в театр, на концерт. А он, виновник этой метаморфозы, сосредоточенно работает, не подозревая о чуде, осветившем утомлённых людей… 

6.05.2012

 - Все зависит от того, как себя подать... - глубокомысленно изрекла моя тетя, прикуривая уже пятую сигарету. - Вот, например, если ты в миноре, то есть настроение кислое, ни в коем случае нельзя подавать себя с клюквой. И даже с брусникой. А вот с лимоном - пожалуйста! 
- Но... ведь он тоже кислый? - возразила я. 
- Ничуть! - воскликнула тетя. - Лимон - символ стойкости, благородства даже... Желтое создание теплых краев... - тетя даже зажмурилась, видимо, вспоминая что-то свое, личное.

- Но лучше, когда у тебя на душе кисло, - продолжила она, стряхивая пепел в сахарницу и не замечая этого, - присыпать себя тертым шоколадом... только взять горький, он более терпкий... или обернуться заварным кремом. Заварной крем был когда-то моей гордостью. На него у меня приходила масса народу. Только будь разумна - он очень приторный, применять его надо с умом. Ну... и добавить всяких там мармеладок, орешков. Мороженое - тоже хорошо. Только не забыть клубнику.

- А если настроение хорошее? - вклинилась я в мелодичный сумбур тетиных рассуждений. 
- Ну, это только кажется просто! - отозвалась тетя. - На самом деле, когда настроение хорошее, тоже требуется что-нибудь добавить. 
- А зачем? - недоумевая, сказала я. - Ведь и так хорошее. Что тут улучшать? Ты же сама говорила: лучшее - враг хорошего. 

- Мало ли что я говорила... - рассеянно отозвалась тетя, погрузившись в какой-то транс, и я поняла, что она опять имела в виду что-то из своей бурной личной жизни. 
- Так вот! - снова встрепенулась она (совсем как Садовая Соня в "Алисе"), - Не будешь же ты подавать рыбу, скажем, пусть и самого лучшего сорта, и наисвежайшую, без специй? А? Так что, деточка, - радостно подмигнула она мне, - я, например, посоветовала бы тебе подавать себя в случае хорошего настроения... эээ... а что ты любишь? Так и не удосужилась узнать... 
"Еще бы, - вспомнила я, - ведь я проглатывала все, что готовила тетя, с одинаковым аппетитом, так мне все у нее нравилось!" 
- Ннне знаю... наверное, курицу с шампиньонами, - выпалила я наугад, пытаясь вспомнить все ее гастрономические изыски. 
- Ну уж нет! - возмутилась тетя. - Курица! - она даже поежилась. - Так банально! Может, торт из фасоли или мясо по-капитански? 
- Ой, я все забываю это название, вроде французское... 
- Жюльены, что ли? Да, деточка, это то, что надо! И сытно и красиво!

- А когда волнуешься? - задала я последний вопрос. - Вам ведь приходилось волноваться? 
- Оо, еще как! Вот, например, когда приезжали итальянцы... - и тетя опять замолчала. 
Я знала, что эти воспоминания и радостны для нее, и горьки. Ведь именно тогда она последний раз видела своего Алонзо... 
- Когда волнуешься, - продолжила она, перебирая бахрому скатерти, словно пытаясь заплести ее в косички, - тогда надо выдержать себя в строгом маринаде, желательно подольше, и подавать небольшими порциями.
Вы, верно, подумаете, что тетя моя была шеф-поваром какого-нибудь ресторана. А вот и нет. Тетя моя была знаменитой оперной певицей.