Ларионов Михаил

11 лет назад не стало Анатолия Михайловича Гелескула.

 

Лично для меня он был и останется гением русского поэтического перевода.

Знакомство и дружба с ним стали истинным подарком судьбы, и я ей бесконечно благодарен за это.

Сегодня мне хочется привести здесь прощальное послание от Бориса Дубина, поэта и переводчика, ныне тоже покойного.

Думаю, лучше него об Анатолии Михайловиче мало кто мог сказать так же.

_________

 

ПАМЯТИ АРИЭЛЯ

 

25 ноября умер поэт и переводчик Анатолий Гелескул

 

Платон устами Сократа назвал поэта «существом легким, крылатым и священным». Я услышал гелескуловского Лорку сорок пять лет назад, его Лесьмяна – сорок лет назад, и, надеюсь, не обижу никого из присутствующих на сегодняшнем последнем прощании с поэтом, если скажу: ни с кем другим рядом я никогда не чувствовал въяве такого живого присутствия гения.

И далеко не только в те минуты (их, к счастью, тоже было много), когда он читал стихи: я помню сотни наших встреч, множество его бытовых жестов, - как он закуривает, прочищает горло перед началом разговора, треплет собаку, наливает рюмку, улыбается, поднимает руку на прощанье…

Он напоминал язычок свечи – в каждом его движении была летучая, точная и горячая пластика огня. Необычайно тихий и невероятно сдержанный, на редкость немногословный, почти беззвучный, он был сама страсть: вспомним только его глаза.

 

Гений – это уже непомерно много. Но – именно как гений – он в любую минуту был абсолютно состоявшимся, осуществившимся буквально в каждом мгновении, прямо здесь и сейчас, раз и навсегда.

Он отчеканил свой образ в доставшемся ему времени и пространстве, действительно став челом века.

 

Но и этого мало. Одиночка, нелюдим, человек на обочине, житель каких-то бесконечных выселок, он оказался существом необыкновенно влекущим, непобедимо притягательным, фокусом бесчисленных связей и отношений, собирающим вокруг себя огромное число самых разных людей, которые нередко даже не подозревали друг о друге.

Смотрите, сколько нас сегодня собралось здесь. А зайдите в Интернет: сотни людей обмениваются гелескуловскими строками как заветными паролями, мгновенно узнаваемыми знаками близости.

Оказывается, поэт (не хочу говорить сейчас «переводчик») и впрямь может менять жизнь людей. Мою – прошу простить личную ноту – он изменил полностью. Его слова решили всё.

 

Конечно, боль утраты сейчас ничем не заглушить, всякий из нас унесет ее с собой. Болью, как и смертью, нельзя поделиться: она у каждого своя. Но восхищение, любовь и благодарность у нас общие, они – вопреки гибельному разрыву – нас объединяют.

Не забудем же этой общности: она – еще один, дошедший уже из-за смертной черты дар, который мы получили от нашего ушедшего товарища, друга, спутника, близкого и родного человека.

 

Мир его праху и светлая память!

________

Борис Дубин

2011г.

 

И несколько переводов Гелескула, как дань памяти, любимых, лучших:

 

 

Леон Фелипе

 

СЛОВНО ТЫ…

 

Эта жизнь моя — камешек легкий,

словно ты. Словно ты,перелетный,

словно ты, попавший под ноги

сирота проезжей дороги;

словно ты, певучий клубочек,

бубенец дорог и обочин;

словно ты, что в день непогожий

затихал в грязи бездорожий,

а потом принимался снова

плакать искрами в лад подковам;

словно ты, пилигрим, пылинка,

никогда не мостивший рынка,

никогда не венчавший замка;

словно ты, неприметный камень,

неприглядный для светлых залов,

непригодный для смертных камер…

словно ты, искатель удачи,

вольный камешек,прах бродячий…

словно ты, что рожден, быть может,

для пращи, пастухом несомой…

легкий камешек придорожный,

неприкаянный, невесомый…

 

 

Федерико Гарсиа Лорка

 

ГОНОРИАНСКИЙ СОНЕТ,

в котором поэт шлет своей любви голубя

 

Турийский голубь с нежными зрачками

к тебе летит посланцем белопёрым,

как дым костра, сгорая на котором

я заклинаю медленное пламя.

 

Пуховый снег над жаркими крылами,

вскипая, словно пена по озёрам,

жемчужно стынет инистым узором

в саду, где наши губы отпылали.

 

Погладь рукою пёрышко любое —

и снежная мелодия крылато

весь мир запорошит перед тобою.

 

Так сердце от заката до заката

боится, окольцовано любовью,

не вымолить тебя, моя утрата.

 

 

Сесар Вальехо

 

ПАРИЖ, ОКТЯБРЬ 1936

 

Я здесь единственное, что не возвратится, —

к моей скамейке, к замыслам и бредням,

к поступкам и штанам моим последним

и ко всему, в чем есть моя частица.

Я здесь единственное, что не возвратится.

 

К Полям ли Елисейским или к Сене

за Лунный сквер уйдет мое рожденье,

простится смерть и больше не вернется,

и в сутолоке, словно в запустенье,

моя людская схожесть обернется

и по одной отпустит свои тени.

 

А все с моим уходом остается,

чтоб обеспечить алиби, — от пряжки

до шва на башмаке, все без остатка,

и грязь на каблуке, и даже складка

на рукаве застегнутой рубашки.

 

 

Ян Лехонь

 

ИЛИАДА

 

Привередливый книжник, любитель Гомера,

Ко всему примеряя былые деянья,

Приглядись, как слепой у варшавского сквера

«Варшавянку» поет ради крох подаянья.

 

Что Гекуба тебе? Илион с его славой?

Подойди к старику с головой непокрытой,

Обними и шепни: «Мой Приам седоглавый,

Мне все помнится сын твой, в ту осень убитый».

 

И на дне его глаз ты увидишь не рану,

А надежда блеснет и вперится незряче:

«Я не раз говорил и твердить не устану,

Что ошиблась Кассандра! Все будет иначе».

 

Фернандо Пессоа

 

***

Смерть – поворот дороги,

Кто завернул – незрим.

Снова твой шаг далекий

Слился в одно с моим.

 

Стерты земные грани.

Смертью не обмануть.

Призрачно расставанье,

Подлинен только путь.

 

________________

 

Помним и любим.