Кирсанова Людмила

 

Ей было по-настоящему плохо в этом сером апреле, который ещё вчера сиял перед нею пронзительно синей водой между кромками берегового льда, ослепительно теплым солнышком над протянутыми в небо ветками голых пока деревьев, и всё вокруг напоминало: впереди ждёт что-то радостное. Обязательно ждёт!

Но следующие дни оказались такими тяжёлыми, что белый свет вдруг померк и душе стало темно и страшно. Однако она не могла принять лжи, которую ей навязывали и, приняв которую, как её уверяли те, чьё присутствие не входило в её планы, она могла бы дальше существовать вполне "прилично", поскольку "так живут все", а она вот не научилась до сих пор " в таком-то возрасте"...

Компромисса не случилось. Но свет померк. И это надо было пережить. Переживалось остро, в пустоте и одиночестве, при множестве каких-то лиц вокруг, смотрящих с укором ей вслед.

Она шла сквозь это столпотворение...

И рядом вдруг увидела боковым зрением человека, идущего в одном направлении с нею и наравне. Вот он резко опередил её и повернулся к ней лицом:

- Здравствуйте, Анна Александровна!

-Здравствуй!

Нет. Не "здравствуйте", а именно "здравствуй" произнесла она в ответ на приветствие этого незнакомого, как ей показалось, человека лет тридцати.

- Анна Александровна! Как давно я Вас не видел! Как я рад! - заговорил он торопливо. - Я очень часто вспоминаю Вас и стихи. Как мы репетировали. Чуть не так - и Вы заставляли читать ещё и ещё раз...

 

Теперь она поняла неслучайность своего интуитивного "здравствуй". Конечно, это был один из её мальчишек-чтецов, её молвитянин! Из созданного ею однажды детского кружка с названием "Молвитяне". От "молвить", то есть говорить вслух, произносить слова. Они произносили вслух стихи! Объединила она мальчишек, как ни странным это казалось школьному окружению, ведь стихами больше как-то девочки увлекались. А тут...

 

- Анна Александровна! Помните, как Вы говорили, что

надо охранять свою жизнь от всяких некрасивостей, что надо любить красоту...

 

Она не помнила. Она пыталась вспомнить его имя и не могла.

- Мы ведь месяцами репетировали, - продолжал он, - и никто из пацанов не ушёл. А Вы нас возили везде. Нам интересно было. И вот стоим на сцене. Читаем. Волнуемся. Я всегда сильно волновался. Но потом закончил чтение - и ты Человек!

 

От этого "и ты Человек" у неё защипало в глазах.

 

- Да-да! Вот этого я и добивалась! - заговорила она. - Мне хотелось, чтобы к Вам пришло это ощущение!

-Правда, картавинку мою Вам не удалось убрать...

 

Да! Это же Ваня!

 

- Нуу... Цели такой передо мной как-то не стояло... А ты помнишь то, что когда-то читал?

- Немного.

- А я помню.

Деревню занял наш отряд -

Навстречу выбежали дети.

Я слёзы радости заметил

В сияющих глазах ребят.

Малыш бежал за нами вслед

С весёлым криком: "Папа! Папа!"

А мы дорогами побед

Держали дальше путь - на запад.

 

Последние две строчки они произнесли вдвоём.

Ваня! Лучший чтец! Она поцеловала его в щёку, а он её. И такие счастливые они были в эту минуту и так восторженно смотрели друг на друга!..

 

- Вы написали для меня свои стихи на поздравительной открытке, когда мы стали первыми...

- Я их не помню, Ваня. Но у меня сегодня очень счастливый день!

- Знаете, у меня всё хорошо. Семья. Двое детей. Второй ребёнок - девочка...

- Уверена, ты её очень сильно любишь.

- Да, очень.

 

И тут вспомнился педсовет, на котором завуч вещала о том, что этот самый Ваня не подчиняется никому из учителей, дерзит, "весь в двойках"... Анна Александровна тогда не сдержалась:" Ваня - лучший чтец района!" "Эка невидаль!" - парировала завуч.

 

Они попрощались. И словно не было её неприятностей и боли. Снова захотелось жить.

 

Кирсанова Людмила.