Рейм Илья

Говорить о кризисе поэзии сейчас, наверное, стало модно, но, несмотря на моду, мне кажется, что в такой постановке вопроса есть своя правда. Поэзия в настоящий момент переживает дичайший кризис невостребованности, и кризис этот, на мой взгляд, абсолютно закономерен.

 

Если взять, скажем, всплеск общественной значимости поэзии в 60-е годы XX века, когда чтение стихов собирало полные залы, а стихи учились наизусть, то совершенно очевидно, что именно изменилось по сравнению с тем временем.

 

Во-первых, раньше у стихов была мнемоническая функция, потерявшая ныне своё значение. Да, ритмизованный и рифмованный текст хорошо запоминается. Но сейчас обычно нет нужды запоминать понравившееся высказывание целиком, достаточно взять телефон и найти оригинал.

 

Во-вторых, в условиях невозможности высказать своё мнение открыто, именно лирическая поэзия позволяла тонко намекнуть на запретное. Сейчас ситуация несколько иная. Правда всё чаще скрыта не потому, что её замалчивают, а потому, что она неотличима от массы лжи, курсирующей наравне с правдой. Говорить можно очень многое (даже сейчас, а не в 90-е), прямые запреты не так жестки. Но если вы просто хотите говорить правду — нет смысла писать об этом стихи. Другой вопрос, что почти никто не сможет понять, что вы говорите правду, однако эта проблема стихотворной формой не решается...

 

В-третьих, есть набивший оскомину факт, что сейчас культура текста постепенно сменяется культурой видео. Это не хорошо и не плохо, это просто факт, который можно и нужно принять безоценочно.

 

Таким образом, утилитарные функции поэзии (мнемоническая и «голоса правды») ныне почти не актуальны. Поэзия к ним, конечно, не сводится, но именно выполнение этих функций обеспечивало ей популярность и общественную значимость. К тому же сам используемый поэзией канал передачи информации несколько утратил свою роль в наше время.

 

Что же осталось? Осталась поэзия как элемент личного пути и как инструмент самопознания. Осталась поэзия как средство выявления резонанса с теми, кто в состоянии тебя услышать. Поэт — больше не рупор эпохи, как в былые времена, но всё-таки мир меняется, и то, что многое уходит в небытие, нормально...

 

Философская лирика — вообще фрукт необычный, и её положение, наверное, особенно непростое. Иногда говорят, что есть вещи, которые нельзя понять, если ты сам их не пережил. По-моему, эта фраза, хоть и не грешит против формальной логики, всё-таки неверна. Вообще ничего нельзя понять, если ты не пережил хоть чего-то подобного. Собственно, именно поэтому, например, сложная философская лирика, вдумчиво запрессовывающая в «междустрочие» действительно глубокие переживания, никогда не будет иметь и сотой доли той аудитории, которую может иметь романтическое размазывание соплей на самый невзыскательный вкус. И это я не любовную лирику отрицаю, естественно, это я именно о «наивной поэзии», чересстрочно рифмующей кровь-любовь-морковь и осень-просинь, собирая текст из коллекции стандартных штампов массового сознания. Но факт, что любовная лирика имеет куда больше шансов на своего читателя...

 

К слову, философская лирика — это не пересказ категорического нравственного императива Канта в стихах. Это обычно иррациональная передача состояния, возникающего при осмыслении философских проблем. В предельном варианте философская лирика не рассказывает никакой истории, и у этого вида лирики поклонников и вовсе немного... Но лично я больше всего ценю в поэзии именно это направление, довольно далёкое от «мейнстрима».