Копман Пиня

Племянник

Пиня Копман

Когда Валентина вынесла нам его впервые, как будто солнышко выглянуло.

Брат мой, Жорик, как всегда был в торговых своих делах. То ли в Эмиратах, то ли в Марокко. Он, впрочем, мог быть уверен, что мы, его семья, не бросим на произвол судьбы его рожающую жену. И мы ее не бросали – Валентина имела уход, участие и свежие фрукты каждый день. И в роддом она попала элитный – каждая роженица в отдельной палате со всеми удобствами, врачи улыбчивые, сестры реактивные. Короче, Александр имел возможность порадовать нас своим рождением, и он ее использовал.

Я же говорил, что в тот осенний день, когда мы пришли на него посмотреть впервые, и Валентина вынесла его в неярко освещенный покой перед палатой, будто солнышко выглянуло. Дети, едва родившись, слишком напоминают наших предков обезьян, чтобы особо радовать глаз. Ну, там материнские чувства, и все такое, это только розовые очки.

А Александр просто светился весь. Дедушки, бабушки, тети и Ваш покорный слуга, от радости чуть из халатов не выскочили. Ах, как мы гордились его красотой!

Конечно, в нашей семье были дети и внуки, но судьба распорядилась так, что все они были намного старше Александра. А у меня так и вовсе не было детей. Жена моя, Розочка, была болезненной, мы прожили вместе шесть лет, и после ее смерти мне были неинтересны другие женщины.

А время шло.

В первый класс Александра мы собирали уже поредевшим составом. Жорик занимался торговыми делами в Гонконге или Сингапуре. Умерла баба Лиля. Дед Леонид уже не вставал с кровати, а баба Гертруда и тетя Рита уехали в Штаты. Но заботой Александр не был обделен. Моя мама на последние пенсионные приобрела шикарный портфель из кожи. Сестра Татьяна привезла из Киева все школьные принадлежности, а я пошил такой форменный школьный костюм, что его скорее следовало назвать «фирменным».

Александр соответствовал.

Когда он входил во двор своей элитной школы-лицея, с огромным букетом фиолетовых и голубых роз (Дед Максим – селекционер), то выглядел как принц, входящий в зал приемов.

Наверно, тогда мы слишком им гордились. Он был единственным у всех нас. И он был красивый и умный мальчик. Чего же еще нам было желать?

Когда подошли его первые летние каникулы, я договорился с Мироном Кичманом, а потом обзвонил своих заказчиков и предупредил, что два месяца они могут шить свои шмотки у него. Я, конечно, не Слава Зайцев, но многие были недовольны. Я им сочувствовал, но отдых племянника был для меня важнее.

Вместе с Александром мы поехали в Крым. Там, недалеко от Феодосии жил мой старый клиент, художник Голубов. Совсем в двух шагах – дом Волошина. Благословенное Богом место: Волошин, Айвазовский, Грин. Там горы рассыпаются в степь, а степь ныряет в море. Мы ходили по горам и по степи, купались в море, и я рассказывал Александру чудесные легенды Крыма, а потом Голуб водил его в галерею Айвазовского.

Мы сидели вечерами у камина и читали Грина. К нам часто заходила племянница Волошина, читала его стихи, а перед отъездом подарила Александру акварель со стихами Волошина. Подлинник.

Я, старый дурак, думал, что этого достаточно. Что теперь Александр (мы так и не стали его звать ни Сашкой, ни Шуркой) имеет душу, которая уже приобщилась к прекрасному.

Что-то мы упустили. Когда в девятом классе он попал в милицию, я думал, что это выбрык системы.

Валентина позвонила мне около полуночи. Александр не вернулся домой. Жорик был в отъезде, и я до утра обзванивал больницы и милицию. Утром я поднял на ноги Прокурора города, и тогда удалось найти Александра – его задержали оперативники с золотой цепочкой, сорванной с девицы из музучилища.

Оказывается, Александр с двумя ребятами покрепче уже несколько месяцев терроризировал девочек из общежития музыкального училища. Они забирались через окно, и получали «услуги», чувствуя себя рабовладельцами. С одной из девочек, которая не захотела «служить», и сорвал Александр цепочку.

Ужас того, что произошло, доходил до меня постепенно.

Сначала я был занят «отмазыванием» Александра. Наша система построена соответствующим образом, и как чувствительный рояль настроен для игры на нем, настроена на «отмазывание». И вспоминать не хочется.

Всю жизнь я старался работать так, чтобы клиент почувствовал себя лучше, красивей, благородней. Система же старается сделать человека ниже, подлей. И ей это удается.

Может быть, я родился не в то время, или не в той стране. Но в это время в этой стране жили Образцов и Гердт, Сахаров и Ростропович, Алексин и Кривин.

Когда Александр уже был дома, я пытался понять, когда мы его упустили.

Нет, я не Песталоцци и не Макаренко, мне не нужно великих результатов. Просто я хотел, чтобы племянник был… человечным, что ли, человеком. Не так уж много.

Мы много с ним говорили. Тогда мне казалось, что мальчик попал под дурное влияние, но все уже закончилось благополучно. Я ведь говорил, что он был очень, очень умным мальчиком.

Летом я вновь поехал с ним в Крым. Голуб уже умер, но мы жили у его вдовы,

И так же бродили по горам. Только Грина уже не читали. Александру было неинтересно. И племянница Волошина зашла только разок. Было видно, что и Волошин с его стихами и акварелями Александру скучен.

А в галерее Айвазовского он спросил: «Сколько это может стоить?»

Нельзя войти в одну воду дважды.

Жорик погиб в авиакатастрофе пять лет назад. В моей квартире живет сейчас Александр. А я – в доме престарелых. Наверно, так лучше. Сердце стало часто хватать. Уже был микроинфаркт. А здесь все-таки санитарки. И поговорить есть с кем. Только про Александра я никому не рассказываю, хотя все расспрашивали, что за симпатичный молодой человек привез меня сюда на БМВ. Не люблю о нем говорить. Хотя он сейчас преуспевает. Мне бы радоваться. Дети должны преуспевать. Но что-то не дает. Может, просто глупость и старость?