Грекова Любовь

Шершеневич Вадим Габриэлевич – родился 6 февраля (25 января) 1893 в Казани — поэт-имажинист, переводчик, литературный и театральный критик.

В Москве Шершеневич закончил знаменитую Поливановскую гимназию, а затем филологический и юридический (по другим сведениям — математический) факультеты. Первые поэтические сборники Шершеневича в 1911 и в 1913 г. г. носят отпечаток явного влияния поэзии символистов (главным образом А.Блока). Однако именно в 1913 Шершеневич делает резкий поворот «налево» и оказывается среди эгофутуристов. Но вполне справедливо имя Шершеневича в истории русской литературы в первую очередь связывается с имажинизмом.

Введение Главлита в 1922 резко ограничило и без того достаточно умеренную «свободу печати» для «попутчиков», в т.ч. и для имажинистов. Последний поэтический сборник «Итак итог» Шершеневич издал в 1926 на свои средства. С этого времени Шершеневич пишет стихи лишь от случая к случаю. Занимается переводами (Бодлер, Парни, Шекспир), много и успешно работает для театра.

Нестандартный взгляд на искусство вызывал самые различные реакции, однако ничто не могло нарушить убежденности поэта в правоте своего видения. Стихи Шершеневича зачастую состоят из диссонансных рифм и методики акцентов, разработанных в один период с Маяковским.

Умер Шершеневич от туберкулеза в эвакуации 18 мая 1942 в 49 лет.

 

УСЕЧЁННАЯ РИТМИКА

 

Торцы улиц весенними тиграми

Пестрятся в огнебиении фонарей.

Сердце! Барабанами стука

Выгреми миру о скуке своей.

 

Жизнь! Шатайся по мне бесшабашной

Поступью и медью труб!

Язык, притупленный графит карандашный,

Не вытащить из деревянной оправы губ.

 

Любовь! Отмерла,

Отмерла

Ты, а кроме-

Только выслез и бред вчера…

Докурю папиросу последнюю в доме,

И вот негде достать до утра.

 

Снова сердцу у разбитого корытца

Презрительно толковать,

И в пепельнице памяти рыться

И оттуда окурки таскать!

 

Что окурки любовниц после этого счастья?

Смешан с навозом песок на арене!

Господь! Не соблазняй меня новой страстью,

Но навек отучи от курения!!!

 

ТОЧКА ПЛЮС НЕДОУМЕНИЕ

 

Звуки с колоколен гимнастами прыгали

Сквозь обручи разорванных вечеров…

Бедный поэт! Грязную душу выголили

Задрав на панели шуршащие юбки стихов.

 

За стаканом вспененной весны вспоминай ты,

Вспоминай,

Вспоминай,

Вспоминай,

Как стучащим полетом красного райта,

Ворвалось твое сердце в широченный май.

 

И после, когда раскатился смех ваш фиалкой

По широкой печали, где в туман пустота, —

Почему же забилась продрогшею галкой

Эта тихая грусть в самые кончики рта?!

 

И под плеткой обид, и под шпорами напастей,

Когда выронит уздечку дрожь вашей руки, —

Позволь мне разбиться на пятом препятствии:

На барьере любви, за которым незрима канава тоски!

 

У поэта, прогрустневшего мудростью, строки оплыли,

Как у стареющей женщины жир плечей.

Долби же, как дятел, ствол жизни, светящийся гнилью,

Криками человеческой боли своей!

 

ТЕМАТИЧЕСКИЙ КРУГ

 

Все течет в никуда. С каждым днем отмирающим.

Слабже мой

Вой

В покорной, как сам тишине,

Что в душе громоздилось небоскребом вчера еще,

Нынче малой избенкой спокойствует мне.

 

Тусклым августом пахнет просторье весеннеее,

Но и в слезах моих истомительных — май.

Нынче все хорошо с моего многоточия зрения,

И совсем равнодушно сказать вместо «Здравствуй» — «Прощай»!

 

И теперь мне кажутся малы до смешного

Все былые волненья, кипятившие сердце и кровь,

И мой трепет от каждого нежного слова,

И вся заполнявшая сердце любовь.

 

Так, вернувшийся в дом, что покинул ребенком беспечным

И вошедший в детскую, от удивленья нем,

Вдруг увидит, что комната, бывшая ему бесконечной,

Лишь в одно окно

И мала совсем.

 

Все течет в никуда. И тоской

Неотступно вползающей,

Как от боли зубной,

Корчусь я в тишине.

Что в душе громоздилось доминой огромной вчера еще,

Нынче малой избенкой представляется мне.

 

ПРИНЦИП ПОЭТИЧЕСКОЙ ГРАММАТИКИ

 

День минус солнце плюс оба

Полюса скрипят проселком веков,

Над нами в небе пляшет злоба,

Где аэро качается в гамаке ветров.

 

Лечь — улицы. Сесть — палисадник.

Вскочить — небоскребы до звезд.

О, горло! Весенний рассадник

Хрипоты и невиданных слез.

 

О, сердце! Какого пророчества

Ты ждешь, чтоб вконец устать

И каждую вещь по имени-отчеству

Вежливо не назвать?!

 

Уткнись в мою душу, не ерзай,

Наседкой страстей не клохчи

И аппаратиком Морзе

По ленте вен не стучи!

 

Отдираю леса и доски

С памятников завтрашних жить:

Со свистком полицейским, как с соской,

Обмочившись, осень лежит…

 

Возвращаясь с какого-то пира

Минус разум плюс пули солдат,

Эти нежные весны на крыльях вампира

Пролетают глядеть в никуда.

 

ИМАЖИНИСТИЧЕСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

 

Ваше имя, как встарь, по волне пробираясь не валится

И ко мне добредает, в молве не тоня.

Ледяной этот холод, обжигающий хрупкие пальцы,

Сколько раз я, наивный, принимал за жаркую ласку огня!

Вот веснеет влюбленность и в зрачках, как в витрине,

Это звонкое солнце, как сердце скользнуло, дразнясь,

И шумят в водостоках каких-то гостинных

Капли сплетен, как шепот, мутнея и злясь.

Нежно взоры мы клоним и голову высим.

И все ближе проталины губ меж снегами зубов,

И порхнувшие бабочки лиловеющих писем,

Где на крыльях рисунок недовиденных снов…

Встанет августом ссора. Сквозь стеклянные двери террасы

Столько звезд, сколько мечт по душе, как по небу скользит,

В уголках ваших губ уже первые тучи гримасы

И из них эти ливни липких слов и обид…

Вот уж слезы, как шишки, длиннеют и вниз облетают

Из-под хвои темнеющей ваших колких ресниц,

Вот уж осень зрачков ваших шатко шагает

По пустым, равнодушным полям чьих-то лиц.

…А теперь только лето любви опаленной,

Только листьями клена капот вырезной,

Только где-то шуменье молвы отдаленной,

А над нами блаженный утомительный зной.

И из этого зноя с головой погрузиться

В слишком теплое озеро голубеющих глаз,

И безвольно запутаться, как в осоке, в ресницах,

Прошумящих о нежности в вечереющий час.

И совсем обессилев от летнего чуда,

Где нет линий, углов, нет конца и нет грез,

В этих волнах купаться и вылезть оттуда

Завернуться в мохнатые простыни ваших волос…

…Ваше имя бредет по волне, не тоня, издалече,

Как Христос пробирался к борту челнока.

Так горите губ этих тонкие свечи

Мигающим пламенем языка!..

 

Я МИНУС ТЫ

 

Этот день жуткой зябью сердит,

Ты одна, далека. Я один совершенно.

Милых глаз двоеточье приди!

И шатается мозг мой блаженный.

Сколько утр в серебре меня

Ты выглядываешь из окна,

Нежна и легка.

За тяжелым паровозом времени

Зелеными вагонами тоска.

И сегодня город в тумане

Без очертаний

(Как горец в шотландском пледе!)

Глядит: падают хлопья субботы;

Срывает ветер с налета

С колоколен тяжелые листья меди!

Ах, а где-то пунктиром фонарика

Намечена Тверская в половодьи молвы,

И легла морщиной Москва-река

На измятый лоб Москвы.

Нет! Закрой эти ночи! Как дует!

Мутный зуд этих буден заныл точно зуб.

Я не помню, как рот твой меня целует,

Но помню широкую Волгу губ.

И только. А утро нарастает мозолью

На стертых пальцах усталых ночей…

О, какой человеческой болью

Задремать на твоем плече.

 

* * *

 

От самых древних поколений

Я суеверно сохранил:

«Любовь не знает сожалений,

И кто жалел, тот не любил».

Любовь, ты палачей жесточе

И во сто крат злей бытия.

И ветер резче в эти ночи,

Чем взмах крылами воронья!

Над каждым первым поцелуем,

Последний ладан панихид.

И оттого мы так ревнуем,

Но терпим бешенство обид.

Сжимая пистолет заране,

Влюбленный, в свой черед поймешь,

Что сладостный огонь желаний

Порой на ненависть похож.

Любовь! Твой плащ горит над миром,

Но плащ твой с выпушкою бед.

Твой страшный глаз глядит сапфиром,

Но в нем ясней рубинный след.

И всё ж пленять не перестанешь,

Любовь последняя моя,

И ты убьешь, но не обманешь

Певучий почерк соловья.