Су Катя

Я давно обещала рассказать о Воннегуте. Хотя, что о нём рассказывать - с лёгкой руки Риты Райт-Ковалёвой Воннегут получил у нас в стране массовую любовь и признание.

Тут даже не важно, как его классифицируют: как фантаста, как чёрного юмориста или абсурдиста - любят Воннегута или не любят каждый за своё.

Любовь к Воннегуту началась у меня не с «Колыбели для кошки», нет. Не с «Бойни номер 5». Полюбила я его мгновенно и навсегда с не самой типичной для Воннегута книги «Мать-тьма».

Первый раз я прочитала Воннегута в 16 лет. Заработанные деньги я тогда тратила в основном на книги, а тут как раз вышла антология американской фантастики в бумажном исполнении.

Сначала мне досталась «Утопия 14».

«Хм,» - подумала я, и на этом первое моё впечатление закончилось. Пошли другие тома антологии, мне попали в руки Саймак, Бестер, Нортон, Андерсон – и Воннегут как-то померк на их фоне, растворился.

А потом я, уже студентка первого курса, наткнулась в привокзальном ларьке на «Мать-тьму».

«О, Воннегут, это же вроде фантастика?» – подумала я, вспомнив антологию.

Никогда так не ошибалась, как с этой книгой Воннегута.

«Мать-тьма», эта книга, заявленная, как шпионский роман, говорит только об одном. Сам Воннегут в первых же строках сразу говорит главное: «мы как раз то, чем хотим казаться, и потому должны серьезно относиться к тому, чем хотим казаться».

К слову, эта формула подойдёт, пожалуй, ко всем его книгам.

Вообще, о войне из западных авторов мало кто написал так, как Воннегут. С такой растерянностью и смирением. Разве что Ремарк. Такие дела. Даже «Мать-тьма» не обличает преступления, а просто говорит о том, что если ты оказался там, где оказался, то постарайся выплыть в этом случайном течении, которое тебя подхватило.

Но я обещала немного о фантастике в исполнении Воннегута. Конечно, назвать Воннегута фантастом - это усекновение, но рассмотрим эту часть его творчества.

#немного_сумбурно

Фантастика у Воннегута лишь средство, в целом, он остаётся привязан к настоящему, и, как ни парадоксально, все эти знаменитые скачки во времени туда-сюда в "Бойне номер 5" лишь средство, не цель.

Если посмотреть на фантастический аспект уже упомянутой «Бойни номер пять» - мир тральфамадорцев, то можно выделить две противоречащих друг другу позиции. Трафальмадорцы с их концепцией единого времени представляют вечное настоящее, все происходит здесь и сейчас, нет ни прошлого, ни будущего. Война – просто эпизод, несвойственное вселенной состояние. С другой стороны, в мире «Бойни номер пять» события происходят либо в прошлом, либо в будущем, а настоящего нет. Перемещающийся во времени Билли упорно возвращается к одному и тому же событию – бомбардировке Дрездена в апреле 1945 года. Это самая главная реалия «Бойни номер пять», вокруг нее раскручивается сюжет, появляются детали. Но самой бомбардировки в романе нет, на ее месте пустота.

Воннегут так и не показывает дрезденскую бомбардировку. Возможно, её лучшим описанием является абсурдное слово, бессмысленное птичье чириканье «Пьюти–фьют», завершающее роман.

На самом деле Воннегут всё время говорит о современниках, говорит ли он о некотором будущем, как в "Утопии 14" или обращается к прошлому, как в "Бойне номер 5".

Даже те романы, которые можно в принципе отнести к классической фантастике, связаны с настоящим. В них действие и время всё время закручены в спираль, это вообще отличительная особенность Воннегута времени 60-х годов – спиральный сюжет. Он всё время возвращается к одной и той же идее, обходит её со всех сторон, рассматривает и смеётся.

Ещё немного об антиутопии в творчестве Воннегута. «Утопия 14» (или «Механическое пианино» - что, кстати, лучше отражает суть книги) яркий представитель именно американской антиутопии. Роман вскрывает те черты американского общества, к которым может привести чрезмерное увлечение техническим прогрессом. Людей постепенно вытесняют машины, и им больше нечем заняться. Это своеобразный машинный рай – для работы требуется всего лишь три процента населения, но что делать оставшимся 97? Смириться и утратить свою человеческую сущность, превратиться в «человека благополучного», «человека-потребителя», или вырваться из этого электрического рая? И что делать потом, когда машины будут повержены?

Для американской утопии всегда была традиционна ориентация на научно-технический прогресс, как гарантию социальных преобразований жизни человечества к лучшему.

В «Утопии 14» всё развивается по традиционному антиутопическому сценарию, с характерным для американской антиутопии акцентом: упование на технический прогресс и технику как средство избавления от общественных и личных болезней. Декларируемые стабильность и благосостояние на практике превращаются в невозможность для отдельного человека действовать вне рамок запланированного для него сверху «счастья».

Воннегут отрицает возможность создания совершенного государства, основанного на науке, как наивысшей культурной ценности, без учета человеческой природы.

Внутри первой утопии возникает вторая, как противопоставление. Главный герой, Пол Протеус, мечтая об истинно человеческих чувствах и отношениях, решает поселиться на старой ферме, лишенной автоматизации, вместе с женой Анитой. Однако сам он не готов к тяжелому труду, а жена и вовсе не понимает Пола, и стремится к привычной жизни. Таким образом, и патриархальная утопическая идиллия в духе Р.У.Эмерсона и Г.Д.Торо невозможна.

Альтернативу машинному раю стремится создать «Общество заколдованных рубашек», организация бунтовщиков. Их доводы весьма разумны, они совмещают плюсы высокой технологии с плюсами гуманной организации общества. Но столкновение с реальной жизнью быстро разрушает и эту утопию.

В сущности, третий вариант представляет собой уже антиутопию по отношению к машинной цивилизации. Эта утопия тоже осуществлена, и Воннегут показывает этим несостоятельность как утопического, так и антиутопического проекта.

Машины свержены, дух Свободного Человека витает над руинами технодиктатуры – и подросток, ковыряющийся в разбросанных всюду обломках машин радостно ищет детали, чтобы собрать какую-нибудь машину. Простые люди, уже потерявшие смысл существования, вновь обретают его, ведь теперь вновь нужны их рабочие руки, чтобы восстановить разрушенное.

Воннегут в дальнейшем отточит это противопоставление и пародию на пародию в более поздних романах «Сирены титана» и «Колыбель для кошки».

И чем дальше он уходит от первого своего как бы фантастического романа, тем шире становится объект его иронии: с техногенного мира в отдельно взятой стране на всю человеческую цивилизацию.

В творчестве Воннегута пародия и ироничное восприятие мира является одним из основных мотивов. Смех пронизывает все его произведения. Смех Воннегута – не только жизненный принцип, но мировоззренческое и формообразующее начало.

Как сказал сам Воннегут: «смех – реакция на крушение, как и слезы. Смеяться или плакать – человек делает это, когда делать больше нечего.»

Идущий пунктирной линией Килгор Траут, писатель плохих фантастических рассказов – это некая часть самого Воннегута, его альтер эго. Таким образом он выполняет в своих книгах то, что делает всегда: сидит на краю деревни и смеётся. В данном случае над самим собой.

В недавней дневниковой записи упоминалось об ограниченном наборе сюжетов (по Борхесу). Так вот, Воннегут любой сюжет, начинающийся внешне, как один из определённых Борхесом, в итоге сводит к самоубийству бога.

Проблема существования бога и его отношения к человеку, проблема организации Вселенной – вот что занимает Воннегута, вот к чему подталкивает он читателя в каждом своём произведении.

Взять ту же «Колыбель для кошки». Чем заканчивается эта (кстати, опять же роман с чертами антиутопии) книга? Основатель религии боконизма, сам Боконон, лжепророк и практически бог для жителей Сан-Лоренцо, говорит:

«Будь я помоложе, я написал бы историю человеческой глупости, взобрался бы на гору Маккэйб и лег на спину, подложив под голову эту рукопись. И я взял бы с земли сине-белую отраву, превращающую людей в статуи. И я стал бы статуей, и лежал бы на спине, жутко скаля зубы и показывая длинный нос – САМИ ЗНАЕТЕ КОМУ!»

Потому что история закончена, всё. Один чудак, не слишком думающий об окружающем мире, создал идеальное оружие для уничтожения человечества в попытке сделать болота проходимыми для армии.

«На что может надеяться человечество, если такие ученые, как Феликс Хониккер, дают такие игрушки, как «лед-девять», таким близоруким детям, а ведь из них состоит почти всё человечество?» – спрашивает в своей книге Курт Воннегут. И сам же отвечает Четырнадцатым томом сочинений Боконона:

«Четырнадцатый том озаглавлен так:

«Может ли разумный человек, учитывая опыт прошедших веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?»

Прочесть Четырнадцатый том недолго. Он состоит всего из одного слова и точки: «Нет»

 

Это ли не лучшая характеристика человечества?

 

После "Колыбели для кошки" он напишет ещё романы, в которых будет сплетать фантастическое с иронией, рисовать картинки на полях своих книг и грустно смеяться над современниками. Его поздний стиль назовут "космической иронией", хотя для меня, например, не ясно, для чего здесь приставка - "космическая", ведь, как я говорила, Воннегут не проектирует будущее, как большинство фантастов, - он рассматривает настоящее. В этом он в чём-то схож с тральфамадорцами.

"Завтрак для чемпионов", своего рода наброски энциклопедии человечества, "Галапагоссы" с их экологической катастрофой, "Времятрясение", в котором люди проживают заново кусок жизни, и он наконец-то чествует Килгора Траута, позволяя ему наконец умереть. Весь как бы фантастический антураж произведений Воннегута - простая экстраполяция современного ему общества. Собственно, это и есть цель Воннегута.

"Колыбель для кошки", так полюбившаяся в нашей стране, уже вполне отражает суть мировоззрения Воннегута. Я не хочу сказать, что достаточно прочитать "Колыбель для кошки", чтобы понять писателя, но именно в ней он открыто высказывает свою философию, облекая её в краткие тома Книг Боконона, этого лжеца и пройдохи, оказавшегося способным принести утешение несчастным жителям Сан-Лоренцо, так похожим на нас с вами, лукаво их обманув.

Воннегут смеётся над общественным устройством современного мира, полагая, что всё в этом мире – пустота. Религия пуста, наука не содержит истины, искусство бессмысленно, всё в этом мире бессмысленно.

Вообще для Воннегута смех – это форма борьбы с разумом, как некоей формой насилия. Он заявляет, что истины не существует, что всё – ложь. И если в других его произведениях это заявление закамуфлировано, то в «Колыбели для кошки» оно звучит прямым текстом, а транслирует его Боконон, который в своей книге озвучивает «Всё – фома»:

«Первая фраза в Книгах Боконона читается так:

«Все истины, которые я хочу вам изложить, – гнусная ложь».

 

Боконизм - главная шутка Воннегута.

Такие дела.