Наташа Корнеева
Иван Волосюк Нелживыми устами
20 ноя 2020
Вот. Почитайте еще одного украинского поэта.
Мне так очень. Нравится почти все. Стихи живые, дышащие что ли...
будто открыл окно в мороз. Да. Именно так.
(биографию тут из журнальчика для вас передрала)
Иван Волосюк родился в 1983 году в Дзержинске Донецкой области в семье шахтера.
Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого университета.
Автор сборников стихов "капли дождя" (2002), "Вторая книга" (2007),
"Продолженье земли" (2010), "Под страхом жизни" (2013) и других.
Публиковался в журналах "Знамя", "Побережье" (сША), EDITA (Германия),
"Жемчужина" (Австралия), "Дети Ра", "Зинзивер", "День и ночь", "южная звезда" (Россия),
"Западная Двина" (Беларусь), "Нива" (казахстан), "Наше поколение" (Молдова), "Донбасс",
"литера_Dnepr" (Украина).
Член Межрегионального союза писателей Украины.
Живет в Донецке.(с)
Иван Волосюк
Нелживыми устами
из журнала Новый Берег, номер 71, 2020
***
Ты мне прислала ссылку на znamlit,
но снег пошёл, и голова гудит,
неясно, что есть голос, что есть эхо.
На пятерицу чувств ложится мгла,
я лёг в кровать, но ночь не помогла:
опять глаза болят от PDF-а.
Молитвы только знаю наизусть,
ещё стихи, а больше знать боюсь,
свободу с арифметикой не спутав.
Я ограничен комнатой моей,
где нет часов и нет календарей,
и всё одно: что вечность, что минута.
A Beautiful Mind
Добрый мент родился…
Глеб Самойлов
Я носил вместо дикого зверя кепку,
я тянул вместо хилого деда репку,
а когда заканчивались таблетки,
слышал голос: ты к смерти уже готов?
И потом, как птицу, меня ловили,
как речную рыбу, меня глушили,
о меня окурки свои тушили
трое добрых родных ментов.
По весне отправили в санаторий,
положив на вязки – но я не спорю,
как всегда, поддерживаю режим.
А во сне лечу над гнездом кукухой,
человек без зрения и без слуха
сам не верит, что мы сбежим.
***
К словам не имея подхода,
один самодельный поэт
стихи сочинял по полгода,
рифмуя «лафет» с «Лафайет».
Он знал, что удачная фраза
в язык попадёт, будто в ил,
её не придумаешь сразу,
как Лермонтов мог Михаил.
Измотанный этим процессом,
когда наконец одичал,
«бульонные кубики пресса»
в отчаяньи он написал.
И в теле не зная покоя,
уже обречённом на слом,
душа его в небо простое
взлетела под острым углом.
***
Я объяснил: мой друг совсем загнался,
ему прозрачный человек казался,
за ним повсюду следует поныне
и повторяет на плохой латыни
одну из сказок матушки Гусыни.
Но доктор притворился глуховатым
и молча руки вытирал халатом
(он мойву жрал, пока я ждал в приёмной).
Потом сказал, что голова есть тёмный
предмет математически бездонный.
Какой резон возиться с человеком?
Не Кьеркегор и вряд ли Френсис Бэкон,
поэтому в отечестве моём
давно приметы краха узнаём,
и не сегодня-завтра все умрём.
Что делать мне? Куда смотреть глазами,
цветы какие поливать слезами,
ночному шуму подчиняя слух? –
не объяснил никто из этих двух.
Я был один и свет во мне потух.
***
«Флоренция» и «Рим» из словаря
случайно очутились в разговоре,
они на свете существуют зря,
как эта этажерка в коридоре,
как этот стол, лишённый бытия,
оставшийся для вечности эскизом.
Как родина безвестная моя,
что сверху не видна, а только снизу.
На карте мира мир пошёл вразнос,
и проще раствориться и забыться.
Но что такое? Мальчик произнёс
нелживыми устами слово «быльца».
***
Газета «Правда» никогда не врёт,
мне сорок лет, мне надо на завод,
завод меня убьёт.
Нет смысла говорить про звёздный блеск.
С трубой такой, похожей на обрез,
тоска меня заест.
Ошибся Вильяминов-Воронцов:
на Марсе не настроили дворцов –
ни шахт там нет, ни ЦОФ.
Нет снега – только углекислота,
лицо с провалом вместо злого рта,
и смерть в него влита.
**********
ИЗ ЧИТАЛЬНОГО ЗАЛА
МАЛЬЧИК У ХРСТА за ПАЗУХОЙ
1.
Ночью я видел звезды обоих полушарий
одновременно (небо было почти молочным).
Будущее разбухло: оно вмещает
теперь и меня, но пока не точно.
Тошнит от русской весны, что продолжит собой
украинскую зиму. Копоти шин стало меньше,
запах въелся в Крещатик. Родинка над губой
помогает тебя отличить от других женщин
даже в толпе. На руке ожог от раскаленной
бутылки из-под белого полусухого.
Я привыкну к тебе и проснусь, просветленный,
в шесть или, может быть, в полседьмого,
проснусь, чтобы жить.
2.
Море волнуется,
скорость ветра превышает 60 километров в час,
но присвоить имя буре некому.
Побережье безлюдно.
Море безутешно.
Шестнадцать капель настойки валерианы
не могут его успокоить.
Бабушке снятся пончики,
ночная бомбежка Киева,
вырубка крымских виноградников.
Бабушка просыпается и плачет
(не из-за пончиков).
Шестнадцать капель настойки валерианы
не могут ее успокоить.
Сторожу шахматного клуба снится полет на Марс.
Он просыпается в холодном поту,
пьет чай с коньяком,
пот становится горячим.
Сторож до утра
сам с собой играет в шахматы.
(Пить настойку валерианы ему незачем.)
Низко над горизонтом появляется Меркурий —
редкая птица среди планет и редкая планета среди птиц.
3.1
Среда ничем не отличается от вторника.
Звук горения газовой горелки утихает в голове
обычно к семи — тогда я переживаю кембрийский взрыв и все последующие
скачки эволюции
в отдельно взятом организме.
3.2
Кто ты, стоящий возле соседнего подъезда?
Со скольких лет куришь?
И, если курил всю жизнь,
то делал ли перерывы на еду и сон?
4.
От полыни воздух горче,
спи, окраинная Русь.
Я во сне неразговорчив —
проболтаться не боюсь.
Разорвется, как ни штопай,
наливай себе да пей.
Спит российский Севастополь
и Луганск — пока ничей.
5.
Во всем ищу благоговейный смысл,
и треть во мне — древлянского помола.
Дух малорусский всюду: ось абсцисс,
как ночь в степи, где ветер злой и голый.
6.
Максиму Щербакову
Почти одинаковы: род, рать,
деревьями в белых шарфах спать.
Добро с кулаками: под дых, влет,
нескладного времени кровь, пот.
Потом устаканится: рвань, хлябь,
а в Киеве весело — гробь, грабь.
А если зацепит (февраль — лют),
затянется рана, как льдом пруд.
* * *
Чтобы дышать под водой, не обязательно быть рыбой.
Не обязательно быть чашей, чтобы из тебя пили воду.
Из уст в уста передается фольклор и герпес.
Варианты отношений между предметами
заставляют выбирать из уже существующего.
Собери наши тени сухой тряпкой,
пока мама не вернулась с работы.
Пока секунды не высыпались,
как полтинники из кофейного аппарата,
длится промежуток времени, называемый "пока мы одни".
* * *
На трамвайные рельсы ложился за масло масляное,
выпил черных чернил, глядя в синюю синеву.
Покупал шаурму в переходе, терпел напраслину
от фанатов "Динамо" — и все-таки я живу.
И хотя не из каждого города в шею гонят нас,
на коробках прожить я согласен полсотни лет.
Я не помню короткого дня, когда мы познакомились,
есть другой, бесконечный — когда тебя больше нет.
* * *
Мир недостроенный, шестоднев,
вместе: ягненок, лев.
Помнишь, тогда возлежал в тени,
пьяный, с "ночной", — пойми.
— Ты так начало грозы проспишь
(тоже мне — Кибальчиш).
По полю с бухтой Плохиш ползет,
скоро уже — рванет.
Будет под вечер пространство стыть
да пароходы плыть.
Будет под утро все тишь да гладь
(тоже мне — благодать).
Почитайте стихи автора
Наиболее популярные стихи на поэмбуке
