Чернова

Не хотела ничего говорить о Кассаветисе. И действительно, лучше новый длиннотекст про светлый образ графа Дракулы через весь европейско-американский синематограф, а там есть, в чем закопаться и чем невозбранно насладиться. Но раз пошла такая пьянка (и я недаром применяю именно это слово, потому что и Премьера, и Мужья – это просто беспардонное [и бесподобное] воспевание разных степеней женско-мужского алкоголизма, думаю, если бы у Кассаветиса была кошка, то кошка бы тоже неумеренно выпивала, и он бы лирически документировал на пленку ее недельный запой, однако, возвращаясь), сказать я хочу совсем о другом.

 

Понятное дело, что о Кассаветисе написано столько аналитики, что в здравом уме и трезвой памяти осилить все эти ссылки и противоречивые мнения практически невозможно. Понятное дело, что из него сотворили легенду авторского кино, кино трудного, сложного для восприятия среднестатистическим зрителем (и всеми, кто остался на уровне среднестатистического зрителя, это не пренебрежительный ярлык, это всего лишь характеристика первичных запросов, зависящих от того, ч т о зритель в меру своей испорченности способен увидеть). И можно я здесь закрою тему споров о его смотрибельности вне легендарного контекста: по моему humble opinion Кассаветис – огонь (тут десять смайликов с пылающим колобком и колобком с сердцами в глазах), так, пьяно, по-дурацки, но вместе с тем по-взрослому мне вообще мало кто доставлял.

 

Но сказать я хочу все равно о другом. О зрительском шовинизме по отношению к старению. О неприятии старения. Это великолепное мнение, что на экране (и повсюду) должны быть только молодые, красивые тела, что из каждого чайника должен транслироваться некий культ юности и прекрасности – это бред. И Кир здесь совершенно прав, - многие десятилетия кино (реклама, вся телеиндустрия) навязывает каноны, диктует правила, по сути дела грязно используя нашу базовую склонность к молодым, красивым телам, - чистая психология, ловкость образов и никакого мошенничества. Мы залипаем на «прекрасные лица» автоматически. Но красота – вещь крайне сложная, а вот мнение о собственной ущербности за порогом определенного возраста, мнение, которое складывается из этого экранного культивирования «отретушированной прекрасности», – вещь крайне реальная. И Кассаветис это показывает. Поверьте мне, намного серьезнее, чем тоже серьезный и великолепный, но мимокрокодя похоронивший всех женщин старше сорока Оливье Ассаяс.

 

В чем фабула «Премьеры»? Стареющая театральная примадонна не может смириться с тем, что она стареет. По этому поводу она прикладывается к бутылке каждые пять минут экранного времени, психует, на репетициях истерично треплет нервы труппе, шляется по медиумам, забивает призраков юных поклонниц вазами (кажется, даже насмерть, хотя, не знаю, как можно забить насмерть призрака) и в день премьеры набухивается так, что на сцену ее фактически выносят. Поражение? Пора повязать платочек, сесть у окошка и признать, что жизнь прошла, остались только воспоминания? Да вот хрен. Это Кассаветис, и как он выводит свою жену из этого экзистенциального штопора, вы знаете. Там, конечно, много и об актерстве, и о проблеме самоидентификации, и о жестокости сцены, камеры, всей жизни вокруг, но суть не пропьешь: никогда не сдавайся, детка. Даже если в декорации тебя приходится выносить.

 

Взросление, возраст, опыт, который, как известно, «сын ошибок трудных» - это прекрасно. Морщинки, гусиные лапки у глаз, все несовершенства, все набитые шишки – это прекрасно. Жизнь – прекрасна. Потому что мы любим смотреть на людей, а не на красивые манекены тринадцати джульеттиных лет, я вас умоляю. Мы любим людей такими, какие они есть. И Кассаветис, никогда не игравший в режиссера, но всегда шедший от актера, отлично это понимал.

 

«Никогда не сдавайся, детка».

 

Да ни за что в жизни, Джон.