писец


Подборка лучшего Прудниковой для обсуждения.

 
18 сен 2020
 
Подборка лучшего Прудниковой. Может, я что-то упустила?
 
1.Лелекай
Под нажимом колёс в колее утопает лишайник.
Лобовое стекло вездехода штурмует мошка.
Мы с отцом, взяв собаку – красавицу умницу Шани,
Едем к давнему другу в чукотский посёлок Нешкан.
 
К нам выходит старик, начинает забавно сюсюкать,
Но, увидев борзую афганских чистейших кровей,
Говорит деловито: «Однако, хорошая сука!
Очень быстро бежит! Многих наших «пастушек» резвей.
 
А глядит на меня, как моя хитроумная бабка!»
И смеётся, довольный – удачную шутку изрёк…
«Лелекай два оленя даёт за такую собаку –
Соглашайся, комбат, два оленя – хороший «паёк»!
 
Мой отец несговорчив: «Армейского друга подарок –
Из Кабула в Анадырь… Прости… Не сойдёмся никак!»
Примостившись на днище лежащей на солнце байдары,
Старый чукча смолит презентованный батей табак.
 
После каждой затяжки смакует янтарное пиво:
«Алексей, успокойся! Не ной, подтяни-ка соплю…
Нет обид никаких… Лелекай – человек терпеливый.
На земле не имею – на небе такую куплю.
 
Значит, кончилась служба? Кухлянку примерь-ка, Алёха.
Будет память от чукчи, возьмёшь на большой материк.
Вы – на тёплое море, а чукче и дома неплохо.
Чукча к тундре привык, и к холодному морю привык».
 
Я – с охапкой подарков – растроган, соплив и заплакан.
Лелекай две ладони к груди: всё в душе сохраню.
Вытирая слезу, он ворчит: «Непогода, однако…»
И уходит в ярангу – поближе к живому огню.
 
Мне почти пятьдесят... Стёрлись в памяти сказки Чукотки,
Но одна не забылась, как будто услышал вчера –
На границе стихий на мгновенье задержится лодка,
И, всплывая наверх, ищет в небе затерянный рай.
 
Там, наверное, месяц свисает ажурным лукошком,
У яранги собака – как ветер, быстра и легка.
Там по россыпям звёзд, как по зарослям спелой морошки,
Бродит чукча-пастух – добродушный старик Лелекай.
 
 
2.Повитель
Расплелась повитель в огороде –
одолела созревший чеснок.
Серафима неслабая, вроде,
но она абсолютно не против,
чтобы кто-то пришел да помог.
 
А помощников нет – одинока.
Но не станет на долю пенять –
ни всерьёз, ни шутя ненароком…
Суетится поодаль сорока
да мяукает кот у плетня.
 
Все порывы подсобной бригады –
стрекотать и валяться в тени.
Серафиме работа – в награду,
ей большого богатства не надо –
были б смыслом наполнены дни.
 
У межи развесёлая Зойка:
«Приходи, пирожков напеку!
Испытаем, крепка ли настойка».
«Ишь, забыла, как прыгала в койку
к мужику моему, ходоку.
 
А теперь – дорогая подруга!
И надёжней ещё поискать!»
…Солнце золотом чертит по кругу.
Повитель и цепка, и упруга;
зелена, словно вдовья тоска.
 
Третий год муженёк на погосте.
По усопшему память светла…
На душе ни печали, ни злости.
И пойдёт Серафимушка в гости
к той, которой волосья рвала.
 
Опрокинут по паре стаканов,
самогон пирожком закусив,
«Шёл казак на побывку…» - затянут,
и по старой традиции станут
друг у дружки прощенья просить –
 
за подлянку, за драные патлы,
за измазанный дёгтем забор,
за года, что ушли безвозвратно…
Будет литься, немного невнятный,
двух заклятых подруг разговор.
 
Посиделки закончатся поздно.
Выйдет на небо месяц немой,
поплывёт в тишине коматозной,
и провиснут досужие звёзды,
провожая «гулёну» домой.
 
Всполошится ночная кукушка –
напророчит спросонья лет сто.
Усмехнётся казачка: «Болтушка…»
И совьётся на стылой подушке
вдовий сон повителью густой.
 
3.Амазонка
«Амазонкам привет!» – старый слесарь блистал эрудицией,
Появившись в палате – защёлку чинить на двери.
Осадить за обидный намёк? Не пристало в больнице…
И силёнок в обрез у одной из «мифических жриц»…
 
Амазонка? Пожалуй. По жизни – охотница-лучница.
Сколько пущено стрел – с каждой новой добычей острей.
Но оставлен колчан – впредь охотиться вряд ли получится.
Сорок прожитых лет – ни любви, ни семьи, ни детей.
 
Нестерпимая боль. И вопрос – ну, кому я, ущербная?
Перед сном димедрол, и считать не придётся до ста.
…А наутро – на тумбочке нежная веточка вербы.
Продолжается жизнь. Скоро Пасха. Попробуем встать…
 
 
4.Двадцать лет спустя.
Старый дом над рекой. Выше окон сирень.
У колодца журавль тянет шею скрипучую.
В три ступеньки крыльцо – козырёк набекрень,
вдоль забора калина лохматыми тучами.
 
Тут своим чередом продолжается жизнь –
наперстянка цветёт, рассыпаясь напёрстками,
и соседка бежит:
– Погоди, покажись!
Дождались, наконец-то, красотку заморскую!
 
Тихим стоном встречает просевшая дверь –
я ступаю под своды печального таинства.
Этот дом для меня – мир духовных потерь,
и напрасно душа оправдаться пытается.
 
Вспоминаю - в лампадке искрился огонь –
у старинной иконы, годами намоленной.
Жмётся к стенке софа. Строгий бабкин закон –
ни сидеть, ни лежать на софе не дозволено.
 
– Принимаешь гостей?
– Не могу отказать.
Ни хозяйка, ни гостья - залётная птица я...
 
Взгляд раскосый, прищур, та же зелень в глазах.
И за годы болотная тина не выцвела!
 
Первых скомканных слов осыпается фальшь.
Упаси от безумства, дай разума, Боже, нам!
Затаилась в алькове трусиха софа,
но напрасно – не будет она потревожена.
 
Мы теряем любовь, обретая судьбу.
Разлетелась тоска ароматом сиреневым.
Виноватого взгляда немую мольбу
щедро кину на откуп - ушедшему времени.
 
...Улетаю в Париж. Звук ревущих турбин.
Белый лайнер летит над кубанскими плёсами.
Завтра встретит меня плод опальной любви –
молодой парижанин с глазами раскосыми.
 
 
5.***
За работой, за ночными сменами
прозевала собственную дочь -
суицид со вспоротыми венами,
роды, блуд, побег из дома прочь.
 
Выжил внучек, даром недоношенный –
радовал сноровкой и умом.
Только одиночество непрошено
просочилось в старый бабкин дом.
 
Всё хозяйство – две несушки курицы.
Хоть одно, но каждый день, яйцо.
Двор зарос - осот на солнце жмурится.
Покосилось ветхое крыльцо…
 
Верится старухе – всё устроится.
Пишет внук – приедет – всё решит.
 
Не дождавшись, померла на Троицу.
Курочки сгодились для лапши….
 
 
6.МОИ ДОЖДИ
Тихая палата. На стене икона –
строго и смиренно смотрит Всецарица.
Высятся штативы с «гроздьями» флаконов.
За окном осенний листопад кружится.
 
За окном дождливо… Кисти винограда –
вот они – живые, к стёклам прилипают.
Мне б сейчас наружу – большего не надо,
но нельзя, не смею… Остаётся память:
 
туфельки разумно прячу в коридоре –
под дождём намокнут – расползутся точно.
По ступенькам мокрым отбиваю: до, ре…
Босиком танцую в месиве песочном.
 
В памяти всплывают школьные картинки –
изучаем чувства. Класс четвёртый? Пятый?
После школы дождик. Одноклассник Тимка.
Куцый плащ-болонья, на двоих распятый.
 
Стол, в саду накрытый. Сад в цветенье пышном.
Ливень, налетевший – не пойми откуда.
Чёрный чай душистый с лепестками вишни.
Бегство на веранду. Торт, спасённый чудом.
 
… А сейчас на дождик не рискую выйти
в силу, а точнее – в крах иммунитета.
Преумножив грусти, поубавив прыти,
дождь ко мне приходит в склянках и пакетах.
 
Ядовитой влагой лечит и калечит,
выдаёт по капле, прожигая вены.
…Под открытым небом мне приятней встречи –
я расправлю плечи, и в какой-то вечер
соберусь и выйду. Выйду. Непременно.
 
 
7.Фельдшерица
Крахмальные шторки на чистых окошках,
подбелена печь – до осенней поры.
Сбежав от "забот" хуторской детворы,
в углу у порога устроилась кошка –
разнежилась томно, но дремлет сторожко –
уж больно «кошатники» эти хитры.
 
Пришла баба Фрося: «Пощупай печёнку.
Полночи, зараза, "давала дрозда".
Ужасная боль – не могу передать».
«Понятно, на ужин картошка-толчёнка
да шкварок немеряно».
«Люся, о чём ты?»
«Нельзя тебе сало, уймешься когда?»
 
Тайком от жены появился лесничий –
была бы причина – аптечку собрать.
«Ой, девка, пора тебе замуж, пора!»
«А что, разведёшься?»
Вполне симпатичный,
но Люське не чужды законы приличий.
Женатый – чужой. Непреложна мораль.
 
По возрасту – дама, немного за тридцать.
Окончена школа, диплом защищён.
Вернулась на хутор, куда же ещё?
Работает Люся простой фельдшерицей
и ждёт неустанно заезжего принца,
а принц-то, видать, не рождён, не крещён…
 
С утра веселее, к обеду – тоскливо.
Прошёлся народ и осел по домам,
И снова одна - виновата сама.
Премудрая кошка взирает пытливо
И об ноги трётся, мурлыча с надрывом,
И ждёт валерьянку – кошачий дурман.
 
Вдоль хутора трасса. Несутся машины.
Уверена Люська – в счастливую жизнь.
А ей остаются одни миражи,
и вместо курлыканья – крик петушиный.
А зеркало, сволочь, считает морщины…
И облако в небе фатою кружит…
 
8.Пышные банты...
Пышные банты - совсем ещё кроха...
Я - первоклашка, я мою посуду...
Хвалит бабуля меня - неумёху.
Знаю, хорошей помощницей буду.
 
Стрижка короткая, тушь на ресницах,
Тени на веках и модные стрелки...
Мою посуду... Уже - выпускница...
Ложки блестят и сверкают тарелки.
 
Мама, жена и провизор в придачу...
Сколько работы - посуды завалы!
Всё одолеть - непростая задача -
Нужно терпенья и силы немало.
 
...Дама почтенная, дама седая...
Внучка на кухне орудует ловко -
Вот уже смена пришла молодая
И удивляет недетской сноровкой.
 
Сколько посуды за жизнь перемыто!
Льются года, как из крана водица.
Время идёт , и ни что не забыто -
Жизнь продолжается, всё повторится...
 
9Ковыль
На привольной земле, лемехами не тронутой,
Где пионы цветут не в награду садовнику,
Там, где крутит полынь серебристые омуты
Да стенает пичуга в колючем терновнике;
 
Где адонис играет янтарными бликами,
Погружаясь в траву золотистыми гребнями,
Там курганы степей – исполины великие –
Сотни лет охраняют предание древнее.
 
Как на русскую землю в годину тяжёлую
Налетели враги, рать несметную кинувши,
Убивали мужей, изгалялись над жёнами,
Отбирали у них милых деток-кровинушек.
 
Уходили навек на чужбину далёкую
Незамужние девицы, юноши холосты.
И, кляня материнскую долю нелёгкую,
Рвали женщины вмиг поседевшие волосы.
 
Эти пряди, слезой безутешной политые,
По весне прорастали кустами белёсыми,
Словно бедная мать со святою молитвою
Прикоснулась к земле поредевшими косами.
 
И доныне ковыль всё скорбит да печалится,
А на вкус, будто слёзы, и солон, и горек он...
Не срывают его вместе с пышной овсяницей,
Не вплетают в букеты к бордовым лазорикам.
 
Шелковистые ости над долами русскими
Доверяют ветрам материнские жалобы...
Мне заранее знать бы сказание грустное,
Не рвала бы ковыль и беды избежала бы…
 
…Я стояла в степи посредине безмолвия,
В сотый раз пережив то, что Богом отмерено.
А ковыль колыхался смиренными волнами
И молился, как встарь, о детишках потерянных.
 
10.Степь
Во сне я вижу милый отчий край –
Родную степь – овраги и курганы,
Поля тюльпанов, заросли дурмана…
Одолевая множество преград,
Я уезжаю с самого утра
В далёкий край порывистых ветров,
Где в юности клялась - творить добро.
 
Бежит дорога, лентою стелясь.
Глушу мотор. И ностальгии ради
Шагаю в гущу серебристых прядей
Печального седого ковыля.
Моя благословенная земля!
Тебе своё раскаянье несу...
Упруго ветер хлещет по лицу.
 
Мне поделом… Наверное, за то,
Что предала бескрайние просторы,
Что клятвы стали праздным разговором.
Ракитой выпит пруд, иссох затон.
Полынный омут пылью заметён.
Воспоминаний слайды тороплю –
Бригадный стан, в котле кипит шулюм.
 
Стригут овец - курчавится руно.
Колхозный ток – рекой течёт пшеница…
Всё это никогда не повторится
Для отступной казачки коренной.
И всё же верю - где-то всё равно
Котёл терзают языки огня.
...Но в том котле шулюм – не для меня.
 
11.ПОЛСЕДЬМОГО УТРА...
Прудникова Галина
Над газоном туман, словно матовый нежный фатин,
Полусонный трамвай в разворотной петле на конечной.
Полседьмого утра... Жаркий летний денёк впереди –
Много разных проблем - суматоха, разлуки и встречи.
 
К остановкам такси поспешал озабоченный люд,
Вереница крутых иномарок степенно гудела.
Спозаранку оставив замшелый гаражный уют,
Небольшой грузовик совершал благородное дело.
 
В шатком кузове, в кресле, сидел худощавый старик
В полинялой ковбойке и шляпе – нетленное ретро.
Пел весёлый мотив, временами срываясь на крик;
Дробь рукой выбивал, улыбаясь попутному ветру.
 
Белый кот на столе возлегал, восседал – да не суть!
Чинно спину держал, не пугаясь трамвайного лязга.
Всей кошачьей душой одобрял обозначенный путь,
Убывая на хутор, презрев коммунальные дрязги.
 
Повреждённой макушкой, стремившейся некогда ввысь,
Старый фикус дрожал - подопечный старухи почившей.
Уезжала из шумного города целая жизнь,
Истекала она, отболев, отшумев, отлюбивши.
 
И оттаял народ, дружелюбная речь потекла,
Озарились живыми улыбками хмурые лица.
Подобрела толпа, отогревшись в потоке тепла,
Провожая в дорогу «ковбоя» из южной столицы.
 
Поспешал грузовик, до конца сознавая сюжет.
То скрипел, то пыхтел, то похлопывал газом игриво -
На последний постой увозил неразлучный дуэт.
Впрочем, с фикусом вместе, наверное, всё-таки трио…