Шелест Владимир


С днём рождения, Влад!

 
5 мар 2020
Поздравляю с днём рождения замечательного поэта Влада Южакова!
Добра, удачи и вдохновения!
 
Влад Южаков
 
Косая линия
 
У Ростральных колонн развлекается свадьбами осень —
Что ни день, то толпа, и цветы, и начало пути.
Из автобусов гиды вещают, как «юный Иосиф
Здесь творил». И сюда умирать собирался прийти.
 
Бренд за брендом: Кунсткамера, Биржа, Двенадцать коллегий.
«Посмотрите на сфинксов». И охи туристов слышны.
Благодатный пейзаж для создания од и элегий,
В чём античные авторы часто бывали грешны.
 
Но чем дальше от Стрелки, тем тише Вергилий и Плиний,
Тем слышнее напевы с эпической русской тоской.
На отшибе, поодаль от пронумерованных линий,
Там, где в воздухе веет отчётливо влагой морской,
 
Есть особая линия, нагло, по диагонали
Уходящая в серую морось сырой полосой.
И за этот плевок в параллельность, за вид маргинальный
Прямодушные предки её окрестили Косой.
 
Здесь не ездят кортежи. Сюда экскурсантов не водят.
Это место — заржавленный ключ к неизвестным мирам
Отрешённых мужчин, что, трудясь на Балтийском заводе,
После смены с устатку приходят махнуть по сто грамм
 
В рядовое кафе с неизменным названием «Якорь».
Корабелы небрежно на рейде у стойки встают,
Чтобы вновь изумиться эффектом от водки двояким:
Ну, дерьмо же на вкус, а как хлопнешь — тепло и уют...
 
А какого ещё нам от жизни желалось подарка?
Всё, что в мире подлунном толково придумал Творец —
Сок томатный, в гранёном стакане «Зелёная марка»,
Чёрный хлеб, пара килек, нарезанный вдоль огурец
 
И неспешный простой разговор. Над столом нависая,
Мужики матерятся, как будто возносят мольбы.
И проходит по каждому линия эта Косая —
Нелогичная линия жизни, любви и судьбы.
 
Здесь не надо терзаться, что жизнь прожита по-уродски,
О туманном грядущем нет смысла гадать наперёд.
На Васильевском острове осень, невесты и Бродский.
Он приходит сюда умирать. И никак не умрёт.
 
Привычка
 
Мы сидели на кухне. Мы что-то пили,
Рассуждая о серой житейской пыли,
О планиде, о том, что никто не вечен.
И пока за окошком сгущался вечер,
 
Он средь кухонной тьмы сожалел беззвучно,
Что от долгой зимы беспредельно скучно,
Что устал. Что не в силах глядеть на лица.
Что уже непонятно, к чему стремиться,
 
Что прошли времена восхищенья миром,
Что хотелось вина, а сидим с кефиром,
Что напрасно нам пели про честь и совесть,
Что отсутствие цели давно не новость,
 
Что неважно, с копытами, или с нимбом,
Потому что каким бы ты нынче ни был –
Преподобным отцом или желчным троллем –
В этой жизни лицо не играет роли.
 
Потому что молва – баловство пустое,
И любые слова ничего не стоят,
А за деньги в святые идут бандиты…».
Я на это ему отвечал: «Иди ты,
 
Дурака не валяй. Мир устроен просто:
Под ногами земля, на ладони просо.
О судьбе не стенай, не вини погоду –
Посади семена и получишь всходы.
 
Будь собой. Не старайся казаться лучше.
Не завидуй врагам, мудаков не слушай.
Не теряй направления в быте буден.
Просто делай что должен, и будь что будет».
 
Он кивнул благодарно: «Пора прощаться.
За беседу спасибо. Желаю счастья!
Вы мне просто сегодня глаза открыли».
С табуретки поднялся, расправил крылья
 
И исчез – только перья и пух повсюду.
И тогда я подумал, убрав посуду:
«Что же это за жизнь из говна и стали,
Если даже у ангела нервы сдали?».
 
И негромко сказал, набивая трубку:
«Ангелёнок ещё. Тонкокожий, хрупкий».
Но в итоге решил, зажигая спичку:
«Приживётся. Великая вещь – привычка».
 
Юность
 
Юность – это когда беззаветно, легко и чисто.
Это голый Смирнов, пьющий водку в позе горниста.
Это «Дневная бабочка» и «Ночной портье».
Это когда просыпаешься утром чёрт знает где.
 
Это открытие Кандинского и Шагала
И понимание, зачем Сальвадору Гала.
Это Гарри, Шемякин, Коко, Сен-Лоран, Шекспир.
Это новый, непознанный мной, неизвестный мир.
 
Юность – это когда уже отслужили в армии,
Но когда еще не родились «Хроники Нарнии»,
Это нос в табаке, а глаза и уши в борще,
А размер строки не имеет никакого значения вообще.
 
Юность – это отсутствие бренного опыта.
Это запах свежей травы, стук конского топота.
Это жизнь нараспашку под вьюги холодный вой.
Это друг за столом. Молодой. И ещё живой.
 
Зона
 
«Когда-нибудь всё будет хорошо».
Звучит резонно
Для многих… Но куда бы ты ни шёл –
Повсюду Зона.
 
Плетёшься, спотыкаясь об идей
И тел останки.
Ты не герой, не жертва, не злодей –
Обычный сталкер.
 
Не в силах знать, что ждет тебя – медаль,
Или нагайка,
В сто первый раз в неведомую даль
Кидаешь гайку.
 
В желании забыться и пропасть
Смыкаешь вежды.
Какая утомительная страсть –
Питать надежды…
 
За окнами грохочут поезда.
Бренчит посуда.
Похоже, ты не сможешь никогда
Уйти отсюда.
 
Неувязка
 
Ближе к ночи к Ванину заявилась белочка.
Дверь толкнула ветхую, прыгнула за стол:
«Это что же, вся еда – с огурцом тарелочка?».
Ванин осенил себя мысленно крестом.
 
«Так и хлещешь горькую?», – спрашивала рыжая,
С аппетитом хрумкая крепким огурцом.
Ванин хлопнул веками и услышал: «Вижу я…
Руки-ноги ватные, потное лицо…
 
Вызывал бы «скорую» – ну чего ты паришься?
Отвезут к наркологам – станет хорошо.
Там давно прокапались все твои товарищи –
Ты один ломаешься. Ну, не дрейфь, Ершов!».
 
Тут вернулась речь к нему: «Мы, вообще-то, Ванины…
И свою фамилию очень бережём.
Мы не пьём, не колемся, все с образованием.
А Ершов – в пятнадцатой, ниже этажом».
 
Поперхнувшись овощем от внезапной новости,
Белочка промолвила: «Вот те на… Дела…
Неувязка, граждане! Всё на нашей совести.
Ну, кранты диспетчеру… В общем, я пошла».
 
Ванин встал, глаза протёр, выбежал на лестницу –
Нет в подъезде ни души, тишина кругом.
Только слышно, как внизу у Ершовых бесятся –
То ли шваброй бьют кого, то ли молотком.
 
Ночью было не уснуть – белочки мерещились.
Он с тоской смотрел во тьму: «Тает жизнь моя –
Никому не нужная, светлая, безгрешная…».
И на кухне до утра с горя пил коньяк.
 
Поезд
 
Участковый был скучен, хоть с виду суров:
«Ну, тебе-то чего не хватало, Петров?
Я не буду ругаться – давай по душам…
Объясни мне, чем поезд тебе помешал?».
 
И подумал Петров, опуская глаза:
«Николаич, ну, как бы тебе рассказать…
Мимо нашей деревни бог знает куда
Всё идут, и идут, и идут поезда…».
 
***
Он стоял, от запоя и жизни устав,
И смотрел на летящий по рельсам состав.
И мелькали в глазах, за вагоном вагон,
Сотни разных людей – тех, что лучше, чем он.
 
Потому что Петров – не барон и не граф.
И усвоил давно: «Кто сильнее, тот прав.
Кто богаче, тот босс. Кто беднее, тот раб».
А поскольку он мелок, бессмыслен и слаб,
 
То подарит судьба лишь суму да тюрьму.
И вагоны как будто шептали ему:
«Жизнь проносится всуе. И хоть ты умри,
Никогда не отправишься дальше Твери».
 
И пока он мечтает в сельмаге украсть
Пусть не весь алкоголь, но хотя б его часть,
По железной дороге бегут поезда
И счастливцев везут неизвестно куда.
 
И когда замутило от радостных лиц,
Уносящихся к блеску шикарных столиц
По сияющим далям большого пути,
Он початой бутылкой в вагон запустил…
 
***
Участковый добавил два сахара в чай:
«Что тебя побудило? Давай, отвечай...
Что, играем в молчанку? Устроил кино…».
Но Петров отвернулся, взглянув за окно.
 
Там уже вечерело. Июльский закат
Неуёмное пламя разжёг в облаках.
Ветви старых ракит отражались в реке,
И невидимый поезд стучал вдалеке.