Андрей Мансветов

 

Меня нередко спрашивают, что для становится критерием выбора разбора того или иного стихотворения. Ответ прост – загадка. Авторской ли стратегии, читательской ли реакции. Здесь – и то, и другое, и еще подспудное ожидание (на момент начала чтения) сильного яркого высказывания. Ощущение того, что это сильное и яркое есть здесь, просто прячется под поверхностью слов.

Начну с того, что не могу не отдать должное мужеству автора. Короткие стихи писать всегда сложнее, они более требовательны к языку, форме, образам, таят в себе опасность, что читатель просто проскочит текст не успев почувствовать, распробовать поэзию.

К тому же тема дороги, тема поезда – жестко сформированное поле стереотипов, штампов, впасть в которые почти неизбежно, а красиво присвоить, вписать в личную уникальную поэтику, - напротив, весьма трудно. Но не невозможно.

 

Для меня одой из самых ярких ассоциаций с данным текстом немедленно стало стихотворение Сережи Ивкина, которое помню уже почти пятнадцать лет.

 

***

да я выжил вот в этой культуре

безымянной почти что на треть

перепало на собственной шкуре

в невозможное небо смотреть

(это тёмное небо отвесно)

 

ты приходишь в себя от тычка

в электричке становится тесно

тчк тчк тчк

 

И две песни Олега Медведева. Одна (приводить ее не буду) – «Песня скитайского словаря», посвященная памяти Руслана Бажина, другая – «Поезд на Сурхарбан». Вот ее начало.

 

Ты засыпал под напев турбин, просыпался под храп коней,

То ли от воли, то ли от ветра пьян,

За горизонт уходила степь, и где-то бодро бежал по ней

Поезд, идущий в небо на Сурхарбан.

Тот, что не первую тысячу лет режет фарами темноту,

Веса его не чувствует Мать-земля.

Быть степняком и не ждать его - всё равно, что в чужом порту

Быть аргонавтом, списанным с корабля…

 

Отмечу, что возникновение поля ассоциаций (именно ассоциаций, а не, когда говоришь себе, что я это уже где-то читал) всегда идет в плюс стихотворению. Здесь – именно тот случай. Но дальше начинаются загадки.

Загадка первая, так и оставшаяся неразрешенной, - выбранное автором деление на строфы.

Физиологочески, пустая строка в стихотворной записи означает удлиненную паузу, акцент, конец мысли. Здесь же отделенная пятая строка явно тяготеет к первой строфе, является частью фразы, да еще и в имеющейся записи акцентирует внимание на плохоудобоваримое в поэтике слово «катастроф». Возможно, отделив эту строку, автор попал в ловушку собственной графики и стихотворение, логически тяготеющее к трем полноценным катренам, оказалось разбито на 4/1/3/3/1.

Окажись на месте автора я, запись по смыслу (если не устраивают очевидные три катрена) была бы такой:

 

До возвращенья – тысячи шагов,

Сомнений, полустанков, пересадок.

В бессонных окнах чай луны нагой –

Не вычтен из ночей, горчаще-сладок,

Почти не предвещает катастроф.

 

Мы в топку, не скупясь, бросаем хворост,

И вспыхивает пламя – будь здоров.

Судьбодробильно набирая скорость,

Пьянеем. Пьём, пересекая грань –

Нам нипочём, что рельсы не очистить

И неисправен издавна стоп-кран.

 

До возвращенья – сломанные жизни.

 

Загадка вторая – семантика и лексика. Про поле стереотипов я уже упоминал выше, и оно здесь представлено классическим набором лексических единиц: возвращенье, чай, ночь, рельсы. Тут, кстати, мне приходит на ум еще одна ассоциация – песня Паши Фахртдинова «Прощальная босанова». В частности, строки (а тем, кому интересно, рекомендую целиком, как пример неординарной работы с железнодорожными стереотипами):

 

Тепловозным гудком

Ночь наполнится и перельется,

Лишь две рельсы стальным кипятильником

Будут стараться согреть эту стужу…

 

Здесь, впрочем, вагонный чай обыгран интересно. Создается ощущение, рисуется картинка. И «нагая луна» на месте, будит массу личных дорожных воспоминаний, плюс отголосок песни группы Сплин: «…окно, где все время меняют картинку». Вот, собственно, та заявка, благодаря которой от стихотворения ждешь… многого. Тем более, что аз грешный и сам не чужд данной тематики:

 

семафор проморгал

и крушение неумолимо

приближается к поезду

ночь…

(https://poembook.ru/poem/1330924)

 

Но увы, вторая (а в авторской записи третья строфа) сбивает с настроя. Семантика, лексика… возникает ощущение некоего винегрета тем и образов. Ну, не топят паровозные топки хворостом, сколь бы ни был понятен (а он понятен!) авторский месседж. И лексическая уместность «будь здоров», «издавна», «нипочем» в данном случае вызывает у меня сомнения. Не сочетаются с изысканным «чай луны нагой – Не вычтен из ночей».

Главным же камнем преткновения становится авторский неологизм «Судьбодробильно». Смысл, опять-таки, кристально ясен, а вот фонетическая уместность весьма спорна. Дело в том, что встречая незнакомое слово наш ум автоматически старается его «опознать», сопоставить с чем-то известным. Здесь известным фонетическим аналогом оказывается слово «зубодробительный». Переход к «судьбодробительному» очевиден и автоматичен, в результате чего в слове «заводится» лишний слог, а это ломает ритм. Требуется нешуточное лингвистическое усилие, чтобы прочесть именно так, как написал автор, сбивается дыхание, теряется вовлеченность в стихотворение.

А еще финал (последняя строка) обрушивает все стихотворение вникуда. И неточностью (или отсутствием, выглядящим как неточность) рифмы, и вполне стереотипной конструкцией «сломанные жизни», и третьей (последней) загадкой, о мотиве какого возвращенья, возвращенья куда – поговорил с нами автор. Либо получается слишком просто: жизнь – дорога, мы бездумно рискуем на ней, сломанные жизни – итог. Возвращенье и все сначала? Возвращение (мотив блудного сына) домой?

 

У меня нет ответа. Только ощущение, что эта поэтическая речь еще далека от завершенности.