Khelga


Лестницы

 
10 фев 2020Лестницы
Это была длинная лестница.
 
Кафедральный Собор каталонской Жироны — первый камень заложен в начале XIV века, флегматичная охра, внушительный неф, гармония готики, ренессанса, барокко, — виден практически из любой точки городка.
 
Означенный собор и был посещён в первую очередь. Весьма удачно: прибились к экскурсионным отечественным туристам
 
Холёный, кабы не сказать — метросексуальный — гид рассказывает и про готику, и про ренессанс, и про ведьму, чинящую препоны средневековым зодчим, и, разумеется, про широкую, как автобан, кафедральную лестницу, на каждой ступени которой в тёмные и дикие времена полагалось останавливаться и замаливать какой-либо грех.
 
Задрав голову, смотрю вверх. Сокрушаюсь:
 
— Наверное, не хватит ступенек.
 
Гид кидает не то умеренно заинтересованный, не то умеренно презрительный взгляд, инспектирует своё кашне на предмет идеальности и сообщает: современные традиции предписывают сломя голову бежать по лестнице вверх, считая ступени. А потом в том же tempo мчаться вниз — опять считая. И стараясь не сбить с ног почтенную испанскую сеньору, которая на свою беду решила помолиться. И коли сеньора в результате ваших физических усилий не сломает шейку бедра, а результаты ваших умственных усилий совпадут, наступит именно то полнокровное яркое счастье, о котором мечтается в самых заветных мечтах. О, не советуйтесь с Гуглом, это неспортивно. Сорок минут свободного времени, встречаемся у автобуса.
 
Я опять задираю голову.
 
— Что я, дура, что ли? — неуверенно спрашиваю я у Катьки.
 
— Ещё какая.
 
— А ты?
 
— Я такая же.
 
Оказывается, после почти бессонной ночи, почти пятичасового перелёта и паэльи, которая оказалась вовсе не почти, сбить богобоязненную испанскую сеньору никак не возможно. Логичнее предположить обратный процесс. На середине лестницы выдыхаемся. Встречаемся наверху.
 
— Сто три.
 
— Девяносто восемь!
 
Тоскливо смотрю вниз:
 
— Может, ну его, счастье?
 
Позже, обойдя Еврейский квартал, взобравшись на крепостную стену, накупив дребедени в сувенирной лавке, налюбовавшись платанами, степенными даже в своей легендарной полуобнажённости, сидим за столиком уличной кафешки в Старом городе, медленно пьём вино. Прохладно — хотя небо без дна и без единого завалящего облачка. Спасаясь от тени, то и дело двигаем неудобные ротанговые стулья вслед солнцу. Под солнцем и под вино можно угнездиться и на неудобном.
 
Вдруг сбоку раздаётся звук глухого удара — как будто с небольшой высоты упало что-то большое. Потом слышится короткий вскрик. И череда стонов, страшных, утробных, словно бы получеловеческих. Люди, попивающие кофе и вино, вскакивают с ротангов, спешат узнать, что случилось.
 
Я вижу — не лестницу, лестничку. Вымощенную серым булыжником. Узкую, юркую. Затейливыми петлями сползающую вниз, к подножию Старого города. Поперёк ступеней, в позе мучительно-неестественной, лежит пожилая женщина, сразу понятно, что местная. Вороная с сединой, грузная, плотная, кажущаяся с моего ракурса очень высокой испанка, одетая в небрежный плащ и заношенные кроссовки. У неё припадок: она бьётся головой в ступени, исходит слюной, мычит.
 
Кто-то хватается за смартфон — вероятно, набрать номер скорой. Трое-четверо спускаются, стараются зафиксировать голову сеньоры, держат её крупные пролетарский руки.
 
— Это же не мы, — глупо бормочу я, — мы только по шейкам бедра... Кать, что с ней? Эпилепсия?
 
Катька училась на биофаке МГУ. И защищала околомедицинскую диссертацию, я давно силюсь запомнить — какую.
 
— Похоже на инсульт. Или сочетанно.
 
Меня потрясывает — от геморрагического инсульта в мае прошлого года в течение суток ушёл Славка, молодой и здоровый муж моей подруги.
 
— Её вылечат?
 
— Да не смотри туда! Истеричка. Вылечат. Туда смотри. Уже приехали лечить.
 
Нарочито жёлтый, глянцевый, чрезвычайно современный реанимобиль на фоне многовековых каменных стен — да, флегматичная, вселенски спокойная охра — смотрится странно. У парамедиков совершенно разные tempo: двое бегут, двое степенно несут носилки, один — самый степенный — бережно тащит два кофра с какой-то панацеей.
 
— Пойдём, — Катька тянет меня, остолбеневшую, к солнцу и вину, — вылечат.
 
Наш столик стал безнадёжным, тень поглотила его целиком. Берём бокалы, пересаживаемся за небезнадёжный. Через дорогу от кафешки расположился испанский молодняк: чернявые и весёлые парни-девицы сидят на брошенных на тротуар куртках, смеются, курят, едят фастфуд.
 
Парамедики очень осторожно несут носилки с пожилой сеньорой. Она замотана во что-то термальное, из-под которого тянутся проводки. Жива.
 
— "Государственный Университет Жироны, — читает согрешившая с Гуглом Катерина, — является частью государственной системы высшего образования Каталонии". Студенты, судя по всему. А в той кафедральной лестнице девяносто ступеней. Неправильно мы посчитали.
 
Девяносто вверх, девяносто вниз. Сто восемьдесят, развёрнутый угол, думаю я. Прямая линия. Последняя кардиограмма, или амурова стрела, или самолётный след, или фломастер, оброненный внучкой у больничной постели выздоравливающей бабки.
 
Такие разные, такие похожие лестницы. Чего только не повидали.