Андрей Мансветов

Я так думаю, что начинать любой текст с этой фразы – полная фигня. Даже школьное сочинение вполне может обойтись без подобной дубовой констатации непонятно чего. А ещё бывает, что вот в этот момент я думаю так, в следующий иначе, и ещё пятьдесят четыре мысли, которые интересно подумать, но, блин, они же совсем о другом. Вот и получается, что я думаю не так, не о том… А вы о чём-то спрашивали? Неважно… Ах да, осень…

Мокрый, серый, скучный город, перпендикулярный к реке, тоже мокрой, серой, с опустелым пляжем, мостом, запестревшими смешанными лесами дальше. Сумрачное очарование для вечного мальчика в душе поэта, которому одна радость – подсмеиваться над собой. Всё равно не поймать, не объяснить, не выразить это, стоит ли плодить сезонную лирику, когда багряный лес уже скоро двести лет роняет багряный свой убор и в осени первоначальной есть...

Что остаётся мне скудоумному, кроме бродить по липовым аллеям правого берега, курить, спорить с воображаемыми собеседниками, раз уж нет живого. Писать, в смысле наговаривать на телефон:

 

Ни лирики, ни снега, ни тропы

лишь заводские трубы как столпы

поддерживают небо вдалеке

И длинно отражается в реке

вся память этих мест, где мы с тобой…

 

Какая глупость – придумывать стихи. Хотя их, придуманные, всегда можно сделать красивее, там рябинкой подкраснить, тут небу довернуть прозрачности и глубины. Неправда всё это только. Небо у нас низкое, тяжёлое. Это цена за то, что живёшь на верхотуре стёртого, как зуб мамонта, горба планеты. А правда – она такая. Трубы Мотовилихи. Километр тёмной воды и шелест влажной листвы под ногами. И прошлое.

 

…вся память этих мест, где мы с тобой…

по липовым коврам, наперебой

Друг другу и стихи, и не стихи

и паутина меж ветвей сухих

дрожала на ветру как камертон

И уходили корабли в затон

навечно, на стоянку до весны

 

Это уже совсем другое место. Вниз по реке до старого судозавода, где поселились навсегда хищные «ракеты» и ленивые «омики» и совсем неуклюжие двухэтажные дебаркадеры с выбитыми окнами. Здесь уже скоро тридцать лет – осень. С тех пор как люди предали реку, как обезлюдели, пришли в упадок пристани и причалы верхней Камы.

А было так

…надо быть клиническим идиотом (причем невезучим идиотом), чтобы из двух стоящих у причала омиков выбрать не тот, и понять это только через два часа, когда пошли совсем уж незнакомые места. Заполночь сойти на пристани и узнать от пьяненького дедка с удочкой, что торчать мне здесь сутки, а то и двое. Впрочем, торопиться некуда, а переночевать предложил все тот же дедок, кода мы досидели его поллитру и мою фляжку.

Дом в двух шагах от пирса, лампочка над входом.

За очередной бутылкой - разговоры до света. Наконец, собеседник, кряхтя, отправился на боковую, а я обратно к воде с невнятным желанием то ли искупаться, то ли просто посидеть, покурить. Шагов сзади я не слышал, и от прозвучавшего «привет» чуть не выронил сигарету.

- Привет.

- Ты с ночного?

- Вроде того.

- К нам, или дальше, до …?

- Вообще-то в другую сторону. Не на тот омик сел.

Девушке весело, девушка смеется. Но как-то так, что ощериться в ответ не возникает никакого желания. Оказывается, она здесь на лето, а может и дольше. Школа закончена, а поступать еще не придумала куда…

Врать не буду, не помню, как мы вырулили на то, что она не умеет танцевать вальс. Я, разумеется, умел: «Раз два три, раз, два три… Смотри, это совершенно не сложно, главное понять принцип». При неловких движениях она прижимается грудью. Утро - лучшее время для поцелуев.

Она - «Ой! Мои же сейчас проснутся!» - убегает по доскам пирса, когда туман начинает втягиваться обратно в реку. Мне за «будет с кем поболтать» везёт с попутным маневровым катерком.

Название пристани не помню. А как звали девушку, так и не спросил.

Мне только и остаётся, что память…

 

…вся память – тридцать восемь фаз луны

Бессонница, прозрачные леса

и журавли

как скрип телеги колеса

 

Три года не возвращался я на ласьвинские болота, когда эти скрипучие птицы стартуют в своё осеннее путешествие. Наверное, если захотеть, я могу обогнать их на самолёте или даже поезде, обогнать и увидеть снова, встретить. Вот только, что я им скажу. У меня даже скрипа нет. Я просто возвращаюсь с прогулки в свой город.

Мокрый, серый, скучный город, перпендикулярный к реке, тоже мокрой, серой, с опустелым пляжем, мостом, запестревшими смешанными лесами дальше.

 

Капли-пули, мокрые голуби

нам-то фигли, сидим под крышами

листья бурые липнут к голому

что-то щелкает еле слышимо…

 

Я теперь знаю, что щёлкает. Это часы на руке. Раньше я не замечал, не слышал. А теперь ещё и браслет стал слишком свободным. И циферблат всё время норовит свалиться на обратную сторону запястья.