Рожкевич Игорь

“Хорошая книга оставляет в тебе желание эту книгу перечитать. Великая книга побуждает тебя перечитать собственную душу.”

Ричард Флэнаган

 

 

Именно такой книгой, на все века, и является роман “Воскресение” Льва Николаевича Толстого.

 

Проблемы несовпадения собственного мироощущения с общепризнанным и негласно принятым в обществе, полнейшее несоответствие собственных оценок, критериев, границ дозволенного, уровня глубинных моральных принципов, по которым бы хотелось, но не можется жить, всё это серьёзно ранит внутри и яро противопоставляет внешним условиям жизни главного героя, князя Нехлюдова, являющегося несомненной и выдающейся, по своему внутреннему мирооустройству, морально-этическо-духовной аномалией не только для своих современников, но и для землян любой из эпох.

С какого-то момента своей жизни, по-прежнему восторженно паря на крыльях своей, такой чистой, живой, открытой, всепоглощающей, молодости, он всё чаще сталкивается с неявной, но от этого не менее тяжёлой и, с каждым прожитым днём всё в большей мере, приземляющей его вдохновение действительностью.

 

“Нехлюдов в это лето у тетушек переживал то восторженное состояние, когда в первый раз юноша не по чужим указаниям, а сам по себе познает всю красоту и важность жизни и всю значительность дела, предоставленного в ней человеку, видит возможность бесконечного совершенствования и своего, и всего мира и отдается этому совершенствованию не только с надеждой, но и с полной уверенностью достижения всего того совершенства, которое он воображает себе.”

 

Однако, быть самим собой и, тем более, жить в согласии со своими, такими ещё несформировавшимися и без основательного, закалённого в жизненных боях, стержня, непросто молодому, не от мира сего, князю. Он всё чаще сталкивается с тем, что его возвышенные и направленные к высшему идеалу принципы, взгляды на жизнь через “розовые очки”, помыслы о светлом для всего человечества будущего, словно ласковые и нежные волны разбиваются о суровые скалы (мнения, мысли, речи, реакции на его помыслы и поступки) окружающих его людей, как близких родственников, так и знакомых, да и просто чужих людей, которые не сговариваясь постоянно твердят ему одно и то же: он не прав, он заблуждается, на самом деле всё не так, как он себе представляет. И молодой человек, незаметно для самого себя, сначала понемногу, а после всё больше и больше, вплоть до полнейшего перерождения (полной перезагрузки, выражаясь современными терминами), внутренне меняется, изгибаясь именно в том направлении, которое ему указывает современное ему общество.

 

 

“И вся эта страшная перемена совершилась с ним только оттого, что он перестал верить себе, а стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного я?, ищущего легких радостей, а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, все уже было решено, и решено было всегда против духовного и в пользу животного я?. Мало того, веря себе, он всегда подвергался осуждению людей, -- веря другим, он получал одобрение людей, окружающих его.”

 

В результате этой перезагрузки за короткий промежуток времени, называемый отрочеством и юностью (не спасло и то, что изначально это было нечто чистое, светлое, не тронутое развращающим и разлагающим влиянием общества), человеческое существо под названием князь Нехлюдов превращается в настоящего, полноправного и полноценного деятеля своего времени, взирающего на окружающих людей с высоты своего положения в обществе. Теперь уже он полновластный хозяин и властелин, для удовлетворения потребностей которого и создан весь этот мир. Причём, внутренний детско-подростковый лепет, включая восторженно чистое отношение ко всем людям, и конкретно к великому чуду жизни, женщине (а ведь для кого-то это мама, сестра, жена, друг, любимый человек), отправлен вместе с некогда обожаемыми, а теперь абсолютно не интересными игрушками, в тёмный чулан.

В потоке всепоглащающего духовного падения, при этом неявно, но не менее рьяно поддерживаемого современным обществом, на фоне животно-материалистического угара, руководствуясь только чем-то звериным и не подобающим истинному человеческому предназначению, князь Нехлюдов и не заметил, как морально убил своего друга детства, беззащитную, не нашедшую в себе сил отказать самому князю, при этом искренне верящую в торжество добра и чистоты, до конца так и не осознавшую, как настоящий друг мог так поступить с ней, до последней страницы открытую и искренне преданную ему Катюшу Маслову.

Легко и, даже небрежно, перелистнув эту очередную страницу своей жизненной повести, в которой главной движущей силой постепенно становится постоянный поиск всё новых и новых развлечений и сумасбродных подвигов, бывший потенциальный носитель чистоты, а теперь полное и, главное, грязное, соответствие, как приятно быть своим среди себе подобных, существо, князь Нехлюдов, отбыл к несомненно ждущим его, грядущим победам.

Прошло целых десять лет. Князь Нехлюдов, возможно, так и остался бы тем, во что он превратился, полностью потеряв себя под воздействием окружающего общества. Хотя можно ли назвать это объединение корыстных потребителей, готовых на всё ради своей выгоды, словом общество, тем более высшее общество? На само деле, это безвольное стадо, сборище оригинальных, даже выдающихся, но при этом всё же однотипных игроков, не способных заново написать правила игры и поэтому всегда, везде и безусловно ставящих превыше всего лишь собственное положение, дающее возможность удовлетворять безграничные эгоистические потребности. Вмешался, как принято говорить в подобных случаях, его величество случай. Отбывая общественную повинность на очередном заседании суда, положение обязывало иногда присутствовать среди присяжных, Нехлюдов узнал в одной из обвиняемых свою первую, хотя и весьма мимолётную, и тем более, до конца неосознанную, первую любовь, ставшую впоследствии продажной женщиной. И какова же была его реакция при этом весьма маловероятном событии?

 

“Но вот теперь эта удивительная случайность напомнила ему все и требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с таким грехом на совести. Но он еще далек был от такого признания и теперь думал только о том, как бы сейчас не узналось все и она или ее защитник не рассказали всего и не осрамили бы его перед всеми.”

 

Всё верно. А как ещё могло отреагировать подобное Нехлюдову существо, погрязшее лишь в оценках таких же как и он, нулевых по уровню духовного развития существ (как бы чего не всплыло?) и давно и напрочь утерявших способность к самостоятельному мышлению и тем более не обладающим собственными моральными принципами и неприступными для духовных ничтожеств ступенями? Мгновенного чуда перерождения (обратной перезагрузки) не произошло. Но процесс пошёл, внутри что-то зашевелилось и гордо подняло голову, несмотря на, годами методично подбрасываемый обществом, мусор. Жаль, что уважаемый Лев Николаевич не остановился достаточно подробно на данном моменте. Ведь для старта подобного процесса (перезагрузки) нужны и впрямь колоссальные внутренние, прежде всего духовные, резервы. А откуда они вдруг взялись бы в разложившемся и погрязшем в болоте животной жизни существе и какой природы была бы эта волшебная, очистительная энергия? Интересно было бы спросить его об этом.

В какой-то момент в жизни князя Нехлюдова всё резко переменилось. Осознав всю глубину своего падения, он вдруг проникся идеей необходимости своего спасения, в связи с чем решил полностью посвятить свою жизнь облегчению страданий Катюши Масловой.

Князь, с головой окунувшись в современную ему систему судопроизводства, был поражён открывшимися ему и ужаснувшими его своей бессмыслицей картинами новоявленного мира. Причём, именно того, тщательно продуманного мира (суды, тюрьмы, карцеры, поселения,…), который и стоит на страже интересов подобных Нехлюдову сливок общества. В этот момент князя вновь накрыл мучивший его в молодые годы вопрос, кто есть я и кто эти окружающие высокопоставленные лица, принимающие столь важные для судеб других людей решения?

 

“В воображении его восстали эти запертые в зараженном воздухе сотни и тысячи опозоренных людей, запираемые равнодушными генералами, прокурорами, смотрителями, вспоминался странный, обличающий начальство свободный старик, признаваемый сумасшедшим, и среди трупов прекрасное мертвое восковое лицо в озлоблении умершего Крыльцова. И прежний вопрос о том, он ли, Нехлюдов, сумасшедший, или сумасшедшие люди, считающие себя разумными и делающие все это, с новой силой восстал перед ним и требовал ответа.”

 

 

Пока ещё подобные темы лишь частично занимали внимание князя. Основным же неразрешённым для него вопросом по-прежнему оставался следующий: как смыть с себя грех, связанный с Катюшей Масловой?

Ему казалось, что он сделал абсолютно всё от него зависящее, предложив ей официально зарегистрировать их отношения. Однако, она отвергла этот его путь, мотивируя тем, что сначала он её погубил, а теперь ещё, благодаря ей же, хочет и спастись.

И хотя в рассказе Анатолия Фёдоровича Кони (а именно по реальным фактам, которые он поведал Льву Николаевичу Толстому, и была написана “Коневская повесть”, впоследствии ставшая всемирно известным романом “Воскресенье”), подвиг прототипа Нехлюдова не получил завершения: женщина умерла в тюрьме, Лев Николаевич решил свести свою главную героиню (в конце книги) с хорошим и достойным человеком по фамилии Симонсон. Тем самым, для князя Нехлюдова его главная морально-духовная проблема была решена, поскольку Катюша Маслова была теперь в надёжных руках и на правильном пути. Однако, так внезапно начавшийся процесс внутреннего очищения князя теперь уже было не остановить. Нехлюдов стал разбираться гораздо шире и глубже.

 

 

“И с Нехлюдовым случилось то, что часто случается с людьми, живущими духовной жизнью. Случилось то, что мысль, представлявшаяся ему сначала как странность, как парадокс, даже как шутка, все чаще и чаще находя себе подтверждение в жизни, вдруг предстала ему как самая простая, несомненная истина. Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло. Порочные люди хотели исправлять порочных людей и думали достигнуть этого механическим путем. Но из всего этого вышло только то, что нуждающиеся и корыстные люди, сделав себе профессию из этого мнимого наказания и исправления людей, сами развратились до последней степени и не переставая развращают и тех, которых мучают. Теперь ему стало ясно, отчего весь тот ужас, который он видел, и что надо делать для того, чтобы уничтожить его. Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который дал Христос Петру: он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех, бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять.”

 

Князь Нехлюдов пришёл к глубочайшему пониманию основных заповедей. Таким образом, редчайшая человеческая аномалия слилась в религиозном экстазе со своей первозданно присутствующей в ней, но до поры, до времени не осознаваемой, стихией.

 

 

“Надеясь найти подтверждение этой мысли в том же Евангелии, Нехлюдов с начала начал читать его. Прочтя Нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось все то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо -- царство божие на земле.

Заповедей этих было пять.

Первая заповедь (Мф. V, 21--26) состояла в том, что человек не только не должен убивать, но не должен гневаться на брата, не должен никого считать ничтожным, "рака", а если поссорится с кем-либо, должен мириться, прежде чем приносить дар богу, то есть молиться.

Вторая заповедь (Мф. V, 27--32) состояла в том, что человек не только не должен прелюбодействовать, но должен избегать наслаждения красотою женщины, должен, раз сойдясь с одною женщиной, никогда не изменять ей. {456}

Третья заповедь (Мф. V, 33--37) состояла в том, что человек не должен обещаться в чем-нибудь с клятвою.

Четвертая заповедь (Мф. V, 38--42) состояла в том, что человек не только не должен воздавать око за око, но должен подставлять другую щеку, когда ударят по одной, должен прощать обиды и с смирением нести их и никому не отказывать в том, чего хотят от него люди.

Пятая заповедь (Мф. V, 43--48) состояла в том, что человек не только не должен ненавидеть врагов, не воевать с ними, но должен любить их, помогать, служить им.”

 

И несмотря на то, что это просто красивая сказка с правильными духовными постулатами, пусть и объективно невозможными (по крайней мере во времена Человеческой расы) при перенесении их в жизнь и не выдерживающими сражения с материализмом в условиях суровой реальности, эта книга, как образец шкалы духовных ценностей, как точка отсчёта личностного роста, как совокупность множества индивидуальных, скрытых от посторонних глаз выборов, как искренний и честный разговор с собственной совестью.

 

До “Альфа-Центавра” ближе,

Чем “подставь мне другую щёку”…

Не беда, уже в путь вышел;

Подключён к всеземному току.

 

 

12 сентября 2017 г.