Перцевая Людмила

Он страстно убеждает меня, что у программиста гораздо больше возможностей создать шедевр, чем у старых скульпторов, увлеченно рассказывает, что цифровые технологии позволяют снять точный слепок с любого субъекта и распечатать в режиме 3D.

- Постой, но ведь дело вовсе не в точности отображения, - возражаю я, - когда Микеланджело Буонаротти ваял своих героев, он мог их сделать более мускулистыми, согнуть так, как живой человек вряд ли сможет…

- Ну и я согну! – перебивает он, - после того, как мои программы отобразят точную копию, я еще одной программой могу скульптуру вытянуть, сделать более грузной, вообще расплющить и заставить ее быть текучей, помнишь, как на картинах Дали?

- Но ведь в любой трансформации материи побудительным мотивом должна быть мысль, идея!

- Поверь, так или иначе все они сводятся к самому простому посылу: страх, восторг, умиление… Чувства современного человека так же просты, не сказать бы - примитивны, как и тысячу лет назад.

- Тогда почему перед полотнами Леонардо люди замирают и пытаются понять… себя, сформулировать нечто, необозначаемое словами? Почему такое множество толкований у офортов Дюрера или картин Гойи? Почему Гелий Коржев – реалист, а воспринимается, как мистик!

- Не знаю, о чем ты… Давай вернемся к скульптуре. Ведь во всех этих памятниках самое главное – объемность и похожесть!

- Ничего подобного! Зачем тот же Дали в Лондоне выставил слона на паучьих ножках? Что сказать хотел? Зачем Эрнст Неизвестный памятник Хрущеву делает в черном и белом объемах? Почему скульптуру то одевают, то раздевают? Давай представим, что ты собрался изваять меня, с чего ты начнешь? Как и следует по технологии копирования – с фотосъемки, триста кадров во всех ракурсах, или

- Или. Это нечестный пример. Тебя нельзя изваять, потому что ты – вся внутри. А традиционная скульптура – это то, что снаружи. Нет, подожди, ты меня запутала. Подумать надо.

Надо.